Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 7 из 20

С нами был и ЮРИСТ, доктор права, ученейший и мудрейший, как то и подобает человеку такого высокого звания. Он консультировал своих клиентов на паперти собора Святого Павла, где и прославился своей рассудительностью и проницательностью. Он пользовался наибольшим почетом. Разумеется, я лишь передаю то, что слышал, но я и сам знаю, что он частенько заседал в судах присяжных, что разъезжают по всей стране; сам король выдал ему патентную грамоту, предоставив все судебные полномочия. За свои старания он получал ежегодный доход, да еще и вознаграждения от частных лиц; разбогатев, он купил себе землю – конечно же на началах абсолютного владения, или «безусловного права». Это из жаргона юристов. Я еще не видывал таких деловитых людей, как этот законник, хотя, сказать по правде, он больше старался выглядеть деловитым, чем заниматься какими-то делами. Всё-то он хлопотал да суетился. У него имелись все судебные ежегодники, писанные юридическим французским, так что он мог сверяться со всеми судебными случаями со времен Вильгельма Завоевателя. Тщательно изучая прецеденты, он умело составлял подходящие предписания для каждого нового случая; если бы он допустил ошибку, тогда иск сочли бы недействительным. Но он никогда не допускал ошибок. Он знал назубок все сокращения, уставы и реестры судебных предписаний. Каков он был собой? Конечно же, внешность его отвечала званию, как и у всех прочих людей. Он носил мантию зеленого сукна, отороченную черным ягненком и расшитую пурпурными и синими полосами; на голове у него была круглая шапочка из белого шелка. Словом, одевался он как лицо, облеченное властью. Но довольно о нем.

Ехал в нашей компании и ФРАНКЛИН – свободный, но не высокородный землевладелец. Борода у этого фригольдера была белая, будто маргаритка, а сам он был розовощеким – настоящий сангвиник. Иными словами, полон сил и вечно весел. По утрам он, по своему обыкновению, обмакивал кусочки белого хлеба в красное вино; может быть, оттого и был он таким румяным. Он был истинным сыном Эпикура и полагал, что жизнь следует проводить во всевозможных радостях и удовольствиях. Он держался мнения, что чувственные наслаждения – вот цель всякого разумного человека. Таков был его секрет счастья. Соседей он принимал у себя как щедрый хозяин и поклонялся мощам святого Юлиана – покровителя путников. Хлеб и эль у него водились всегда отменного качества, да и винный погреб его никогда не пустовал. И на столе не переводилось жареное мясо. Подавали и печеных фазанов, и гусей, и дичь, и цыплят, и свинину. Рыбу у него готовили в зеленом соусе, куропаток жарили с имбирем, павлинов тушили в перечной подливе, лобстеров готовили в уксусе, жареных угрей подавали в сахаре, а скумбрию – в мятном соусе. Блюда менялись вместе с временами года, но изобилие оставалось неизменным. Дом прямо ломился от мяса и вина. У него и птичник имелся собственный, и пруд для рыбы. Поэтому еда у него была самая свежая, и запасы ее всегда пополнялись. Он бранил повара, если соусы получались недостаточно пряными и острыми, если не оказывалось наготове нужной утвари – крюков для мяса, шумовок и сковородок, ложек, плошек да пестиков. Стол у него накрывали в зале, и он никогда не пустовал. Но Франклин был не просто обжорой. Он заседал на слушаниях местного суда и много раз представлял свое графство в парламенте. Когда-то и шерифом побывал, и окружным ревизором. На поясе у него висел кинжал и шелковый кошелек – белый, как утреннее молоко. Никогда еще свет не видывал такого почтенного фригольдера. Я так прямо и сказал ему об этом – а он только рассмеялся. «Что ж, сэр, – ответил он, – я живу, ни от кого не таясь».

Были среди нас и другие достойные горожане. Я заметил ГАЛАНТЕРЕЙЩИКА, ПЛОТНИКА, ТКАЧА, КРАСИЛЬЩИКА и ГОБЕЛЕНЩИКА, и каждый был в костюме своего приходского братства. Это были славные цеховые ребята, в недавно пошитой одежде. Ножи у них были серебряные, а не какие-нибудь латунные, а пояса и кошельки – самой лучшей выделки. Таких горожан можно увидеть в зале собраний гильдии, где они восседают за высокими столами и приветствуют друг друга словами «Бог в помощь» и «С вами Божья милость». Каждый из них мог бы быть членом городского управления. У каждого было достаточно дохода и имущества, чтобы заседать в Ратуше. Да и жены их были бы очень тому рады и только ругали бы мужей, если б те упустили такую возможность. Этим почтенным женщинам хотелось, чтобы их величали «мадам». Им нравилось в праздничные дни возглавлять процессии, отправлявшиеся к приходской церкви, они несли себя с достоинством, подобающим царственным особам.

Эти почтенные горожане наняли ПОВАРА и взяли его с собой в путешествие. Мне перепадало кое-что с их стола – пудинг из цыпленка, сахарные косточки, молоко, крутые яйца. Он приправлял еду имбирем и другими пряностями, названия которых, впрочем, хранил в секрете. Очень было вкусно! Он отлично разбирался и в лондонском пиве, умел и жарить хоть на вертеле, хоть в масле, и варить, и тушить. Он с одинаковой расторопностью мог и пирог испечь, и рагу приготовить. Одно только нехорошо: на ноге у него была большая уродливая язва, она сочилась гноем и сукровицей. Но его мусс из цыпленка был великолепен. Что ж – нельзя быть везучим во всем.

С нами ехал и ШКИПЕР, сам родом из западных краев. Думаю, он был из Девона, судя по его выговору, хотя наверняка не скажу. Ехал он на ломовой лошади и в седле держался как мог, но странствовать посуху было ему непривычно. Сухопутная мода тоже была ему чужда, потому на нем была накидка из грубошерстной ткани. На шейном шнурке у него болтался кинжал, словно в пути он ожидал встретить пиратов. Он весь как будто прокалился и прокоптился на летнем морском ветру. Но Шкипер был славный малый. Он частенько присасывался к бочкам с прекрасным бордо за спиной у купца и ничуть не страдал от уколов совести. Ведь груз на судне не является чем-то неприкосновенным. Его родной стихией было море. Он в совершенстве овладел всеми тонкостями обсервации и навигации; он умел предсказывать приливы, отливы и течения, был давно знаком со скрытыми опасностями пучины. Он лучше всех знал все бухты, все якорные стоянки от Халла до самого Карфагена; он умел определять положение луны и звезд без помощи астролябии. Он знал наперечет все гавани от Готланда до мыса Финистер, все узкие морские заливы что в Бретани, что в Испании.

Он рассказывал мне, что побывал на крайнем севере – в Исландии, плавал и в венецианские колонии на Крите и на Корфу. Он по привычке называл кровать «койкой», а попутчиков – «матросами». Борода у него поистрепалась от жизненных бурь, но он был вынослив и отважен. «Знаешь, по каким широким водам безопаснее всего ходить?» – спросил он меня как-то раз. «Вот уж не знаю». «По росе». Кстати, корабль его назывался «Магдалина».

Ехал с нами и ДОКТОР МЕДИЦИНЫ. Он лучше всех умел поразглагольствовать о врачевании, о хирургии. Он был живой иллюстрацией к старинной поговорке, что хороший врач – наполовину астроном. Да, он всё знал о влиянии звезд! Он рассказал мне, например, что созвездие Овна управляет нашей головой и всем ее содержимым; когда Луна находится в Овне, то он спокойно оперирует щеку или лоб пациента. Телец – знак, отвечающий за шею и горло. Яички, или тестикулы, или мошонка, или уд, явно помещаются в Скорпионе. Это меня удивило. Я-то думал, им самое место между ног моей любовницы! Но не будем об этом. Я не люблю откровенничать. Так вот, врач этот знал причины всех хворей, зарождающихся в наших телесных жидкостях. Одни из них горячи, другие холодны; одни влажны, другие сухи. Но, увы, всё под Луной перемешано и перепутано. А затем он принялся рассуждать о гуморах. «Вы, – сообщил он мне, – по натуре меланхолик. И самую малость флегматик». Я и не знал, радоваться мне или тревожиться. Так или иначе, он был превосходным врачевателем. Как только он распознавал корень и причину любой болезни, сразу же назначал подходящее лекарство. Знакомые аптекари присылали ему нужные снадобья и целебные составы – так что и они, и он прекрасно зарабатывали. Голубиный помет – отличное средство от боли в ногах. А чем он лечит конвульсии? Шалфеем, как следует смешанным с испражнениями воробья, или малого ребенка, или собаки, которую кормят одними костями. Он был сведущ в учении Асклепия и прочих античных премудростях; он цитировал на память Галена, Аверроэса и Авиценну, да и еще многих других. Конечно, в писаниях Галена он был искушен куда больше, чем в Священном Писании. Зато что он проповедовал другим, то и к себе применял. Жизнь он вел весьма воздержанную, питался умеренно. Он говорил мне, что молоко помогает от меланхолии, а свежий имбирь улучшает память. Он носил одежду, какую обычно носят лекари: с меховым капюшоном, с вертикальными шелковыми полосками – красными и пурпурными. Но, вопреки своей внешности, он был весьма умерен в тратах. Он клал в копилку почти все, что зарабатывал врачебной практикой. Добрый Доктор обожал золото. Золото – вот снадобье от всех напастей. Нет в мире лучшего лекарства.