Демонолог

Даже сейчас и здесь, в плывущем в небе и похожем на роскошный отель «Боинге», я чувствую себя не слишком уютно, обдумывая эту мысль, какой бы абсурдной она ни была. Вот я и возвращаюсь к чтению. К стопке книг, которые все относятся к тому, что, говоря по правде, является моим излюбленным книжным жанром. К туристическим путеводителям.

Я ведь из породы таких книжных червей, которые больше читают обо всяких местах, чем посещают их. И вообще, по большей части я, скорее, готов именно читать о них, нежели их посещать. Не то чтобы мне не нравились дальние дали, нет, но мне мешает то, что я всегда и везде ощущаю свою чужестранность, ощущаю себя чужаком среди местных жителей. Именно так я себя и чувствую, то сильнее, то слабее, вне зависимости от того, куда я попал.

И все же я с нетерпением жду прибытия в Венецию. Я никогда там не был, и ее фантастическая история, ее запечатленное многими очарование – это нечто, что я очень хотел бы увидеть вместе с Тэсс и разделить с ней. У меня есть некоторая надежда, что красота и привлекательность этого города вытряхнут мою дочь из ее нынешнего состояния. Возможно, спонтанность этого нашего приключения и великолепие места нашего назначения окажутся достаточными, чтобы вернуть блеск и яркость ее глазам.

Так что я продолжаю читать пропитанные кровью давние истории городских памятников, войн, что велись за земли, за торговые пути, за религию. Попутно я отмечаю рестораны и разные достопримечательности, которые в наибольшей степени обещают порадовать Тэсс. Я желаю стать для нее самым информированным, самым подготовленным туристическим гидом, какой только бывает на свете.

Сам полет уже стал в некотором роде потрясением и развлечением. Тэсс сообщила Дайане о наших планах только нынче утром. Та задала всего несколько вопросов, и при этом в ее глазах явственно отразились все расчеты о том, как эта наша поездка неожиданно предоставит ей возможность лишнее время побыть с Уиллом Джангером. Затем последовали торопливые сборы, поездка в банк за евро (банковский чек, переданный мне Худой женщиной, был спокойно принят, и сумма переведена на мой счет), после чего поездка в лимузине в аэропорт Кеннеди, в ходе которой мы с дочкой оба хихикали на заднем сиденье, прямо как школьные приятели, прогуливающие уроки.

Поскольку время для телефонного звонка было неподходящим, я послал О’Брайен сообщение по мобильнику уже из аэропорта. Описать Худую женщину с помощью клавиатуры сотового телефона, сидя в зале ожидания первого класса, оказалось невозможно, равно как и параметры и направленность моих «консультаций» по «делу», о котором мне ничего не было сообщено, разве что они были на редкость щедро оплачены. Поэтому в конце концов я написал только:

«Улетаю в Венецию (в итальянскую, а не в калифорнийскую) вместе с Тэсс. Вернусь через пару дней. Подробности потом».

Ее ответ пришел почти сразу же:

«ЧЗХ?»

Это должно означать: «Что за херня?»

Я поднимаюсь с места, чтобы размять ноги. Двигатели в механической утробе самолета мягко гудят и посвистывают. Эти звуки, а также спящие пассажиры по обе стороны от меня навевают странное ощущение, будто я – трансатлантический призрак, несущийся сквозь пространство, единственный бодрствующий дух в ночи.

Нет, имеется еще один такой же! Пожилой мужчина, стоит между кабинками туалетов в конце прохода и смотрит вниз, на свои туфли, с несколько скучающим видом. Когда я приближаюсь, он поднимает на меня взгляд и, словно узнав неожиданного сотоварища, улыбается.

– Я, оказывается, не один такой, неспящий, – говорит он вместо приветствия. У него очаровательный итальянский акцент. Лицо у незнакомца чуть морщинистое и красивое, как у актера в рекламных роликах.

– Я читал, – замечаю я.

– Правда? Я тоже большой любитель почитать, – говорит он. – Особенно великие книги. В них вся мудрость человечества.

– В моем случае это просто туристические справочники. Путеводители.

Полуночник смеется:

– Это тоже очень важно и интересно! В Венеции так легко заблудиться! Они вам здорово помогут находить дорогу.

– Во всех книгах говорится, что заблудиться и потеряться в Венеции – это самое очаровательное приключение.

– Бродить, странствовать по городу – да! Но заблудиться? Это совсем другое дело.

Я обдумываю его слова, а он вдруг кладет мне руку на плечо. И сильно его сжимает.

– Что влечет вас в Венецию? – спрашивает он.

– Работа.

– Работа! Ага, вы, наверное, вор.

– Отчего вы так решили?

– Из Венеции все украдено. Камни, реликвии, иконы, золотые кресты со всех церквей. Все это теперь доставляют откуда-нибудь еще.

– Почему?

– Потому что там ничего нет. Ни лесов, ни карьеров, ни ферм. Этот город – сущее оскорбление Господу, он построен исключительно на человеческой гордыне. Он даже стоит на воде! Разве способно подобное магическое действие порадовать Небесного Отца?

Несмотря на благочестивый смысл его слов, тон, которым этот человек их произносит, каким-то образом свидетельствует об обратном, напоминая скорее уничижительную насмешку. Его ни в малейшей степени не занимают нападки на «человеческую гордыню» или неудовольствие Небесного Отца. Наоборот, все эти штучки лишь возбуждают моего случайного собеседника.

Он смотрит куда-то мне через плечо, на спящих пассажиров.

– Вот она, благословенная невинность сна, – замечает он. – Увы, ко мне она больше не является, не приносит мне ни комфорта, ни забвения.

Потом глаза незнакомца натыкаются на Тэсс.

– Ваша дочь? – спрашивает он.

И тут, сразу же, на меня обрушивается уверенное понимание того, что я совершенно неправильно понял этого малого. Это вовсе не очаровательный старикашка, затеявший разговор с сотоварищем по бессоннице. Он притворяется. Прячет свои истинные намерения. Вместе с причиной, по которой он оказался сейчас со мной в самолете.

Я рассматриваю различные варианты ответа – «Не ваше собачье дело!» или «Не смейте даже смотреть на нее!» – но вместо этого просто поворачиваюсь и направляюсь обратно на свое место. Пока иду назад, слышу, как старик входит в туалет и закрывает за собой дверь. Он все еще там, когда я усаживаюсь в свое кресло.

Я притворяюсь, что читаю, но не спускаю глаз с двери в туалет. И хотя я остаюсь настороже в течение следующего часа, мне так и не удается увидеть, чтобы он оттуда вышел.

В конце концов я встаю, подхожу к кабинке и стучусь в дверь, но она не заперта. И когда я открываю ее, внутри никого нет.

Венеция пахнет.

Чем? Трудно сказать, поскольку это скорее запах идей, мыслей, нежели чего-то конкретного. Не ароматы кухни, сельскохозяйственного производства или промышленности, но вонь империи, вонь перехлестывающих друг друга исторических процессов, неистребимый привкус коррупции. В Новом Свете, если город имеет какой-то запах, можно сразу сказать, что это такое. Например, сладковато-тухлая вонь от бумажных фабрик в городах «железного пояса». Или отрыжка Манхэттена – запах жареных каштанов и канализации. Но в Венеции наши североамериканские ноздри вместо всего этого встречают незнакомые испарения грандиозных абстрактных понятий. Красоты. Искусства. Смерти.

– Погляди!

Тэсс указывает на наш вапоретто[11], который причаливает, чтобы забрать нас и провезти по всему Канале Гранде[12] до нашего отеля. Это «погляди!» – единственное, что она произнесла с момента нашего приземления. И девочка совершенно права: вокруг слишком много такого, на что стоит поглядеть – так много роскошных зданий с их изысканными фасадами, что возникает даже постоянная опасность пропустить что-то потрясающее. Я более чем доволен и счастлив бросить взгляд в направлении ее указательного пальца – моя дочь рядом со мной, она разделяет мое радостное возбуждение от открытия нового, другого мира.

11

В а п о р е т т о (ит. vaporetto) – небольшой прогулочный кораблик типа водного трамвая.

12

Канале Гранде – самый большой канал в Венеции (длина 3,8 км).