Скованные намертво

— Лежать!

Семь человек сразу улеглись на землю. Пятеро, успев сориентироваться, ворвались на территорию и бросились к трехэтажному дому.

Собровцы ринулись за ними. Бандиты служили живым щитом — из дома палить не станут, чтобы не попасть в своих. Сотрудники ГУОПа пролетели несколько десятков метров и ворвались в дом буквально на плечах боевиков.

— Лежать, милиция!

Аверин с собровцами влетал в комнаты, переворачивал мебель, сшибал людей с ног и размазывал по собранному из дорогих пород деревьев паркету, топил отъевшиеся морды в толстых коврах. Он с треском влепил схватившемуся за автомат бандюге рукояткой пистолета по зубам, так что челюсть хрустнула, и «бык», залившись кровью, завалился на пол. Послышались выстрелы — собровец выстрелил поверх головы другого бандита, а потом ногой впечатал его в стену.

— Лежать! Иначе постреляем! — закричал Завьялов. Вскоре все было кончено.

— Готово, — сказал Завьялов. Взял рацию. — Первый говорит. Как?

— Нормально. Упакованы, — послышалось в ответ.

— Отлично.

Один из «быков» приподнял голову, лежа на спине, и разбитыми губами прошамкал:

— Братаны, а вы кто?

— Милиция мы, — прояснил Аверин.

— Ни хрена себе… Мы и забыли, что милиция есть.

— Есть, бандитская рожа, — сказал Завьялов, нагибаясь над бандитом и похлопывая его по мясистой шее железной ладонью. — Еще как есть.

А потом началась нудная работа — обыск, оформление документов. Ошарашенных, лишившихся дара речи «быков» — а их оказалось около сорока, — сковав наручниками по двое, рассадили в огромном зале, под стать помещичьей усадьбе. В соседние три комнаты стали таскать на разбор.

— Ну, есть твои? — спросил Завьялов.

— Есть, — кивнул Аверин. — Вон двое морд отпетых. Они по расстрелу в Челябинске проходят.

Он рассмотрел в толпе задержанных и гонца из Узбекистана — того самого Нигманова по кличке Басмач, о котором говорил Ледокол.

Аверин и Завьялов вышли из залы и направились в помещение, где работали с каждым из задержанных.

— Одно непонятно, где сам Папа? — спросил Завьялов.

— Сейчас узнаем, — ответил Аверин.

В комнате на стуле перед оперативником сидел низколобый бугай, тянущий по весу на полтора центнера. Это был один из бригадиров, отвечавший за рэкет с вещевого рынка. С подобным лицом не стоит долго думать над выбором профессии. Таким самые суровые приемные комиссии приветливо раскрывают двери и предоставляют право трудиться на почетном поприще рэкетирства.

— Где Папа? — спросил Завьялов бригадира.

— Обещал быть, — на миг замявшись, произнес тот. — Назначил встречу. Но куда-то исчез.

Аверин и Завьялов вышли в коридор. Завьялов длинно матерно выругался. А потом осведомился у Аверина:

— Понимаешь, что это значит?

— Откуда-то информация ушла.

— И это не в первый раз. Его кто-то предупредил из наших коллег.

— Скорость стука превышает скорость звука, — выдал Аверин распространенную милицейскую поговорку.

Обыск грозил затянуться надолго. Жил Папа не просто на широкую, а на очень широкую ногу. На территории возвышались два здания (помимо гаражей и хозяйственных построек) — три этажа вверх и два вниз. Фактически две пятиэтажки, обставленные с неприличной роскошью. Импортная резная мебель, фигурный паркет, мрамор, в каждой комнате по видеомагнитофону и телевизору. Во дворе — бассейн.

— Арсенал нашли, — сказал Завьялову подошедший собровец.

Они спустились в подвал, где находилась комната охраны и светились голубые экраны мониторов.

— Склад солидный, — кивнул Аверин. — Не трогайте. Понятых надо позвать.

Действительно, склад был хоть куда. Десять автоматов — из них три немецких спецназовских с глушителями, снайперская винтовка с ПБС (прибором для бесшумной стрельбы), восемь пистолетов, ящик гранат, двадцать бронежилетов.

— Они бы нам хорошую войну могли устроить, — сказал Аверин.

— Обгадились бы, — презрительно процедил Завьялов. — Мы были готовы ко всему.

В гараже стояли три машины. Одна — шестисотый «Мерседес».

— Смотри, Слава, это не просто вещь, — кивнул Завьялов на «мерс». — Это знак любви и внимания.

— В смысле?

— Прочитай.

Аверин наклонился и прочитал выведенную вязью на лобовом стекле надпись: «Дорогому другу Акопу Дадашеву от Дэвида Хрустера».

— Международные преступные связи крепятся и развиваются, — произнес Завьялов.

Сюрпризы продолжались. В кабинете нашли коробку с бумагами. В ней лежало шесть заграничных паспортов: на разные имена, но с похожими фотками — с них задумчивым умным взором смотрел сам Папа.

Аверин пролистал паспорта и кивнул:

— Коррупция на марше. Все паспорта выданы МИДом России. Все подлинные.

— Ничего себе, — оперативник ГУОПа взял один из паспортов. — Ты смотри. Дипломатический паспорт. Натуральный.

Паспорт давал Акопу Дадашеву дипломатическую неприкосновенность. Его багаж при отъезде за границу нельзя было досматривать. Этот документ предоставлял огромные возможности для передвижения по всему миру.

— Что, сволочи, творят! — с чувством произнес Аверин. Он нашел очередное подтверждение тезису — в нынешней России продается и покупается все! Лет десять назад после обнаружения у бандита подобного документа вылетела бы с работы половина управления МИДа, отвечающего за предоставление паспортов. Сегодня же назначат расследование, объявят кому-то выговор, кому-то поставят на вид. Никому ничего не надо. Всем уютно живется в теплом болоте всеобщей продажности. Всем хорошо, кроме честного человека, которому грустно и противно. Но честный человек — вид в России хоть пока и многочисленный, но никому не интересный…

Тем временем находки множились. В одной из пристроек обнаружили небольшой цех по производству фальсифицированной водки. Здесь же находились готовые этикетки и пустые бутылки, предназначенные для розлива. У Папы к водке была давняя и пламенная страсть. Во всем мире гангстеры так или иначе участвовали в торговле спиртным. Эта традиция пошла со времен сухого закона в США и воспрянула в новой России.

Темнело. На подходах к дому собровцы выставили засады. До двух часов ночи в расставленные сети исправно попадались ехавшие к Папе по разным вопросам громилы. Один оказался сотрудником Ивантеевского отделения милиции. А два последних — офицерами Министерства безопасности.

— За произвол ответите, — сказал майор госбезопасности, поправляя помятый в короткой схватке костюм и потирая зашибленный бок.

— Вы тут чего делаете, коллеги? — осведомился Завьялов насмешливо.

— Служебная необходимость.

— К Папе за получкой? — хмыкнул Аверин.

— И за это ответите, — продолжал гнуть свое майор.

— Как дедушка Дзержинский говаривал? — произнес Завьялов, рассматривая майора как назойливое насекомое. — Что там у чекиста должно быть? Горячая голова, липкие руки и холодное сердце?

— Эх, коррупция, кому злодейка, а кому мать родная, — сказал Аверин.

Работа в Акоповке кипела до самого рассвета. Аверина интересовали двое по челябинскому расстрелу — Буба и Батон. Он уединился с Батоном — худым невысоким парнем с жилистыми руками и светлыми мутными глазами. Батон протянул свой паспорт:

— Вот. Я тут случайно оказался. Просто знакомого подвез.

— Казанин Андрей Викторович, 1970 года рождения… Дерьмо это все.

— Что?

— Не Казанин, а Казаков. И не Андрей Викторович, а Андрей Вадимович. И не привез приятеля, а к Папе за указаниями прибыл. И вообще ты во всесоюзном розыске. Так-то, Батон.

Парень побледнел.

— Чего скривился? Я тебя уже год ищу. Киллер ты наш челябинский. Колоться будем?

— Я ничего не делал.

— Расколешься, Андрюша… Ведь это из-за тебя и твоего подельника мы сюда нагрянули. Прозвон устрою, и тебя сильно накажут за то, что ты на хвосте СОБР притащил. Выживешь, думаешь? Кстати, тебя опознали свидетели на месте убийства, знаешь это…

К утру Аверин додавил Батона. Тот начал писать дрожащей рукой явку с повинной.