Страница 15 из 78
— Чтобы в десять дома был.
— Да по-о-ял я, по-о-ял, — молодёжно-хулигански растягивая слова, изрекло лысое по последней моде дитя улицы.
— Смотри мне.
— Да понял я…
Недоросль буркнул Глебу «зрасьте» и сбежал быстро вниз по лестнице.
— Одни дискотеки на уме, — заворчал озабоченный папаша. — Сегодня в Москве группа «Катастрофа», так они туда все двинули. Слушай, почему у них одни дискотеки на уме? Мы, помню, другие были.
— Были? Чего-то рано нас хоронишь, Семеныч!
— Я не в том смысле.
— Ладно… Не занудствуй.
— С работы? — поглядев на осунувшегося Глеба, поинтересовался сосед.
— С неё, родимой.
— Много заработал?
— Пару седых волос.
— Мои года — моё богатство.
Глеб усмехнулся, представив, как вытянулось бы лицо соседа, узнай тот, какой работой занимается свой в доску молодой человек, которого все считают бизнесменом средней руки.
— Как насчёт пивка? — спросил сосед, чмокнув и облизнувшись.
— Завтра, — Глеб надеялся, что завтра выдастся спокойный день.
Дверь открыла Настя, и Глеб утопил лицо в её пушистых, пахнущих цветами волосах. Она крепко прижалась к нему. В этом движении было выражено скупо все — облегчение, что ожидание закончилось, счастье почувствовать вновь рядом родного человека. Муж вернулся. Вернулся живым. И целым… Настя отлично знала, что Глеб уходит от неё не торговать зубной пастой или апельсинами. Он уходит на войну. И от неё никогда не слышно было ни нытья, ни причитаний. Она была создана женой воина. Её призвание было любить. Ждать. Стиснув зубы, терпеть боль.
— Как вы тут без меня? Расслабились небось без отца семейства, — спросил Глеб, проходя в комнату.
— Мы отлично. Сидим тихо и осваиваем мультики. «Карлсона»… Восемь раз посмотрели.
Из спальной как ураганом вымело четырехлетнего Вовку.
— Папка! Купи мне летательный мотор! — с ходу огорошил он.
— Зачем мотор? — Глеб схватил сына и подбросил вверх.
— Летать.
— Правильно. Рождённый летать ползать не может.
— Я и ползать могу, — заверил Вовка.
— Тоже иногда пригодится, солдат ты мой!
— Буду солдатом! — звонко объявил Вовка.
— А кем же ещё, — вздохнул Глеб, опуская его на пол.
Вовка будет воином. Такая судьба Кондратьевым написана на роду. Они не первый век были воинами. И Настя тоже знала, что так и будет. И от этого скорбь лежала на её сердце. Но она знала, что иного им просто не дано. И принимала это стойко.
— Пельмени сейчас сварю, — засуетилась она.
— Сибирские?
— А как же, дорогой мой. Настоящие… Свои…
— Попробуем. Оценим, — произнёс Глеб.
Он обожал сибирские пельмени в исполнении своей жены. Что-то в её руках было такое, что она творила просто произведения кулинарного искусства. Это была традиция. Пельмени. Этот ритуал будто привязывал стремительно летящего по жизни Глеба к земле, к обыденной размеренной жизни… Пельмени. И ещё стопка водки. Настя тоже за компанию прикладывалась. Водку она воспринимала в небольших дозах. Зато до тошноты ненавидела вино. Дело не в вине как таковом, а в воспоминаниях. Вино любил палач по кличке Менге, в чьём исследовательском центре Настя провела в ожидании смерти не самые лучшие дни в её жизни. Из-под ножа этого учёного-расчленителя в последний момент её вытащил Глеб. Он явился как Ангел небесный с огненным мечом и спалил то осиное гнездо. Пять лет… Прошло пять лет! Как будто фантастический роман вспоминалась та битва с «Синдикатом», когда обе стороны оставляли после себя выжженную землю.
— Что у нас хорошего в семье? — полюбопытствовал Глеб.
— Попытки неповиновения. Революционные устремления, — сообщила Настя. — Для Вовки один авторитет — ты. А меня замучил. Тысяча вопросов — что, как да почему. И минимум послушания.
— Счастливое детство, — хмыкнул Глеб. — Балуешь террориста. Вот разделаюсь с делами, и будет у нас воспитанный в спартанских традициях ребёнок.
— Японцы позволяют детям до семи лет делать что им вздумается, а потом берут в ежовые рукавицы, — злорадно произнесла Настя, покосившись на надувшегося сына, устроившегося с ногами на высоком табурете.
— Слышь, Вовка, через три года будешь у нас в ежовых рукавицах. И станешь самураем…
— Ежовые — это которые ежи носят? — поинтересовался Вовка, переместившись поближе к отцу на мягкую скамейку у кухонного стола.
— Ежовые — это колючие!
— Здорово! А почему?
— Все, — хлопнула Настя ладонью по подоконнику. — Молчать. Дать папе поесть!
Молчание воцарилось секунд на десять. Потом было прервано очередным вопросом:
— Пап, а ты киборга-терминатора можешь побороть?
— Ага, — кивнул он. — И Змея Горыныча.
— Пап, а если…
— Дай очухаться, — Глеб прижал к себе сына, ощущая, как по телу прокатывается сладкое чувство — ощущение дома-крепости. Пусть дом — съёмные хаты. Но все же он есть, и в нем живут Настя и Вовка.
Он принялся за еду. При этом одновременно беззаботно болтал со своими. С Настей он с удовольствием говорил о планах на будущее. О поездке к морю. О покупке страшно нужных вещей. Он будто произносил заклинания, поскольку очень хорошо знал, что будущее слишком неопределённо.
Он молил, чтобы ему дали время. Во всей холодной Вселенной, в сумасшедшем мире, сорвавшемся с катушек, он заработал право на тихий, родной уголок. Эдакое потаённое пространство, где пребывают три родные души — он, Настя и Вовка. Где ему хорошо и спокойно. Где душа его отдыхает и преисполняется умиротворения. Где понимаешь, что бог есть любовь. Как же он ждал этих минут! Ласковые глаза Насти. Бесконечные «почему» Вовки. Мягкий диван. Жёлтый свет ночной лампы. И обязательно книга Гоголя, Тургенева или Толстого… Это счастье.
Потом был блаженный миг, когда на свете остаются только два любящих человека — мужчина и женщина. И божественное ощущение единства тел и душ. Это тоже счастье!
Вот только счастье не может быть долговечным.
Оно слишком хрупко. Его легко может разбить вдребезги звонок мобильного телефона.
Этот самый телефон зазвонил на тумбочке. Настя вздрогнула, в глазах её на миг появилось страдание. Она закусила губу.
— Сейчас, Настюш, — Глеб потянулся за мобильником. — Может, добрые вести…
На маленьком корпусе «Нокиа» зажёгся разноцветный жидкокристаллический дисплей. Глеб выслушал сообщение и отложил телефон.
— Не туда попали? — спросила с надеждой Настя. Глеб не ответил. Попали именно туда. Через два часа он должен быть на КК-5.
Зевс ждал на КК-5 — конспиративной квартире номер пять. Обычная трёшка на последнем этаже стандартной блочной шестнадцатиэтажки на северо-западе столицы. Те, кто подбирал конспиративные квартиры, знали в этом деле толк. Она отвечала всем возможным требованиям, в том числе по безопасности информации. Стоимость аппаратуры, которая была здесь напихана, многократно превышала стоимость самого жилья. Считать информацию с технических каналов связи, определить разговор по дрожанию стекла, поставить «жучок» в ней, когда защитсистемы активизировались, было довольно затруднительно.
— Наденем колпак, — Зевс щёлкнул двумя тумблерами, скрытыми под деревянной панелью.
— Теперь мы в бочке, — кивнул Глеб, усаживаясь на вельветовый продавленный диванчик.
— Отдохнул? — усмехнулся Зевс.
— От души. Отпуск за три года использовал. Канары. Багамы. Сейшелы…
— Ладно, не попрекай, — добродушно улыбнулся Зевс. Считалось, что он человек настроения. Иногда — добродушный и отходчивый, иногда же под руку ему лучше не попадаться. Но Глеб знал, что это не так. Главный оперативный координатор сам умел создавать себе настроение под определённую ситуацию. Трудно найти другого человека, столь совершенно владеющего собой и своими эмоциями. Глеб мог припомнить всего два-три случая, когда Зевс что-то делал под влиянием душевного порыва. Это когда припекало очень сильно. И так получалось, что те эмоциональные решения в конечном итоге оказывались самыми верными. У этого человека все ходы просчитаны и расписаны. Он великий игрок. Но у Глеба никогда не возникало ощущения, что Зевс играет с ним. У них было общее Дело. И оба прекрасно понимали, что они в Деле — лишь фигуры, которые обязаны двигаться в русле общего замысла.