Страница 17 из 18
— А сам такой видный мужчина, представительный, хотя молодой. И как выглядел, помню! — почему-то обиделась бабка, хотя я ничего не сказал. — Значит, волосы темные, лицо такое… длинное такое… на лицедея этого эфирного похож, как его… от, совсем память отшибло… ну, который в «Золушке-восемь» прынца играет?
Не будучи поклонником бразильских сериалов, я представления не имел, на кого похож давешний парамоновский гость, но почел за благо понятливо закивать. В конце концов, восьмая «Золушка» еще не кончилась; надо будет — включу и посмотрю.
— Я еще подивилась — нешто в осьмнадцатую кавалер пожаловал? — продолжала старушка. — Значит, зашел он к нашему… упокоенному… а долго не сидел, скоренько вышел, да смурной такой… и ушел. Я и карету-то разглядеть не успела как следует, только, помню, крыша темная, и по ней узоры колдовские.
Вот пошла мода — на каретах разъезжать! И улицы наши истоптанные не смущают. Это старые, в центре, еще покрыты брусчаткой, как в старые времена, а по новым районам хорошо, если дорожки пешеходные проложат. Хорошо тому живется, кому персы ткут ковер… а кому ковра не дали, тот меси родной навоз. Студенческая частушка времен моей юности; в те времена это называлось сатирой. Хотя счастливые летчики из моих знакомых утверждают, что хрен редьки не слаще. Пробовали когда-нибудь найти в районе Садового кольца свободную вешалку?
— А с тех пор никто к нему не заходил. Только тот бусурман с ножиком, что за ним таскался бесперечь, — заключила старушка. — Вот такие дела, господин благочинный.
Бусурман с ножиком — это, надо полагать, телохранитель, ныне лежащий в воскресительном отделении Склифа. Судя по всему, зря лежащий; чудо еще, что после такой раны он не отбросил копыта на месте — видно, Невидимка чуть промахнулся. Но даже если незадачливый сотрудник «Чингисхана» и выкарабкается, показания он не сможет дать еще долго. С того света вызвать, пожалуй, быстрее будет. Только что он расскажет? Как напоролся на нож в подъезде? Или как тип в маске пристрелил его подопечного?
А насчет кареты с темной крышей — надо будет навести справки, кто это навещал нашего отшельника в его уединении.
— Благодарю вас, Клавдия Захаровна, — проговорил я, вставая. — Вы очень помогли следствию.
— Вы уж, ваше благочиние, найдите ирода! — с надрывом попросила старушка и — готов поклясться — прослезилась. — А то что же деется-то, если хороших людей ни за что на своем пороге убивают!
Возможно, покойный Парамонов и не был такой уж отпетой сволочью, если по нему хоть кто-то прольет слезу?
От словоохотливой бабушки я отправился к соседям Парамонова напротив, но тех дома не оказалось. А чего я хотел? Рабочий день, все на службе.
Проверив еще пару квартир, я наконец набрался духу и, поправив фуражку и отряхнув форменный кафтан, позвонил в дверь квартиры номер восемнадцать.
Звонить пришлось довольно долго — минут пять, с перерывами и руладами. За это время я успел растерять куцые огрызки новоприобретенного благодушия и всерьез забеспокоился о судьбе госпожи Валевич.
Марина Станиславовна Валевич… красивое имя у девушки. Необычное. Везет вот некоторым. Не то что мое — серей некуда: Валька Зорин. Таких Валек по стольному граду — на каждом дворе. А Марина Валевич, наверное, одна. Так и слышится что-то шляхетски-гордое, вальяжное… даже в нищете стоящее наособицу. А живет наша Марина, к слову сказать, не бедно. Не роскошно — тому свидетелем поцарапанная дверь времен соломоновых — но и не бедно. А может, дверь — это из-за отсутствия мужской руки? Девушка, вам дверь поменять не надо?
Наконец за дверью залязгало, точно в кузнице, и «глазок» на уровне моего плеча залихватски подмигнул.
— Кто там? — послышался приглушенный голос.
— Господство Зорин, — представился я, наклоняясь к самому «глазку». — Из благочиния, по делу Парамонова. Я к вам вчера заходил, помните?
— А… — выдавила девушка неопределенно, и дверь чуть-чуть приотворилась — ровно настолько, чтобы просунуть крестик.
Я от неожиданности икнул. Любой встречи можно было ожидать — особенно в наше время, когда благочинским не особенно доверяют, — но чтобы с оружием в дверях останавливали!
— А нельзя зайти чуть попозже? — спросила Марина вяловато и не сдержала зевок.
— Я вас поднял? — с раскаянием сообразил я.
— Да, — отрезала девушка.
Что-то в ее голосе показалось мне неубедительным, хотя брошенный в узкую щель взгляд подтверждал показания — встречать незваного гостя барышня Валевич вышла в халатике, наброшенном прямо на ночнушку. Хорошо живут кафешантанные певички. Спят до полудня…
— Если вам неудобно, могу зайти в другое время, — предложил я вежливо.
— Д-да… — Девушка проморгалась немного, тряхнула головой, сфокусировала взгляд на моей физиономии. Дверь приотворилась пошире. — Вы извините… что я так…
— Ничего-ничего, — с напускным благодушием успокоил ее я.
— Вы мне напомнили… одного знакомого, — объяснила девушка. — Н-неприятного. Не обидитесь, что я вас не приглашаю?
— Мне, — улыбнулся я, — по службе не положено обижаться.
Марина несмело улыбнулась.
— Вы правда извините, — пролепетала она, — но уж очень не вовремя… Может, вечером… Ой, нет, вечером я выступаю…
— В ресторане «У Ательстана», — закончил я за нее.
— Знаете? — удивилась она.
— Служба такая, — пожал я плечами.
— Нет… — Девушка смутилась. — Решила, захаживали…
— Ну что вы, — я попытался придать физиономии выражение, подобающее патентованному гишпанскому инкубу, — если бы я наведывался в это заведение прежде, то, без сомнения, запомнил бы вас. Позволите заглянуть к вам на работу?
Ой, Валя, не перебарщивай! Соблазнитель нашелся.
— Да, заходите, конечно, — обрадовалась барышня Валевич. — Садитесь за столик налево у эстрады, он обычно в резерве, если спросят — скажете, я пригласила…
Неимоверным напряжением лицевых мускулов я, не издав ни звука, все же смог донести до собеседницы, что ее слова прозвучали несколько двусмысленно. А вот реакция ее показалась мне совершенно уже неправдоподобной.
— Ну да, — повторила Марина, — пригласила! А что — нельзя?
Я, к стыду своему, стушевался, как бывает со мной всякий раз, стоит девушке взять инициативу на себя. Издержки усвоенного в нежном возрасте «морального катехизиса строителя рая». У немцев было проще — киндер, кирхе, кюхе, и никаких гвоздей.
— М-можно… — промямлил я.
— Тогда подходите к семи, — решительно заявила эмоциональная барышня. — На допрос обещаю явиться… или вам подписку дать?
— Ну что вы, — усмехнулся я, — все официальные клятвы, будучи пережитком Стройки, давно отменены как вредные для души. Значит, в семь?
— Непременно, — девушка мотнула головой. — А покуда…
— Позвольте откланяться, — вставил я, не дожидаясь, когда с нежных женских уст слетит нечто более грубое.
— Пока! — игриво бросила девушка, захлопывая дверь.
Если мне не показалось, то изнутри лязгнуло три тяжеленных засова.
Нелепый какой-то вышел разговор. Донельзя сумбурный. И мало того — меня не покидало ощущение, что барышня Валевич не то пыталась от меня отделаться, не то, наоборот, решила воспользоваться моим появлением в своих целях.
И тем не менее, сбегая по лестнице с третьего этажа, я совершенно несолидно насвистывал.
В магазин я вернулся скорее по привычке. До назначенного на вечер свидания с Мариной оставалось еще добрых пять часов, и тратить их впустую было… ну, почти кощунственно. Во всяком случае для меня, представителя раешного поколения. Это теперешнюю молодежь ежечасно убеждают, что праздность не грех, а вполне богоугодное занятие, нам же с куда большим пылом внушали совсем другое. Кое-что из внушенного осталось.
Ну а если без шуток, то за последние две-три недели я изрядно подзапустил магазинные дела, беззастенчиво свалив их на Шара с Македонским. Мне действительно было не до того — сначала Сумраков, вокруг которого пришлось поползать по чердакам, колокольням и кустикам, потом этот чертов газетер…