Скованные намертво

— Что ж ты, злодей, творишь? — он вытащил из тапка котенка и легонько встряхнул его.

Пушистик посмотрел на него очаровательными огромными глазищами и виновато мяукнул.

Аверин пошел во двор. У черного входа в магазин валялись ящики. Он нашел ящик покрепче, наполнил землей.

— Вот сюда будешь ходить, — ткнул Пушистика в землю. — Понятно?

Котенок мяукнул.

— Плохо себя ведешь. Молока не получишь. Пушистик фыркнул и устроился в тапке. Тренькнул дверной звонок. Аверин посмотрел в глазок и нехотя отпер замки.

— Проходила мимо, решила заглянуть, — затараторила Света, бросаясь Аверину на шею с решимостью самбиста, идущего в атаку на чемпионате мира. Послышался звонкий «чмок» — губы впились в шею, оставив на ней отпечаток сиреневой помады. — Я зайду?

— Ты уже зашла.

— А, точно, — рассеянно произнесла Света и скинула туфли. Она была высокая, худая, изящная, с длинными черными волосами, работала корреспондентом «Вечернего мегаполиса», обладала немножко вздорным, экспансивным характером и где-то раз в месяц объявляла о полном разрыве с Авериным, но потом заявлялась на ночь глядя и утверждала, будто проходила мимо. — Что это у тебя за соседка?

— А что?

— Увидела меня. Обозвала неприлично. Пожелала мне сдохнуть.

— Она сумасшедшая.

— Правда?

— Со справкой.

— Ух ты. А тебе не страшно с такими соседями?

— Страшно.

— Киска! — торжествующе воскликнула Света, нагибаясь и подхватывая Пушистика.

— Это кот.

— Ты сам кот. А это — кошечка. — Света погладила замурлыкавшего котенка. — Хорошая киска. Мале-енькая.

— Тебе кофе?

— Ага. И поесть чего-нибудь… Кисонька, — она прижала котенка к щеке.

— Нравится? Забирай.

— Да ты что? У меня две собаки!

Действительно, у Светы были две борзые, к цвету которых она постоянно подбирала одежду. Надо отметить, что когда она выгуливала свою псарню, то смотрелась весьма изящно и чем-то становилась похожей на этих борзых.

— А тебе их сегодня выгуливать не надо? — осведомился Аверин.

— Я договорилась, что их выгуляют.

"Значит, ко мне собралась на ночь», — вздохнул Аверин. Дом — крепость, и в этой крепости пробита снова брешь. Ох, женщины. Аверину сегодня хотелось одиночества. Он устал. Но от Светы отделаться невозможно. Вообще у него никогда не получалось отделываться от женщин.

— Пойду, пожарю отбивные, — сказал он.

— Я на диете. Мне йогурт.

— Нет йогурта.

— Ну так купи.

О Господи, подумал Аверин и кивнул:

— Ладно.

Внизу находилась палатка, в которой торговали свежими йогуртами. Спорить бесполезно — если Свете что-то втемяшилось в голову, то ее с мысли не собьешь.

Зазвонил телефон.

— Вячеслав Викентьевич? — послышался голос вчерашнего незнакомца. — Вы не забыли о завтрашней встрече?

— Нет.

— Я рад. Помните, ваше слово насчет конфиденциальности?

— Помню.

— Надеюсь на вашу порядочность.

Послышались частые гудки.

Что делать? Он обязан доложить обо всем руководству и попросить разрешения на установление контакта. Однако есть одно «но». Его обещание. Тот, кто звонил, знал, что Аверин никогда не нарушает данного слова.

— Где мой йогурт? — осведомилась из кухни Света.

— Будет тебе йогурт, — он нагнулся и начал зашнуровывать ботинок.

Человека убивали. Сосредоточенно, серьезно, без дураков. Слышалось шарканье ног, пыхтение, сдавленные вскрики. Это была не обычная пьяная драка — Аверин, большой специалист в уличных потасовках, сразу определил это.

Он на миг замер, потом вздохнул и нехотя шагнул, вперед, за угол.

С улицы в крошечный глухой дворик падал слабый свет, в котором едва различались мечущиеся темные силуэты. Трое прижали одного. Они молча пытались одолеть его, а он молча отбивался. Аверин понимал, что лезет не в свое дело. Но у него с детства сложилась такая судьба — влезать не в свои дела.

— Э, братки, — воскликнул он.

— Вали, поц, — прошипел один, согнувшийся у стены в стороне. Ему уже перепало в драке, и он еле стоял на ногах.

— Да ладно вам. Давайте жить дружно, — процитировал Аверин слова известного мультика. Часто это восклицание позволяло загасить конфликт. Но только не сейчас.

Жертву почти дожали. Человек, скорчившийся за мусорными баками, еще пытался отбиваться. Он отмахнулся зажатой в руке палкой. Палка вылетела из его рук. В отблеске фонаря тускло мелькнуло лезвие ножа.

— Братва, ментов позову, — сказал Аверин. Стае оставалось совсем немного, чтобы достать добычу. И она не собиралась ее выпускать.

— Напросился, поц, — крикнул прижавшийся к стене. Он продышался и ощущал себя готовым к делу. И ошибся. Аверин с треском засветил ему кулаком в лоб. Хватило удара, чтобы завалить тщедушного противника на землю и чтобы нож, который он держал в руках, отлетел в сторону.

— Ты чего, поц? — прохрипел он, вставая на колени, и, получив ногой по ребрам, покатился по земле.

Двое оставшихся переглянулись и рванулись к Аверину. У того екнуло в груди. Как всегда — легкий озноб перед дракой. Но нерешительность длилась недолго. Он привычно вошел в ритм площадного мордобоя. Один из нападавших оказался на голову выше его, хотя и худой, другой — «колобок» с руками-кувалдами, и в одной руке была зажата финка. «Колобка» Аверин встретил ударом ноги — получилось удачно, носок угодил по кисти руки, и нож звякнул о мусорный бак.

А потом — пошло-поехало. Замелькали руки, ноги. Аверин действовал на автомате. Длилось все недолго. Вскоре противники попадали на асфальт.

— Э, жив? — он наклонился над мужчиной, лежавшим за мусорными баками, не теряя из виду стонущих на земле противников.

— Подрезали слегка, суки. Пришить бы их, — он поднялся на ноги, нагнулся и поднял финку.

— Да ты что?

— А, ладно… — мужчина сплюнул на длинного, который начал приходить в себя после того, как его шарахнули мордой о стену. — Срываемся. Сейчас менты нагрянут.

— Встретимся, поц, — донесся крик в спину Аверину.

Они прошли несколько кварталов. Мужчина свалился на лавку. Он прижимал руку к левому боку. Рука окрасилась чем-то темным. Аверин понял, что это кровь.

— К врачу надо, — сказал он.

— А, как на собаке заживет. Привычный.

В свете неонового фонаря Аверин рассмотрел спасенного им человека. Невысокий крепыш, лет двадцати пяти, с белыми волосами. Присмотревшись, Аверин с удивлением понял, что он не белобрыс, а сед — в редких местах сохранился еще старый, темный цвет волос.

— Молодец, пацан, выручил, — произнес, морщась, седой и погладил бок, застонав.

— Да, с кем не бывает, — отмахнулся Аверин.

Он привык выручать людей. Он рос в провинциальном окраинном рабочем поселке со стойкими хулиганскими и воровскими традициями. Молодежь там привыкла к приключениям. «Селяне», так называли пацанов из пригородного поселка, ходили драться с химмашевцами и городскими. Кастет, цепь, нож — с детства Аверин видел эти вещи не на картинках. Слабости в этих местах не прощали. И соплей не прощали. Нередко шпана беспредельничала. В школе на малышей наезжали старшие, выворачивали карманы. В классе Славы училось несколько закоренелых второгодников — стойких клиентов инспекций по делам несовершеннолетних, кандидатов в спецшколы для начинающих преступников. Шпана около школы после уроков подстерегала пацанов. Доставалось и Славе. Его, как и многих других, поколачивали, выворачивали карманы. Долгие годы ему вспоминались тупые лица тех шпанят — эдаких безжалостных мутантов, обожавших запах насилия, которым нравились не столько медяки из карманов жертв, сколько ощущение своей силы и власти. Слава нередко приходил домой с разбитым носом, но никогда не жаловался. Он набирался справедливой злости. И однажды, было ему тринадцать лет, решил — хватит. Его встретили после четвертого урока. Трое пацанов — на три года старше, из тех отпетых шпанят. Привычно вытряхнули портфель. Привычно пошарили по карманам. Ударили по лицу. И тут Слава почувствовал, что именно в этот миг решается многое. Решается, кем ему быть дальше — или Человеком, который умеет постоять за себя, или беспрекословным «несуном» побоев, оскорблений.