Роковой круиз

Трейси помнила, как однажды, вернувшись из школы, Оливия не нашла свою любимую собаку. Ее родители заявили, что их терпение лопнуло и они больше не намерены были мириться с этой Пиклс, которая только и делает, что роет ямы в цветнике. В отсутствие дочери, воспользовавшись обеденным перерывом, Сэл отвез собаку к ветеринару, где ее усыпили. Когда Оливия стала кричать, Анна Мария ударила ее, а затем закрыла окна и принялась выдавливать лимоны для лимонада, приказав Оливии заткнуться. Анна Мария говорила ей, что ее услышат все соседи, что Пиклс была грязной и линяла и что, скорее всего, вызывала у Оливии аллергию, но дочь продолжала кричать, пока ее не стошнило.

После ужина Анна Мария и Сэл закрывались у себя в спальне и вдвоем смотрели телевизор, в то время как Джои и его друзья причесывались перед зеркалом в ванной комнате или забавлялись тем, что дразнили Оливию. Трейси подозревала, что там происходили вещи и похуже. Но для родителей Джои был непогрешим.

Чтобы привлечь к себе хоть немного внимания, Оливии просто необходимо было стать графиней.

Холли этого не понимала. Этого не понимал никто, кроме Трейси.

Трейси помнила, как она помогала Анне Марии выйти из поезда в Монтеспертоли[16], куда они приехали на свадьбу Оливии. Анна Мария твердила о бесстыдстве Оливии, заказавшей белое платье.

— Я знаю ее лучше, чем ты, — внезапно произнесла Трейси после довольно продолжительной паузы. Кого именно, было понятно и без имени.

— Ясное дело, — согласилась Холли.

— Я не об этом. У нее была тяжелая жизнь.

— Как и у всех нас, Трейс. Но мы не докатились до «Свет мой, зеркадьце, скажи...».

— Ты ей завидуешь.

— Несомненно, — отозвалась Холли, — а может, и нет. Что бы я ни говорила, это между нами. Я не собираюсь поганить круиз. Я ей за него благодарна.

Трейси посмотрела на свои водонепроницаемые часы с двойным циферблатом. Она всегда могла узнать, который час дома.

— Фургон придет через сорок пять минут. Как ты думаешь, они вернулись?

Трейси и Холли направились в свою комнату, чтобы собрать зубные щетки и пижамы.

— Пока их нет, Трейси, — внезапно произнесла Холли, положив руку на плечо подруги. — Можешь не сомневаться, что все, сказанное мной об Оливии, не имеет никакого отношения к Кэмми.

— Смотрите! — раздался голос Кэмми, которая в этот момент ворвалась в комнату. — Смотрите, что мне купила тетя Оливия! Только не начинайте! Для меня это действительно ивжно...

Трейси и Оливия переглянулись поверх головы Кэмми. Затем Трейси ахнула, увидев на запястье дочери изящный браслет, похожий на толстенную проволоку, украшенную рядом темно-синих сапфиров. Камни, среди которых не было днух одинаковых, располагались в глубоких гнездах и, казалось, светились изнутри.

Трейси и представить себе не могла, сколько это стоило. Ее никогда не тревожили огромные коробки итальянского кашемира и кружевного белья, которые Оливия регулярно присылала Камилле. Это было приятно; это было экстравагантно; это было на расстоянии. Сейчас, глядя, как они вместе склонили темные головы над демонстрируемым Кэмми браслетом, она почувствовала старую занозу, шевельнувшуюся в сердце и угрожавшую превратить его в кровоточащую рану. Оливия превзошла ее. Она никогда не могла тягаться с Оливией.

— Купила свои опалы, Лив? — поинтересовалась Холли.

Ливи кивнула.

— Вы себе и представить такое не можете.

Не в силах удержаться, Трейси и Холли склонились над бархатным футляром в руках подруги. Ливи медленно открыла его. Камни, большие и маленькие, овальные и квадратные, как крошечные планеты рыжего, огненно-персикового и зеленого цвета, сверкали на черной бархатной подушечке.

— Что ты будешь с ними делать? — изумилась Трейси. — У тебя уже больше драгоценностей, чем у королевы-матери.

— Серьги, подвеску, может быть. По-настоящему большую брошь. Мне их придется куда-то отправить. Я в Чикаго никому не доверяю. Я знаю одного человека в Монтеспертоли. Виргинские острова славятся своими опалами, — произнесла Оливия, — мимо них нельзя пройти. Это все равно что побывать в Италии и не привезти домой вина.

Женщины почтительно примолкли. В своем умбрийском поместье Франко Монтефалько разливал изумительное вино и оливковое масло. Но Оливию ничуть не смущали разговоры о ее прошлой жизни. Если она и соблюдала траур, то это был ее собственный траур. Ее тело окутывал черный саронг, но кожа, которая виднелась в вырезе купальника, была безупречной, упругой, изысканно-бежевого цвета древней слоновой кости. Она ничем не напоминала болезненно-белую зимнюю кожу, много месяцев не видевшую солнца.

— Я знаю отличного ювелира на Раш-стрит,— сказала Трейси.

— Неужели?

— Да, на нашу двадцатую годовщину он сделал для меня кольцо по рисунку Джима. Ты можешь к нему зайти.

— Возможно, я так и сделаю. Я теперь опять американка, — ответила Оливия. — Спасибо. Я не хочу показаться снобом.

— Хотя ты и есть сноб. — Холли сморщила нос, и они с Трейси расхохотались.

— Грешна, — ответила Оливия.

— Ты тут, похоже, прибарахлилась, девушка. — Трейси повернулась к Камилле.

— Женщина должна иметь приличные драгоценности, мама. Это вечная истина.

— Которую ты только что придумала, — поддразнила ее Трейси.

— Трейси, я не видела свою крестницу восемь лет. — В голосе Оливии звучали искренние умоляющие нотки. — Конечно, мне хочется ее побаловать.

— Она и моя крестница тоже, и я видела ее вчера, — подключилась Холли. — Меня такое желание не посетило. Она вела себя, как настоящая стерва, потому что ее мать — подумать только! — слишком медленно вела машину. — На лице Холли появилось выражение деланной ярости. — Признавайся, Кэм, ты иногда обращаешься с матерью, как королева со своей подданной. Зловредная королева.

Кэмми показала ей язык и ответила:

— Грешна. Но, тетя Холли, — тут же добавила девушка, щекоча ее под мышками, так что Холли была вынуждена шлепнуть ее по руке. — Ты же связала мне кашемировый свитер на Рождество. Такой красивый и теплый, что мне после этого уже практически не понадобилось пальто. И такой же дорогой, как и браслет, если посчитать время.

Холли смягчилась и, приблизившись к крестнице, натянула ей на нос кепку.

— Что бы вы ни говорили, с собой это брать нельзя, — занервничала Трейси. — Нам придется попросить этого человека... он где-то здесь... организовать экспресс-доставку браслета домой.

— Ни за что! Я его не собираюсь снимать! — заявила Кэмми.

— Я бы не стала доверять такую ценную вещь службе доставки, — вмешалась Оливия. — Пожалуйста, Трейси, позволь ей носить его. Нам не следует прятать красивые вещи, убирать их с глаз долой. Они должны быть на виду, как, например, жемчуг должен дышать. Посмотри, как прекрасно он смотрится у нее па руке. Он изумителен и очень подходит к ее новому купальнику и волосам...

Купальник тоже был подарком Оливии — целая унция лазурного материала, к счастью, прикрывающего самые важные расселины и холмики. Усилиями Дженис и Оливии к концу следующего семестра Камилла будет ходить вообще голой.

Приличия ради Трейси запротестовала:

— Оливия! Если ты собираешься дарить ей такие...

— Я ничего не подарила ей на девятнадцать лет, — перебила ее подруга.

— А чек на тысячу долларов? И это было всего месяц назад!

— На колледж, мама! — возразила Кэмми.

— Но это был не подарок! Подарок — дань красоте! Франко часто любил это повторять, — опять вмешалась Оливия. — И я, кстати, тоже беру драгоценности с собой. Кто знает, можно ли положиться на этого трактирщика.

Снаружи донеслось блеяние фургона.

— Я еще не расчесалась и не приняла душ! — взвыла Камилла.

— Все равно тебе придется запачкаться, — ответила Трейси. — Это... лодка. Кроме того, если мы не отправимся прямо сейчас, то наверняка опоздаем. Ты не хочешь одеться, Лив? — спросила она, хватая свой чемодан.

Оливия лениво улыбнулась.

16

Монтеспертоли—прянично-живописный городок на вершине холма в нескольких минутах езды от Флоренции.