Страница 3 из 9
– Я не могу иначе. Я должен оказаться на свободе.
– Я не спрашиваю, почему так случилось. Это снова не мое дело. Причина в женщине, ведь так?
– Нет. Не в женщине.
– Ты ошибаешься. По-другому не бывает. Мужчина меняет жизненную позицию только под влиянием женщины.
Мне приходится задуматься. Апостол по-своему прав. Мне казалось, что все сошлось на моем единственном сыне, но ведь ко мне обратился не он, а его невеста – Лора. Именно ее слезы разжалобили меня, заставили изменить принципам, которым я следовал последние десять лет.
– Я принял твои слова к сведению, Джэкоб, – говорю я.
– Тогда слушай дальше. Самки – страшные создания. Сама природа сделала их такими. Для них мы – мужчины – только жизненный материал. Они получают от нас субстанции, которые помогают им выживать. Деньги, например, положение в обществе, способность защитить их и потомство от других самцов. Причем совсем не обязательно, что потомство будет от тебя. Они способны на всякие хитрости и уловки. Не зря же Бог дал нам подсказку. Ты видел, сколько богомолов залетает в нашу тюрягу, их в разгар сезона спаривания становится больше, чем крыс. Наблюдать за ними одно удовольствие – самка спаривается с самцом и, после того как получает от него все необходимое, просто сжирает его, чтобы получить жизненные силы. Каждая женщина поступает так же, Марти. Не забывай об этом.
Ну что мне ответить Джэкобу. Я сам не раз и не два видел такую картинку. Но у меня совсем другой случай. Я стремлюсь спасти сына. Женщина тут ни при чем – она лишь сообщила мне страшную новость. Мы желаем друг другу спокойной ночи и засыпаем.
Я просыпаюсь от страшного хрипа. Апостол лежит и корчится на полу.
– Джэкоб! – Я пытаюсь поднять его и уложить на постель, но он сопротивляется. – Я позову охрану, врача.
– Не надо, – хрипит Джэкоб. – Просто мой час пришел.
– Ты еще будешь жить, – заверяю я, бросаюсь к решетке, трясу ее и кричу: – Охрана! Врача!
– Брось, – отзывается Апостол, – черти уже пришли по мою душу и нетерпеливо ждут, чтобы доставить ее в ад. Теперь я узнаю, наконец, в каком обличье приходит смерть – в мужском или женском, а может, и в обличье самки богомола.
– Что ты такое говоришь?
– Держи. – Джэкоб вкладывает мне что-то в ладонь и сжимает пальцы. – Он поможет тебе. Он видит больше, чем настоящий. Это будет твой третий глаз, которым ты сможешь видеть недоступное другим. Береги его.
Я разжимаю пальцы и вижу на своей ладони стеклянный глаз Апостола. Он сделан так искусно, что кажется настоящим, он смотрит на меня.
– Джэкоб, – зову я.
Но он уже не слышит меня. Веки его закрыты. Апостол всегда жил так, чтобы не доставлять мне – его единственному другу – хлопот, даже умер с закрытыми веками, чтобы мне не пришлось их опускать. Наконец появляется врач в сопровождении охраны. Но ему остается только констатировать смерть заключенного.
Вот и все, я остался один. Больше не от кого ждать совета. Единственный человек, чья жизнь для меня не пустой звук, – это мой сын Пол, дай ему Бог счастья и здоровья. А я, в свою очередь, сделаю все от меня зависящее.
Чтобы покинуть стены самой страшной тюряги и выйти на свободу, совсем не обязательно годами по ночам копать тайные ходы, разбирать кирпичи, отделяющие вас от вентиляции, подкупать охрану или же мастерить, ничего не смысля в аэродинамике, дельтаплан, способный лишь рухнуть со стофутовой высоты. Все значительно проще.
Утром я заявляю охране, что мне необходимо попасть на прием к начальнику тюрьмы по очень важному делу. Обычно охрана должна узнать, в чем причина. Но я запираюсь и говорю, что могу довериться только самому начальнику.
Чаще всего в таких случаях заключенный хочет слить кого-то из своих товарищей. То ли сообщить о готовящемся побеге, то ли заложить торговца наркотиками. В любом случае такие визиты среди сидельцев не приветствуются. Я мгновенно превращаюсь для всех без исключения заключенных в парию. Меня перестают видеть, замечать. Парни демонстративно покидают свои места во время обеда, лишь бы не оказаться со мной за одним столом. Я понимаю, увидев во время прогулки главарей всех трех банд, перешептывающихся возле качалки, что речь у них идет обо мне. Меня решают «убрать». Но так быстро это случиться не может. Нужно время на подготовку убийства. А я решил покинуть «Лисьи Норы» в самое ближайшее время и возвращаться сюда не собираюсь.
Начальник тюряги по-своему неплохой человек. На такой должности мог бы оказаться и больший мерзавец. Меня приводят в его кабинет. Конвоир выходит за дверь. Раньше мне никогда не доводилось здесь бывать, хотя Апостол мне и рассказывал, как тут все выглядит. На стене, за креслом начальника, висит живописное полотно, на котором изображен трехмачтовый парусник в бушующем море. В детстве начальник мечтал стать флотским офицером, но детские мечты редко сбываются. Что ж, начальник тюрьмы – тоже высокая должность.
– Присаживайся. – Хозяин кабинета указывает мне на стул.
– Благодарю вас, сэр, за то, что согласились на встречу со мной.
Когда я сажусь, то чувствую себя неуютно. У всех стульев в кабинете укорочены ножки. Сам начальник маленького роста, но хочет казаться выше, вот и придумал такой трюк. А у его кресла ножки наращены. Что ж, каждый как-то компенсирует свою ущербность. Некоторые коротышки самоутверждаются за счет женщин, считая, что, сменяя любовниц и соблазняя чужих жен, становятся в чем-то выше других мужчин. Некоторые прибегают к жестокости или насилию. Так что случай с нашим начальником еще не фатальный.
– Смотри, Топор, если ты зря потревожил меня, то тебе придется худо.
– Постараюсь не разочаровать вас, сэр. Я хочу сделать признание в совершенном преступлении.
– Ты совершил его в стенах тюрьмы?
– Нет, сэр. Это было еще на воле, за два месяца до того, как был убит ювелир.
– Был убит тобою, – уточняет начальник.
У него есть «фишка» – он помнит, за что сидит каждый заключенный. Я просто подыгрываю ему, чтобы польстить.
– Я с двумя парнями взял инкассаторский фургон, когда тот забирал наличку…
Я специально называю двух своих подельников, которые уже отправились на тот свет. Думаю, они не в обиде на мое признание. Ведь им от него хуже не станет. Все остальное – чистая правда. Тогда мы неплохо поднялись. Про инкассаторский фургон нам сообщила моя последняя на воле женщина – несравненная Одри Марли. Она узнавала многие вещи в городе и давала нам наводку. Не знаю уж, откуда она была настолько информирована. Инкассаторы должны были забрать зарплату для докеров. Было это перед Рождеством, а потому и сумма получалась солидная.
Мы подняли тогда неплохой джекпот – взяли почти полмиллиона, а для Бэйсин-Сити это неплохие деньги. Мы были вооружены, но не убили ни одного инкассатора, лишь ранили их. В общем, ограбление прошло великолепно и по всем правилам.
– Мы тогда поделили деньги и договорились не тратить их полгода, чтобы не светиться, – сообщаю я начальнику, который внимательно слушает мои признания. – Каждый спрятал свою часть отдельно от других. Если повезет и мою долю никто до сих пор не нашел, я покажу тайник, и деньги можно будет вернуть владельцу доков, – в конце я, конечно, вру – деньги я успел потратить еще на воле. Купил тогда своей Одри Марли украшения, о которых она мечтала, причем у того самого ювелира, из-за которого оказался на пожизненном в «Лисьих Норах».
Одри Марли любила бриллианты. Наверное, любит их и теперь. В этом отношении женщины хранят постоянство. Ее имя в своем рассказе я, конечно же, не упоминаю. Одри до сих пор жива. И, несмотря на то что она предала меня, я не собираюсь сдавать ее копам.
Начальник внимательно смотрит на меня и не «догоняет».
– Я не могу понять, – говорит он мне. – Ты ограбил фургон десять лет тому назад. Тебе вместе с плохими парнями удалось остаться неразоблаченным. Ты никогда не шел на сотрудничество с администрацией тюрьмы. Какого черта ты решил сделать признание сейчас, спустя десять лет?