Право на одиночество

Ника Соболева

Право на одиночество

Каждое утро я ловлю рассвет. Я ставлю будильник на то время, когда встаёт солнце. Просыпаюсь, беру фотоаппарат и фотографирую вид за окном.

Я делаю так уже три года — с тех пор, как умерли мои родители. То ноябрьское утро — первое моё утро без них — было необычайно ярким. Я больше не припомню ни одного такого же яркого ноябрьского утра. Они все были, как на подбор, серыми.

В то утро я встала, пустая. Раздвинула шторы — а там всё было кроваво-красным. С фиолетовым отливом к земле. Я взяла фотоаппарат со стола и щелкнула.

И с тех пор это стало традицией. Я коллекционирую каждый рассвет.

Каждый день, в пять утра, собака моих соседей начинает громко гавкать. Ей абсолютно безразлично, какой сегодня день — понедельник там, или воскресенье. Её пытались отучить от этой привычки, но так и не смогли.

Потом Павел Семёнович со своим Бобиком (так я мысленно называю этого пса, хотя на самом деле его зовут Бонифаций, коротко — Бони) оглушительно хлопают входной дверью, топают по лестнице и идут гулять. В это время я обычно ещё валяюсь в постели. Мне на грудь вспрыгивает Алиса — моя кошка — и начинает тереться мордочкой о мою щеку. Потом убегает на кухню, оглядываясь на меня.

Гавканье Бобика служит Алисе сигналом, что пора завтракать. И от этого я тоже не могу её отучить. Впрочем, я и не пыталась.

В то утро всё начиналось точно так же. Гавканье Бобика, потом когти Алисы. Я сфотографировала рассвет — ничего особенного, обычный мартовский рассвет — и вновь легла спать.

Сплю я плохо. Я пробовала пить успокоительное, но от него только в туалет начала бегать, а сон лучше не стал.

Когда мне начинают сниться цветы, я понимаю, что пора вставать. Уж лучше видеть во сне какого-нибудь гигантского спрута, чем цветы — так я считаю. Все эти розы, красные гвоздики, лилии…

Так уж получилось, что мне никогда не дарили цветов. Никогда — до смерти моих родителей.

Итак, я встала и отправилась на кухню.

Многие из моих знакомых любят повторять «Я — человек самостоятельный». Я тоже так говорила когда-то. А потом вдруг обнаружила, что холодильник у нас не самонаполняющийся, и в него надо покупать продукты. Которые портятся, если их вовремя не съешь. А ещё можно купить колбасу, но забыть купить хлеб… И такое тоже бывало. В самом начале моей одинокой жизни я никак не могла понять, сколько мне нужно колбасы, сколько — хлеба, молока и так далее.

Раньше можно было бросить: «Ой, я на работу опаздываю, ты помой за меня посуду», — и убежать. Или: «Свари мне, пожалуйста, кофе, пока я моюсь».

Но это всё ерунда… По сравнению с тишиной, которая иногда воцаряется в моей квартире.

Я терпеть не могла папиного пения в ванной. Ему от рождения медведь на ухо наступил и на этом ухе потоптался. Сейчас я бы всё отдала, чтобы ещё хоть раз услышать это устрашающее безголосое пение.

Впрочем, это всё пустое.

Завтраки у меня бывают трех видов. Завтрак первый — «совсем хреново». Состоит из чая (или кофе — это когда уж совсе-е-е-ем хреново). Завтрак второй — «жить можно». Состоит из чая и бутерброда. И завтрак третий — «нормально», самый редкий из всех. Состоит из чая, бутерброда и йогурта.

Понятия «хорошо» в моем лексиконе не существует.

А вообще, я завидую Алисе — для неё все завтраки совершенно одинаковые. Конечно, за исключением тех дней, когда я забывала купить кошачий корм, и Алисе приходилось довольствоваться сметаной. Её недовольное мяуканье преследовало меня потом в мыслях весь день.

Сегодня я, пожалуй, могла сказать «нормально». Мне не снились цветы, и на душе не лежал камень.

Я подошла к календарю и оторвала очередной листок. На календаре была дата: 8 марта.

Я улыбнулась. Самый нелюбимый праздник моего отца. Каждый год он ворчал, что в праздник должно быть, что праздновать — например, День Победы или день рождения. А тут — непонятно что, какой-то международный женский день! А мама смеялась:

— Ну должен быть хоть один день в году, когда женщина имеет законное право не заниматься готовкой!

И тем не менее, она всегда готовила в этот день.

В принципе, восьмого марта никто не работает. Но этот год был исключением для нашей конторы. Две недели назад умер главный редактор, и издательство «Радуга» будто осиротело.

Есть люди, работу которых как-то не замечаешь. Кажется, есть этот человек, и ладно, а если его не будет, то ничего не изменится. А оказалось, не тут-то было — система катастрофически разваливалась, никто не работал, все только пили чай и вспоминали Михаила Юрьевича.

Я, как никто другой, понимала, что так и будет — ведь я была его помощником. И все эти годы видела, как много держится именно на нём.

Две недели вышестоящее руководство решало, что делать с освободившейся должностью. Кого назначить на место человека, руководившего редакцией, одним из самых важных отделов в структуре издательства, пятнадцать лет?

Сегодня должен был прийти новый главный редактор. И я искренне надеялась на то, что сработаюсь с этим человеком, потому что менять работу — это было последнее, чего я хотела.

Мне было девятнадцать, когда я пришла в «Радугу». Помню, лето было очень жарким, и с самого его начала я тщетно искала работу. Меня никуда не хотели брать, мотивируя это отсутствием всяческого опыта.

Но я не отчаивалась и продолжала искать. Деньги были очень нужны, и поэтому я устроилась подработать в одну косметическую фирму, принимала заказы и развозила клиентам косметику. Денег такая работа приносила немного, но это было лучше, чем совсем ничего.

Я очень хорошо помню день, когда мне позвонила Вика, прежний помощник Михаила Юрьевича, и предложила работу. Она уходила в декрет и искала себе замену.

Третий день шел дождь, пахло сырой землёй, размокшими листьями, осенью. Была середина августа. Я примчалась домой с огромными сумками, полными духов, шампуней, гелей для душа, помад и теней, поставила эти сумки на пол, вздохнула и зло подумала: «Нет, больше я никогда не поеду за этой гребаной косметикой! Всё, хватит с меня!»

Я с раздражением откинула прядь мокрых волос с лица, и тут зазвонил телефон.

— Наталья Владимировна? — прозвучал в трубке прохладный женский голос.

Я хотела сказать «Вы ошиблись номером», как вдруг вспомнила, что Наталья Владимировна — это я.

Меня впервые назвали по отчеству.

— Да?

— Здравствуйте, меня зовут Виктория, я работаю в издательстве «Радуга» помощником главного редактора. Так уж случилось, что в настоящее время я вынуждена уйти и ищу себе замену. Я наткнулась на ваше резюме в нашей почте. Скажите, вам всё ещё нужна работа?

От удивления я села на пол. Мне звонят с предложением работы! Боже.

— Да-да, очень! — вырвалось у меня.

— Замечательно. Вы когда сможете прийти на собеседование?

— В любое время дня и ночи!

Мой пыл позабавил Вику, и она рассмеялась:

— В любое не нужно, мы до шести работаем. Можете завтра? Скажем, в два часа дня.

Я сказала, что могу, и спросила, что нужно взять с собой. Мне представлялось, будто собеседование похоже на экзамен в институте. Вика ответила, что ничего не нужно брать, кроме себя самой, и попрощалась.

Я смутно помню день, предшествующий собеседованию. Сначала я очень обрадовалась, я просто ликовала, я крепко обнимала пришедшую с работы маму… А потом пришла паника. Я смотрела на себя в зеркало и думала: ну разве могут взять на работу такую маленькую девятнадцатилетнюю девочку? Без опыта работы, не по знакомству… Что за глупости?

Утром следующего дня меня по-настоящему трясло. Я напихала в сумку каких-то тетрадок — по редактированию, библиографии, издательскому делу… Моя сумка распухла так, что зонт пришлось нести в руке. Всё это было очень глупо, и теперь я улыбаюсь, когда вспоминаю ту свою панику.