Волк

В пятницу, после занятий, как уже повелось, Наташа ведет меня к себе домой. Она живет только с отцом, и по договоренности с ним, с пятницы на субботу день и ночь ее. Мать Наташи два года как умерла, а вся ответственность отца за дочь заключается в том, что он снабжает ее деньгами почти без ограничения. И ничто в мире не способно помешать ей делать то, что заблагорассудится.

— Это ко мне, — говорит она охраннику.

Каждое наше свидание в ее доме традиционно начинается с ужина, состоящего из шампанского и легких закусок. После ужина Наташа принимает ванну и выходит ко мне в немыслимо пестром халате, который при каждом шаге обнажает добрую половину ее тела. Ее уже трясет от возбуждения. И когда все кончается, мы замираем…

Глава XXII

Непонятно, как мне это удается, но я не оставляю и сцену. На актерской бирже я знакомлюсь с режиссером и одновременно влиятельным администратором Миной Алексеевной Смирновой. Найдя мне напарницу, она готовит с нами несколько концертных номеров и включает их в программу областного театра оперетты. В основном мы работаем на не очень престижных театральных площадках и в клубах. И я этим доволен. Все-таки дополнительные деньги. Не знаю почему, но я не трогаю свой тайник.

Однажды, после очередного концерта в лефортовском Доме офицеров, на трамвайной остановке передо мной появляется она. Она вытягивает ногу и легко перешагивает лужу. И я не могу от нее отвести глаз. Я потрясен — эта незнакомка как две капли воды похожа на Карину. Когда подходит трамвай, я протягиваю ей руку, чтобы помочь подняться на подножку.

— Спасибо, — говорит она, — большое вам спасибо. Вы в жизни такой же, как на сцене? Интересно узнать!

В вагоне девушка садится и жестом предлагает мне место рядом. Я присаживаюсь. Она представляется Мариной. Сердце мое бьется часто, гулко, и под его биение возникает облако, которое все скрывает вокруг, оставляя только лицо Марины. Она говорит о своей любви к оперетте, театру, музыке… Перед входом в метро мы обмениваемся телефонами и расстаемся.

Проходит два дня, а воспоминания о Марине меня не отпускают. В конце концов я не выдерживаю, звоню ей и предлагаю встретиться в воскресенье у главного входа в Парк культуры Горького. Она соглашается с радостью. Весь день мы гуляем по парку, катаемся на карусели, качелях, колесе обозрения. Говорим мы очень мало, почти совсем не говорим, но глаза наши, встречаясь, проникают друг в друга.

Совершенно случайно мы забредаем в рощицу с небольшим прудом. Я расстилаю пальто, и Марина усаживается на него, охватив колени. Я ложусь рядом навзничь. Легкий ветерок волнует метелки пожухлой травы, а совсем низко над нами плывут серые облака, цепляясь за колесо обозрения. Облака выплывают из-за домов, и мне кажется, что и рощица, и пруд, и Марина, и я несемся навстречу тучам.

— Посмотри вверх, у тебя закружится голова, — говорю я. Марина поднимает голову, и я вижу, как от легкого напряжения дрожит ее горло. Мои ноздри невольно раздуваются. Я знаю, что будет дальше, если я сейчас ее обниму…

Марина все понимает и глядит на меня умоляющими глазами, полными слез. Я становлюсь на колени, а она поднимается и закидывает мне руки на шею и, вздрагивая от радости и нежности, целует меня как-то по детски в губы и глаза.

— Будь добрым и ласковым, нежным и милым, — говорит Марина. — Сейчас еще не время. Мы сильнее и глубже должны полюбить друг друга.

И эта ее детская доверчивость и наивность покоряют меня. Я, отстранив ее голову, гляжу в измученное тревогой прелестное лицо и ужасно волнуюсь, оттого что понимаю — теперь мне нет жизни без нее. А ее губы дрожат не то от смеха, не то от слез.

Мы гуляем в парке до самого вечера. На притихших аллеях уже только изредка попадаются прохожие. Мы идем, взявшись за руки, а когда попадаем в густую тень, останавливаемся и целуемся, словно пьем волшебный напиток, который, однако, не только не утоляет жажду, а наоборот, разжигает, как говорится, «огонь в крови».

По-настоящему же я начинаю понимать, что моя любовь к Марине огромна, когда в очередной раз оказываюсь с пятницы на субботу у Наташи. После того как мы с ней замираем и ее растрепанная голова ложится на мое плечо, у меня вдруг появляется желание оттолкнуть ее. И я креплюсь из всех сил, чтобы не сделать этого.

Утром Наташа заявляет, что хочет пойти со мной в магазин, чтобы купить новое платье. Из дома она выходит в массивных темных очках.

— Поиск нового лица, — говорит мне Наташа.

— А собой ты быть не можешь? Все время под кого-то подделываешься, то под артистку Орлову, то под Ладынину, — злюсь я, так как не могу понять, зачем она все время обезьянничает.

За кинотеатром «Призыв» строится высокий многоквартирный дом. Три этажа полностью завершены, а выше строители ходят по доскам лесов, работают в люльках, каменщики кладут стены. На земле тоже идет работа, здесь готовят стройматериалы для подачи наверх, убирают мусор. Мы стоим и наблюдаем за строителями. Внимания на нас никто не обращает, и Наташу, привыкшую к вниманию, это злит.

— Подожди! — говорит она мне, отходит в сторонку, где ее не видят рабочие, сбрасывает пальто и остается во вчерашнем темном, облегающем фигуру платье. Наташа эффектно повязывает голову шарфом и проходит перед строителями пружинистой походкой. Тут же раздаются свист, хохот, крики и достаточно грубые предложения.

— Пока, Наташа, — говорю я ей, — мне пора. — И ухожу, чтобы никогда не вернуться.

И вскоре я с Мариной оказываюсь во Дворце новобрачных. Ждем своей очереди. Я разглядываю стены и потолок Дворца, которые расписаны лилиями и белыми розами, и смотрю на себя в огромное зеркало на стене. Я узнаю в себе того, давнишнего, еще доармейского, и это наделяет меня уверенностью, по крайней мере на ближайшие дни, в том, что путь мой предначертан. Время от времени я легкой улыбкой приветствую подходящих родственников и друзей.

Наконец нас приглашают в зал регистрации. Марина волнуется, что делает ее еще прекраснее. Ее лицо, едва различимое под фатой, сияет дивной красотой, одухотворенностью. И как идет ей это воздушное белое платье! Опустив глаза, моя невеста вступает в зал, опираясь на мою руку. Рядом с нами мой отец. Солидный и торжественный, он пытается скрыть свои переживания под маской властителя миров. За ним следуют мои братья, втиснутые в новенькие костюмы. Их физиономии сияют от счастья. Тут же теща Надежда Ивановна и мать. Мать в темном платье и в замшевых туфлях на высоком каблуке. Чудо, но она здесь, в этом скоплении людей, самая привлекательная и молодая, кроме моей невесты, конечно.

И вот я, смущаясь, надеваю Марине, самой красивой девушке Москвы, обручальное кольцо. Церемония заканчивается. Все наши близкие бросаются к нам с поздравлениями. Официанты вносят шампанское. Слышатся шутки, смех, тосты. Все как один говорят о том, как прекрасна моя невеста.

Организованный отцом через свою автобазу кортеж автомашин, разукрашенный лентами и воздушными шарами, движется к дому. Здесь все готово к приему гостей. Размах празднества превосходит все мои ожидания. Столы пестрят яркими цветами, разнообразнейшими закусками, сверкают хрусталем и благородным фарфором. В глубине комнаты красуются корзины цветов и букеты роз. Они наполняют воздух благоуханием и свежестью.

Свадебное веселье только начинается. Растроганные дедушка и бабушка Марины вытирают слезы. И их понять можно, это ведь они ее растили и воспитывали. Я чинно сижу рядом с женой; когда ее отвлекают, непринужденно беседую с тещей, отцом или матерью, успевая перемигнуться и с братьями. Доброжелательные родственники и друзья с обеих сторон подходят ко мне с рюмками, пытаясь меня упоить, разыграть, увести из-за стола, но я начеку.

— Ну, Генк, что-то ты все в десятку попадаешь! — говорит элегантный и ироничный Володька Гриднев, подсаживаясь ко мне. — Она одна на Дзержинке такая?

— Ты имеешь дело с самым ловким парнем! — смеюсь я. — В том районе Москвы можешь не искать. Смотри в соседних.