Страница 10 из 18
Есть способ, есть! Такой же примитивный, как и сам тест. Рискованный, конечно, не без этого, но по сравнению с тем, что я воображал себе пять минут назад… Все равно, что сказать узнику — «Паря, вона дыра в загородках, да и туча на луну наползла… Правда, на вышке попка торчит, ну так он один, а если ты, паря, щас не сдернешь, выведут себя спозаранку во-он к той стеночке, и там-то кончальный десяток по тебе точно не промажет».
Фигли. Не для того мы из Черного Ущелья вырывались.
Дальний закуток нашего подвальчика был изначально мною задуман как замена бани. Бани, понятно, не в смысле мытья, а во втором, не менее обиходном — неосвященной, «ничейной» территории, на которой можно без особых на то ухищрений потолковать с «малыми».
Рядовой столичный обыватель ведь понятия не имеет, сколь велика Московская община малого народца. Как раньше, так и по сей день. Да что там, простые граждане, зуб даю, зачастую не отличат, скажем, верхнестоячника от панельщика и, нимало не смутясь, кличут их «домовыми». И туда же, до кучи, валят трубчатых, хотя эти-то к ветхозаветным домовым никакого отношения не имеют, а мутировали из мелкой озерной нечисти совершенно самостоятельно.
Ритуалы общения эта публика — горожане, — кстати, тоже исполняет совершенно бестолково, сплошь и рядом, по причине безграмотности, не те, что надо, а когда разбушевавшийся полтергейст достанет их вконец, начинают трезвонить на кудыкину гору или, еще лучше, прямиком в благочиние — вызывать охотников за привиденьями.
Расслабились, избаловались. При Стройке-то, особенно при бывш. святом Иосифе, маленький народец сидел тише воды, ниже травы — да и то уцелел только благодаря Инквизиции — потому что стучал каждый второй на каждого первого, а первый на второго.
Ну а после провала хранителям уже стало не до мелочи — если уж Меченый приказал всех перевербованных посольских гремлинов сдать с потрохами, что уж говорить про простую раешную мелюзгу. Тем более что диссиденты, которым эта нечисть совала уши в стены, нынче сидят в таких кабинетах, куда не всякий маг пробьется, — а те, кто не успел взлететь на гребне помойной волны, и подавно никого не волнуют.
С приманкой никаких проблем не возникло — мы для этих дел кринку козьего молока на леднике меняем регулярно. Для малого народца — первое дело, тем более для городских, которым и обычное-то коровье вскипятить норовят. Они на это молоко сбегаются… ну, как служебные коты на валерьянку.
Я подвесил бутылочку к потолку, аккуратно разложил вокруг ловчую снасть и принялся ждать.
Первым на заветный запах примчался крохотный — не больше мыши — чердачный. Как он вообще опустился так низко — ума не приложу. Постоял с минуту, пуча глазенки и — насколько я мог разглядеть — жадно облизываясь, попытался подпрыгнуть и, уяснив несостоятельность подобной попытки, начал призывно пищать.
На его зов почти моментально сбежалось полдюжины собратьев, среди которых была парочка вполне неплохих экземпляров. Я уж было собрался накрывать их, но в последний миг передумал.
И не зря. Через минуту, шумно пыхтя и отряхиваясь, из стены выбрался здоровенный — в локоть роста — кухонный. По-моему, с кухни какого-нибудь «нового русского» — ни на чем, кроме икры, так вымахать невозможно. «Хороша икра моя родная, много в ней питательных веществ. Я другой такой икры не знаю… И народ — не знает, и не ест».
Подождав, пока вся эта компания заберется в снасти по самые волосатые уши, я подтянул потуже нить заклинания и, припустив в голос ленцы, осведомился:
— Воруем, значит?
Кухонный отреагировал на этот вопрос почти так же, как и человек, буде последний услышал его из ясно освещенного и абсолютно пустого угла — подскочил вверх и завизжал.
Самое главное в общении с малым народцем — терпение. Это мне неоднократно вдалбливали на спецкурсе, да и после я имел немало поводов убедиться в справедливости данного высказывания. Мозги-то у них крохотные, да еще вдобавок устроены совершенно особым образом. Поэтому если порученное ему задание будет допускать хоть малейшую лазейку для неправильного толкования, то можно не сомневаться — переврет и извратит самым невероятным образом. Поэтому задание надо формулировать оч-чень тщательно.
Я провозился с кухонным не меньше получаса, прежде чем он сумел десять раз подряд повторить мой вопрос без особой отсебятины. За это неимоверное усилие он получил вторую ложку молока и был отпущен — на все шесть сторон.
Теперь мне оставалось только ждать. Вероятность того, что пузатая мелочь вернется за обещанным молоком, была довольно высока — где-то шесть из восьми. Шансы же, что он выполнит-таки именно то, что от него требуется, были хоть и поменьше, но тоже приемлемые — три к четырем. Все-таки крупный экземпляр.
Кухонный вернулся через час с четвертью. С правого уха у него свисала паутина, на пузе темнело чернильное пятно, а бурой архивной пылью он был покрыт весь — с лап до головы.
— Давненько такой работенки не попадалось, — проверещал он, размахивая зажатым в лапке свитком. — И паспортистка эта — грымза наглая. Говорит: «Я-де самого Наполеона видела, когда он в Кремль прописывался. Думает, уши отрастила, так… Наполеона она видела… Да если она его видела, то я…
— То ты Козельск от Батыя защищал, — усмехнулся я, снимая обертку с кринки.
— А крысы у них там в архиве здоровущие. Наверно, они из подземелья приходят. Огромные, серые, а глаза…
— Глазища, — заметил я, пробегая взглядом свиток. — Говори «глазища». Внушительнее звучит.
Кухонный кивнул и пронес кринку ко рту. Послышалось звонкое буль-буль-буль.
Великая все-таки вещь — столичная прописка. Сколько уж ее, клятую, ругали, сколько отменить тщились, как гнуснопрославленное наследие Стройки. Щас! Так вот наш градоначальник и разбежался. А как же прикажете потом иногородних выделять, особливо морд всякой там подозрительной национальности? Нет уж, скорее наоборот — введут какой-нибудь особый «чисто московский» документ.
А пока прописка была, есть и будет поедом есть москвичей и гостей столицы.
В добытой из недр домоуправы справки черным по грязно-серому значилось, что по указанному адресу — ох, надеюсь, что номер квартиры я правильный указал! запомнить-то не запомнил, пришлось на пальцах высчитывать от парамоновской — проживала некая Марина Валевич, двадцати одного года, девица, вероисповедания истинного, роду человеческого… так, это мы пропустим… это нам тоже неинтересно… ага, вот — работающая в заведении «У Ательстана».
Хм. Где-то я слышал это название. Месяца так три тому обратно. А с кем я тогда встречался? С Эдуардом — по поводу новых секреток, с Саней Хмелевским, к Натали заглядывал, Валю-Трассера видел… Точно! Валя-Трассер из второго батальона. Он мне и сказал, что есть в стольном нашем граде такое место «У Ательстана», кабачок не кабачок, а нечто, косящее на заокеанский «соул-бар». То есть жратву там подают под пение, местами даже душевное. Бродят туда купчины средней руки, «братки» того же пошиба. Наши, бывшие, там бывают, гренадеры, в основном, с уланами. Ну да нас, егерей, всегда мало — и за речкой, и сюда вернулось… немного.
Я пинком загнал вниз начавший подступать комок, взглянул на часы — без десяти четыре, подходяще. Пока переоденусь — все ж в заведение иду, пока доберусь, как раз шесть и пробьет. Вряд ли моя девица днем работает. Днем в таких местах сонное царство — мухи дохнут.
Признаться, я не ожидал, что контора магистра Обдунира окажется на Тверском.
Практическое чародейство — занятие не слишком прибыльное, если, конечно, маг так глуп, что соблюдает все законы и правила без исключения. Орденскую десятину давно отменили, но на ее месте проросли, точно поганки, какие-то налоги, в которых не разбираются даже законники. И даже демоны, которые этим законникам помогают. А еще есть лицензии, которые надо получать — обычно за некую мзду, есть указы, которые положено исполнять до последней йоты… Одним словом, если у мага своя контора, да еще чуть ли не с окнами на Кремль — голову даю на отсечение, что не все его делишки так уж кристально белы.