Погружение

- А не было ли у тебя другой души или иной части? – тот же Бог спрашивает и присматривается к душе той, наблюдая, как она себя поведет.

- Была, - честно признается она и продолжает, - да только вот порастерялась как-то в годах и отчасти передалась многим людям, по частям мелким разбившись. Оттого хиреть они немного в силе своей умственной стали и так же, как и я, к крови той людской потянулись. Признаю, есть в том вина души той части, но с тем уже ничего не могу поделать, так как собрать ее просто невозможно.

- Отчего ж разделилась она? – спрашиваем мы сами, душу ту уже меньше боясь, зная, что Бог защитит в случае чего.

Но душа та, услыхав наш голос, резко воспротивилась всему и вместо ответа только фыркнула, очевидно, давая понять, что мы для нее просто пустое место.

И Бог то же самое сказал, при этом дополнительно указав.

- Не любит она все людское и людей самих ненавидит. Оттого и не разговаривает с кем и в контакт, так называемый, не вступает.

- Отчего ж та нелюбовь повелась?

- Да из ненависти личной ко всему живому, - так вот просто Бог поясняет и снова берется за свои рычаги, душу ту по-новому обрабатывая.

Спустя время в порядок «разговорный» ее приведя, он вновь спросил ее о том же, что и мы пред этим.

- Разделилась потому, что так мне самому хотелось, - поясняет уже душа, - не хотел я видеть все то подле себя рядом, а потому по миру и пустил, желая самих людей к делу тому приспособить, чтобы они злее и настырнее в чем были.

- Чем же провинились люди те пред тобой?

- Было дело, - оправдывается душа и, вспоминая что-то, про себя говорит, - если бы жизнь ту младенческую не погубили, то возможно и не было бы нелюбви или корысти той большой ко всему. Было время, когда и я, как и все другие, хотел своей семьей обзавестись и по роду продолжить, но не дали мне того и в поход за богатствами теми вытолкали. Жизнь ту самую малую на корню загубив и предав мечу жизнь другую уже взрослую. Так вот и ожесточился я сам и уже дальше нелюдем стал, попирая все людское, что в этом, что в том миру сотворенное.

- Ясно теперь все, - говорим мы и тут же рот рукой прикрываем, забывая о нелюбви той общей.

- Не бойтесь особо, - Бог вступается уже за нас и своею рукою душу ту окрещает, - поиссякла уже ее сила, сквозь века пройдя и во многом в самих людях отобразившись.

- Как же собрать ее обратно? – спрашиваем мы, в надежде, что Богу нашему все то под силу.

- Да, не собрать уже, - просто он отвечает и поясняет несколько сказанное. – Сила та, на кусочки мелкие разбившись, прочно в душах иных осела, и чтобы ее оттуда изъять, нужно нечто большее, чем просто окрещение какое или что-то подобное в этом роде. В целом, нужен ум другой, - так Бог все то заключает, тем самым давая понять, что последующее за сиим злом прочно уложится и уже не даст тому прежнему когда взойти.

- Но время не дает возможности такому состояться, - продолжает Бог пояснять снова, - потому и ратую я все время за любовь всеобщую людскую и хочу ненависть ту вашу общую со всех душ искоренить. Только вот мало в том вы сами мне помогаете, - сокрушается Бог и головой со стороны в сторону качает, - нужно усилия прилагать большие и от всеобщей нелюбви той бесчеловечной уходить подале.

- Как же сделать все то? – спрашиваем мы, но ответа не слышим, так как душа та, словно от чего-то встрепенувшись, снова заговорила, произнося следующее.

- Помогу в этом, - внезапно выпалила она, напрягшись во всем своем виде как струна, и еще больше в небо уходя, - сам буду устранять то, что и распространил ранее. Людей тех буду находить и тем же казнить, чем больны сами. Болезнь того распространять буду, страхами всего прозывающуюся и в душу любому прокрадывающуюся, кто хоть немного, но крови той людской испил.

- Когда ж наступит то? - спрашивает уже сам Бог, внимательно душу ту созерцая и управляя пультом тем самым.

- Да уже скоро. Вот только весна наступит, так болезнь та по миру и пойдет, словно мор какой, людей поочередно из стаи той общей волчьей изымая. Так всех прозываю, кто по душе своей такой же и в ком та самая моя прежняя частица души состоит.

- Сам же, как думаешь очищаться? – строго Бог спрашивает и прямо в глаза душе той смотрит.

- Потом все грехи смою, - так просто душа говорит и вновь замолкает на время.

- Ладно, дам ей возможность сотворить такое. Пусть, по Земле погуляет и соберет все то, что было во времени ею же роздано

- А возможно ли то? – спрашиваем мы, с интересом на Бога посматривая, что вновь засел за свои приборы.

- Да, вполне. Вот только боюсь я, что слишком многие могут пострадать от того, в том числе и дети малые. В их душах крохотных так же величина та содержится, и силы самой пока маловато для борьбы с тем же.

- И что же тогда? – переживаем мы уже сами за своих детей, где в дому каком оставленных на попечение самих себя.

- Ничего. Сами управятся, и вы все в том поможете своею добротою искреннею и пояснением разным. Для совсем слабых подготовлю людей специально. Они-то и станут всем тем дополнительно заниматься.

- А не опасно ли то все в общем и не может ли эпидемией какой выразиться? – уточняем на всякий случай мы.

- Нет, того не состоится, а вот страхи общие по всему присутствовать все же будут. Потому, заранее о том упреждаю и душе той странной для вас во многом свои задания ставлю. Они секретны пока для вас и по ходу жизни дальнейшей все то разъяснено будет в согласии с самим временем проявления подобного. А пока отпущу душу ту грешную, пусть доочистится себя самостоятельно и уже несколько позже к указанному ранее приступлю.

- А что, больше душе той на Земле выразиться не удалось? – спрашиваем мы, в надежде, что еще что-нибудь интересное от нее услышим.

- Почему же, удавалось иногда, когда сила немного спадала и давала возможность всеобщего расселения. Но по большей части в людях простых отлагалась и для истории самой мало заметной оказалась. Так бывает, когда контур души той превосходит все остальные и им управлять практически только уже искусственно можно. То погибель по сути дела души изначальной, созданной природно и оттого она так по самой жизни мается

- Что ж, выслушали эту, послушаем и других, - так заключил через время Бог и приступил к исполнению им сказанного.

Опять послышались как бы со стороны какие-то стоны и к нам, как и всегда, начало приближаться что-то, издали совсем непонятное и какое-то в целом бесформенное.

- То душа аглоеда жизненного, - так Бог объясняет, потихоньку душу ту приближая, предоставляя возможность нам самим хорошенько разглядеть ее, как говорится, со всех сторон.

- То так вы сами выглядите в общем своем числе, - через время добавляет он, когда душа та совсем близко подошла и на нас как будто нашими же глазами впялилась.

Но мы слову Бога не обижаемся пока, зная, что просто так он сам того не скажет. А значит, причина есть. Потому, терпения наберемся и выслушаем душу ту прибывшую, которая молчит пока и всем видом показывает, что говорить не хочет.

Но Бог быстро дело то поправляет и в один миг она всю спесь свою сбрасывает, принимая вид абсолютно другой и уже более на человеческий похожий.

- То я очистил ее немного, - Бог пояснил событие такое и принялся ожидать разговора или своеобразного покаяния души той пришедшей.

- Можно скажу что-нибудь? – как-то жалобно она спрашивает, Богу нашему в глаза заглядывая и потихоньку ближе пододвигаясь.

Но Бог удерживает ее на каком-то определенном расстоянии и уже более сурово приказывает.

- Расскажи о себе все, что знаешь. А что думаешь – оставь при себе.

- Так и быть тому – так же горестно душа вздыхает и начинает рассказ свой о жизнях, в коих пришлось ей во временах каких пребывать. – Родился я когда-то Плутархом. Более раннего уже не помню, да и не нужно оно, если следа душевного своего не оставило. Так вот. Помню детство свое, пройденное во многом ногами своими, и вспоминаю день тот, когда уже юношей я стал и мог с другими состязаться в соревнованиях небольших. То был период отрочества моего и во многом он стал тем, что можно назвать формирующим характер земной. Помню, старались мы все во многом и старались изо всех сил друг друга в чем-то обогнать. На поприще том мы все и взросли, так в душу и заложив непомерную тяготу большую в деле достижения первенства какого, в том числе и верховодного, то есть, по сути, властью какой обличенного. Совсем скоро благодаря тем самым качествам своим, на общем поле извечных соревнований достигнутых, стал я сам властным, так как стал избираться в местный совет и уже затем далее продвинулся можно сказать к самому одиночному правлению.

Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.