Приход ночи

– Уничтожьте ее.

– Что-о?

– Уничтожьте свои документы. Уничтожьте свои приборы. Взамен я обязуюсь защитить вас и ваших людей от хаоса, который неизбежно настанет после Прихода Ночи.

Вокруг раздались смешки.

– Да он сумасшедший. Абсолютно не в себе.

– Вовсе нет, – возразил Фолимун. – Да, я верующий. Я предан идее, которая выше вашего понимания. Но я не сумасшедший. Я совершенно нормален, уверяю вас. Вот этот человек, – указал он на Теремона, – может подтвердить, что я в своем уме, а его не назовешь легковерным. Однако моя вера для меня – превыше всего. Эта ночь – переломный момент всей истории человечества, и завтра, когда рассветет, должна восторжествовать Праведность. Объявляю вам ультиматум. Ваши люди должны прекратить кощунственные попытки объяснить приход Тьмы с научной точки зрения и признать его преосвященство Мондиора 71-го истинным выразителем воли богов. Когда настанет утро, вы станете помогать Мондиору в его трудах и ни слова больше не скажете о затмениях, орбитах, законе всемирного тяготения и прочей своей чепухе.

– А если мы откажемся? – почти насмешливо спросил Атор.

– Тогда разгневанный народ, ведомый Апостолами Пламени, поднимается на этот холм и разрушит вашу обсерваторию со всем, что внутри.

– Довольно – сказал Атор. – Вызывайте охрану. Пусть вышвырнут его отсюда.

– У вас ровно час на размышление, – невозмутимо продолжал Фолимун. – Затем Священная Армия пойдет на приступ.

– Да он блефует, – внезапно сказал Ширин.

– Вызовите охрану, – не слушая никого, повторил Атор. – Я не желаю, чтобы он оставался здесь!

– Проклятье, Атор, да что с вами такое? – вскричал Ширин. – Вы его отпустите, чтобы он снова шел и раздувал огонь? Разве вы не поняли, что Апостолы только и жили мечтой о хаосе? И этот молодчик – мастер его создавать.

– Что же вы предлагаете?

– Заприте его. Посадите в чулан, навесьте на дверь замок и держите там, пока будет длиться Тьма. Хуже для него ничего не придумаешь. Будучи заперт, он не увидит ни Тьмы, ни Звезд. Достаточно хотя бы немного ознакомиться с символом их веры, чтобы узнать – для него не видеть явления Звезд значит потерять свою бессмертную душу. Посадите его под замок, Атор. Это не только самый безопасный выход для нас, но и то, чего он заслуживает.

– А потом, – злобно прошипел Фолимун, – когда вы все лишитесь разума, меня некому будет выпустить. Это смертный приговор. Я не хуже вас знаю, что такое пришествие Звезд – знаю гораздо лучше, чем вы. Обезумев, никто из вас и не подумает меня освободить. Удушье или медленная смерть от голода – вы на это меня обрекаете? Чего же еще ждать от вас – ученых. – Он произнес это слово, как непристойное ругательство. – Только ничего у вас не выйдет. Я принял меры, и моим соратникам дадут знать, чтобы они шли на обсерваторию ровно через час – если я не выйду и не остановлю их. Заперев меня, вы ничего не добьетесь – лишь обеспечите себе верную гибель по истечении часа. Меня же освободят мои люди, и мы вместе, в радости и веселье, узрим явление Звезд. – На виске Фолимуна пульсировала жилка. – Назавтра же, когда вы все станете бессмысленными безумцами, проклятыми навеки за ваши грехи, мы приступим к созданию дивного нового мира.

Ширин нерешительно покосился на Атора. Тот тоже колебался.

– Как ты думаешь, – проговорил Биней на ухо Теремону, – блефует он или нет?

Но журналист не ответил ему. Бледный, дрожащим пальцем он указывал за окно.

– Смотри! – еле слышно прошелестел он.

Раздался единый вздох – это все, как один, повернулись туда, куда указывал палец Теремона.

Диск Довима стал ущербным!

Глава 25

Мрак отрезал у солнца лишь крошечный ломтик с ноготь толщиной, но всех наблюдателей как громом поразило это начало убывания.

Особенно сокрушительный удар наползающая на солнце тень нанесла Теремону. Он содрогнулся, поднес ладони ко лбу и отвернулся от окна. Его до глубины души потряс вид ущербного Довима. Теремон-скептик, Теремон-насмешник, Теремон – судья чужого сумасбродства…

Боги! Как я ошибался!

Он встретился глазами с Сиферрой. Она смотрела на него с другого конца комнаты. В ее взгляде было презрение – или жалость? Теремон заставил себя не отводить глаз и печально покачал головой, словно говоря со всем смирением: «Я все испортил и прошу прощения. Простите. Простите».

Ему показалось, что Сиферра улыбнулась – может быть, поняла, что он хотел сказать.

Потом все разом закричали и какой-то миг беспорядочно метались по комнате; но вскоре суматоха уступила место деловитой спешке, и астрономы стали расходиться по местам согласно своему расписанию: кто в купол, наблюдать затмение в телескопы, кто к компьютерам, кто замерять ручными приборами убывание Довима. В этот критический момент было не до эмоций. Ученых ждала работа. Оставшийся в одиночестве Теремон поискал глазами Бинея и увидел его за пультом, торопливо решающего какую-то задачу. Атора же и след простыл. Подошедший Ширин прозаически сказал:

– Первый контакт состоялся пять-десять минут назад. Чуть раньше, чем ожидали, но в расчетах наверняка еще много неточностей, несмотря на все затраченные усилия. Вы бы лучше отошли от окна, – улыбнулся он.

– Это почему же? – Теремон снова повернулся посмотреть на Довим.

– Агор в ярости, – прошептал психолог. – Он пропустил первый контакт из-за стычки с Фолимуном. Ваша позиция небезопасна. Если Атор будет проходить мимо, он может выбросить вас в окно.

Теремон коротко кивнул, и Ширин удивленно уставился на него.

– Проклятье, да вы весь дрожите!

Теремон облизнул сухие губы и попытался улыбнуться:

– Мне и вправду нехорошо.

– Но вы держите себя в руках, да? – насторожился психолог.

– Да! – негодующе выкрикнул Теремон. – Дайте мне шанс, хорошо? Вы знаете, я хотел верить в эту болтовню о затмении, но не мог, честное слово, не мог – все это казалось мне чистой воды выдумкой. Я хотел бы поверить ради Бинея, ради Сиферры, даже ради Атора, как ни странно. Но не мог. Не мог до этой самой минуты. Дайте мне привыкнуть к этой мысли, хорошо? У вас на это было несколько месяцев, а на меня все обрушилось сразу.

– Понимаю, – задумчиво произнес Ширин. – Слушайте – у вас есть семья? Родители, жена, дети?

– Нет. Мне не о ком волноваться. Есть сестра, но она живет за две тысячи миль отсюда. Я с ней не виделся уже года два.

– Ну, а вы сами?

– Что я?

– Вы можете попытаться пройти в Убежище. Места у них хватит. Возможно, еще успеете – я могу позвонить туда и сказать, что вы идете, чтобы они открыли ворота…

– Вы полагаете, что я до смерти напугался?

– Вы сами говорите, что вам нехорошо.

– Может быть. Но я здесь для того, чтобы собрать материал. И сделаю это.

– Понятно, – слегка улыбнулся психолог. – Профессиональный долг?

– Хотя бы и так. Кроме того, я немало потрудился, чтобы сорвать подготовительную программу Атора, или вы забыли? Думаете, у меня хватит совести бежать в то самое Убежище, над которым я так издевался?

– Я не учел этой стороны дела.

– Хотел бы я знать, не запрятано ли у них еще где-нибудь этого злополучного вина. Из всех подходящих для выпивки моментов…

– Ш-ш! – Психолог толкнул Теремона в бок. – Слышите?

Теремон посмотрел туда, куда указывал Ширин. Фолимун 66-й стоял у окна с выражением полного экстаза на лице, бормоча что-то нараспев. У журналиста по коже поползли мурашки.

– Что он такое говорит? Вы можете разобрать?

– Цитирует пятую главу Книги Откровений, – ответил Ширин. – Давайте помолчим и послушаем.

Апостол внезапно возвысил голос:

«И случилось в те дни, что Довим оставался на страже в небе дольше, чем Калгаш оборачивался вокруг себя; и, наконец, стало так, что на середине оборота один лишь Довим, сморщенный и холодный, остался светить над Калгашем.

И собирались люди на площадях и больших дорогах, и спорили и дивились такому виду, ибо некие страх и тревога смутили их дух. Разум их помрачился, и речь стала невнятной, ибо души их ожидали явления Звезд.