Круг замкнулся

Он еще раз окидывает взглядом фигуру Христа, и его осеняет: у Христа две руки, но ведь и у Ольги тоже две, она могла бы носить часы на одной руке, а браслет — на другой или сразу часы и браслет на одной. Она до сих пор считает его ребенком, а не взрослым мужчиной.

А вдова все сидит.

Он вспоминает, как все было двенадцать лет назад, когда ему не пришлось лезть через окно. Бедный я был мальчик, такой маленький и так боялся привидений всю ночь. Благослови меня Бог, в ту пору я еще не выучился входить и выходить через окна.

Вдова все не уходит. Эта упорная старуха сидит и печалится о муже, с которым при жизни так плохо и так своевольно обращалась. Не иначе где-нибудь неподалеку сидит другая женщина и видит, как горюет вдова, не то бы ее здесь давно не было. Она — мать Тенгвальда, кузнечного подмастерья Тенгвальда, который кое-чего достиг в жизни и стал подмастерьем при восьми детях. Бедный и Тенгвальд, он приносил в школу бутерброды с кружками дорогих бананов и мог выхваляться перед простым мальчиком с маяка.

Бедные мы все.

Вдова наконец ушла.

Он открывает окно, пядь за пядью, чтобы предательское стекло не блеснуло на солнце. Спустившись на землю, он и здесь приводит все в порядок и закрывает окно.

VIII

В «Приюте моряка» прошел слух о том, что завтра в церкви будет читать проповедь Рибер Карлсен, который приехал из Финмарка. Он так отличился на своем поприще, что теперь его посылают в Германию стипендиатом, а по дороге туда он решил прочесть проповедь в родном городе. Об этом писали газеты, говорят Абелю, вы, случайно, не читали? Не читал.

Город был горд своим Рибером Карлсеном и поставил себе целью заявиться на проповедь в полном составе. Его школа и университет стоили отцу последней доли в последнем пароходе, но теперь, когда Рибер стал для города светочем и надеждой, все это уже не имело никакого значения. В нем были заложены великие дарования, теперь он работал над фундаментальным трудом об искуплении. Неужели Абель и об этом не читал? Нет, не читал.

Но хватало и таких, которые прочли. И церковь была полна, хотя шел уже второй день праздника, рассказывала Лолла. И приходский священник облачился в белые одежды, но сам Рибер Карлсен был в обычном черном сюртуке, потому что праздничного одеяния при нем не оказалось.

— И скажу я тебе, уж это была проповедь так проповедь! — воскликнула Лолла. — Навряд ли у кого-нибудь из прихожан глаза остались сухими.

— Я его хорошо помню, — сказал Абель.

Лолла:

— Должно быть, Ольге, я хочу сказать, молодой фру Клеменс, странно казалось вот так сидеть и глядеть и слушать его.

— А Ольга тоже была в церкви?

— Оба были — и она, и ее муж. Я это и подразумеваю, когда говорю, что ей, верно, казалось странно его слушать. Его, который теперь так всюду прославился и за которого она вполне могла выйти замуж.

Рибер Карлсен лишь ненадолго задержался в родном городе, но стало известно, что на третий день праздника он нанес Ольге христианский визит и они имели вполне дружескую беседу. Конечно же дружескую, и по Риберу Карлсену нельзя было сказать, будто он обижен тем, что Ольга с ним порвала. Он рассказывал ей про Финмарк, и что там очень даже неплохо жить, и что там растут цветы, и живут милые люди, и величественная природа. Конечно, когда настает полярная ночь… но на этот случай у людей образованных есть книги, у него же была научная работа.

— Об избавлении, — сказала Ольга. — Я про это читала.

— Об искуплении, — отвечал он так учтиво и снисходительно, что она даже не очень и смутилась, только покраснела немножко. Впрочем, он помог ей преодолеть смущение, сказав: — Это исследование, за которое я надеюсь получить докторскую степень, если, конечно, справлюсь. Но оно потребует усиленных занятий.

— О Боже! — воскликнула Ольга.

Вот так прошла их встреча, и Ольга даже не стала скрывать, что назвала искупление избавлением, она сама всем об этом и рассказала.

Трудней было понять, откуда стали известны некоторые другие обстоятельства. Так, например, Лолла прослышала, что Лили, ну та, что сидит в конторе и замужем за Алексом, опять ждет ребенка, хотя с последних ее родов прошло уже пять лет. Мало того, она вдобавок прослышала, что Абель нередко бывал с этой Лили, когда позволяли время и обстоятельства. Ну и что? Неправдоподобно. Но Лолла сама слышала, и вообще стыд и позор, и одному Богу известно, правда ли это…

Абель действительно частенько бывал на лесопильне, и, может быть, главным образом из-за Лили. Но как-то раз его остановил на улице аптекарь и завел с ним речь. Сам аптекарь, почти единственный хозяин лесопильни, вышел из своей машины и даже приподнял шляпу.

Он прослышал, что Абель сведущ в лесопильном деле, вдобавок он знал, как, впрочем, и все остальные, что Абель получил в наследство изрядную сумму. Так вот, не мог бы Абель малость подсобить ему по лесопильной части? Дела идут не совсем ладно, с каждым годом все меньше дохода, видно, производство поставлено не так, как надо.

— Давайте присядем, — сказал аптекарь и опустился на бревно. — Беда в том, — продолжал он свою речь, — что я не специалист в этом деле, но они навязали мне большую часть акций, и я по доброте душевной их взял, чтобы не оставить без куска хлеба такое количество рабочих. Мы, ну те, у кого есть хоть какой-то достаток, обязаны помогать людям. Вы не могли бы, Бродерсен, выделить некоторую сумму, чтобы снова пустить все в ход? Заказов у нас выше головы, мы скупаем бревна, скупаем лес на корню, у нас есть кредит и вообще все есть, мы разделываем лес, продаем, мы все время в делах, но почему-то настоящей отдачи нет.

Абель нашел, что со стороны аптекаря очень славно не требовать прямого ответа на его прямые вопросы, он сам топил их в словах, вероятно боясь услышать однозначный отказ. Абель не хотел связываться с этим допотопным предприятием, и аптекарь давал ему возможность уклониться от ответа.

— У вас красивый автомобиль. Хорошей марки.

— Вам она знакома?

— Да.

— Очень дорогая, — сказал аптекарь, — но чтобы вернуться к тому, о чем мы уже говорили: вы могли бы стать управляющим, что вы на это скажете? У нас есть возможность сделать выгодную покупку в «Пистлейе», но денег не хватает. Мы еще с прошлого сезона им задолжали, так что этот лес они нам в кредит не продадут — чтобы уж сказать вам все как есть. Если бы вы, Бродерсен, вошли в долю и кое-что усовершенствовали, мы бы вновь завоевали доверие. Для нас всех будет очень скверно, если… ну, если дело окончится неудачей. Да к тому же некоторые живут только с лесопильни и не имеют других средств к существованию. Вы, Бродерсен, были в Канаде, вы специалист, как я слышал…

— Ну, там было все другое, — отвечал Абель.

— Конечно, другое, размах иной, электричество. Я в этом мало что смыслю..

Старый аптекарь был человек чести. Он всегда действовал с излишним размахом, всегда хотел играть роль благодетеля, только средства ему того не позволяли. А так ничего плохого о нем не скажешь, он действительно был человеком чести.

Абель сказал:

— Я наведаюсь туда и посмотрю, как там и что, если хотите.

— Спасибо, — ответил аптекарь.

Но это «наведаюсь» вызвало скрытое сопротивление со стороны руководителя работ и десятников, которых назначило правление. Абель провел там три недели, и ему все это надоело, впрочем, работа ему вообще быстро надоедала. И однако же три недели, проведенные им на лесопильне, оказались не совсем чтобы бесполезными. Благодаря ссылке на Абеля и рискованным намекам на то, что этот богатый и редкостный специалист намерен войти в долю, правлению удалось выбить кредит на покупку леса в «Пистлейе». А дальше дело могло благополучно идти все лето.

— Ты почему ушел с лесопильни? — спросила Лолла.

— А ты знаешь, что шкипер Кьербу до сих пор жив? — спросил Абель, уводя разговор в сторону.

— Ну жив, жив, а почему ты спрашиваешь?

— Просто пришло в голову. Потому что Крум умер.