Страница 6 из 10
Четкое различие, проведенное Эллисом и Симондсом между гомосексуальной ориентацией и гомосексуальным поведением, стало важным шагом к равноправию геев. Сегодня это кажется само собой разумеющимся, но именно тогда впервые гомосексуальность стала рассматриваться как психосексуальный аспект (или ориентация) личности, а не просто как некое деяние с представителями того же пола[8]. Эта перемена взглядов психиатров на природу гомосексуальности имела длительные – как положительные, так и отрицательные – последствия для геев и лесбиянок. С одной стороны, гомосексуалы уже не рассматривались (по крайней мере экспертами) как падшие люди, которые просто аморальны и похотливы. Вместо этого было признано, что у них иная психологическая “природа”, побуждающая их испытывать влечение к людям своего пола. С другой стороны, эта иная природа все равно рассматривалась как ущербная. Гомосексуалы предстали извращенцами по своей сути. Вне зависимости от того, занимались они сексом с людьми своего пола или нет, они принадлежали к “этим самым”.
Как только гомосексуальность стали воспринимать как ориентацию, а не просто уголовно наказуемое поведение, стало возможным превратить ее в психиатрическое “отклонение”[9]. Следующие почти сто лет психиатры видели в геях и лесбиянках психически больных людей. Большинство врачей считало, что гомосексуалов следует лечить, как лечат пациентов с душевными заболеваниями. Я еще вернусь к обсуждению методов “лечения” гомосексуалов, но, естественно, ни один врач не позволял геям и лесбиянкам быть собой.
Отталкивающий термин “извращенец” также закрепился за гомосексуалами. Не так давно некоторые неофрейдисты еще считали анальный секс у мужчин-геев демонстрацией подсознательного желания отчикать своим сжатым сфинктером чужой член. “Таким образом, типичным для извращенца, – рассуждал в 1986 году психиатр Мервин Глассер, – он пытается сделать отца внутренним объектом, союзником и оплотом борьбы с властной матерью”. Сегодня подобное заявление имеет такую же научную ценность, как астрология или карты таро, однако, учитывая, что Глассер написал это тринадцать лет спустя после того, как Американская ассоциация психиатров изъяла гомосексуальность из перечня психических заболеваний, видно, сколь долго в медицинских кругах держалась религиозная мораль. Когда мужчины-геи обращались за психологической помощью (а это было неизбежно, поскольку они жили в мире, который никак не мог решить, нездоровы они или аморальны, и поэтому просто считал их нездоровыми и аморальными одновременно), в ответ они слышали странные рассуждения об “извращенцах” в духе Глассера.
Сейчас слово “извращенец” применительно к геям и лесбиянкам звучит глуповато (по крайней мере – провинциально). Все больше обществ медленно, но верно принимают гомосексуалов. Но многие меньшинства продолжают оставаться в черном списке. Хотя, к счастью, мы все чаще обращаемся к науке, чтобы защитить геев и лесбиянок, в глубине души большинство из нас (неважно, религиозны мы или нет) до сих пор испытывает иллюзию, что некий Создатель установил моральные ограничения, определив среди сексуальных ориентаций приемлемые. Наша первая реакция на людей, которые точно так же не выбирали, что станет вызывать у них половое возбуждение (педофилы, эксгибиционисты, трансвеститы, фетишисты и многие другие), такова, будто они по собственному почину свернули с верного пути. Мы видим в них “извращенцев по убеждению”, хотя все больше людей воспринимает геев и лесбиянок как “нормальных”.
Примеры ошибочной логики встречаются и в аргументах некоторых эволюционных биологов-атеистов. Внося свою лепту в дискуссию о матримониальных и прочих правах гомосексуалов, многие ученые с удовольствием отмечают, что гомосексуальное поведение наблюдается и у других биологических видов. Проще говоря: “Расслабьтесь! С геями и лесбиянками все в порядке; не такие уж они и странные – в масштабе планеты”. Сравнение с животными, несомненно, имеет большое эмоциональное значение, и мне нравится этот прием из-за его риторической эффективности. Но он в корне ошибочен, потому что параллельно вызывает осуждение тех, чья сексуальная ориентация не имеет аналогов в животном мире. Более того, даже если бы мы были единственным странным биологическим видом, мне не вполне понятно, почему в этом случае брак двух совершеннолетних гомосексуалов был бы менее допустим. Однополые отношения у других видов интересны сами по себе. Но неужели мы, люди, настолько сбились с пути в дремучем лесу этики, что ищем одобрения у обезьян, речных раков и пингвинов, чтобы пустить в ход собственные половые органы? Мы прибегаем к той же небесспорной логике, приводя в пример немоногамные виды, чтобы оправдать собственные взгляды на полигамию (это основной посыл популярной книги “Секс на заре” Кристофера Райана и Касильды Джеты).
Несмотря на то, что нами могут двигать гуманные побуждения, когда мы рассуждаем о сексе и морали, легко впасть в натуралистическую ошибку. Данный подход подразумевает, что все естественное нормально, положительно и социально приемлемо, а неестественное, напротив, – дурно и неприемлемо. Те, кто для оправдания общественного признания геев и лесбиянок приводит в качестве примера однополые связи у других видов, в той же мере допускает эту ошибку, что и религиозные консерваторы, для которых “очевидно”, что такое поведение аморально и недопустимо в силу его “неестественности”. В конце концов, половые акты с детенышами, не достигшими полового созревания, и насильственное спаривание тоже часто встречаются в природе – на самом деле, гораздо чаще, чем гомосексуальное поведение. Однако эти неудобные факты о животных не привели к моральному оправданию (по крайней мере, убедительному) того, что взрослые могут заниматься сексом с детьми, а мужчинам можно насиловать женщин. Они и не должны приводить к таким выводам. Следует быть очень осторожными, потому что, приводя избирательные примеры из жизни животных для защиты одной социальной группы (в данном случае геев и лесбиянок), мы рискуем сделать ошибочные выводы обо всех.
Натуралистическая ошибка становится особенно заметна, когда “приемлемая” форма половой девиации у одного и того же вида наблюдается одновременно с “неприемлем ыми” формами. Когда речь заходит о других приматах, вступающих в гомосексуальные связи и имеющих несколько половых партнеров, часто приводят пример бонобо (Pan paniscus). Учитывая наши близкие генетические отношения с бонобо (наша ДНК совпадает на 98,6 %), в них видят иллюстрацию “естественности” гомосексуальности у людей и “неестественности” человеческой моногамности. Эти обезьяны особенно известны, например, тем, что их особи женского пола с упоением трутся клиторами, а особи мужского пола занимаются взаимной мастурбацией. Такое полное гомоэротики поведение считается ключевым проявлением относительно неагрессивной природы бонобо, так как секс используется ими как способ примирения и позволяет снизить уровень социальной напряженности в группе, не доводя до агрессии. Приматолог Франс де Вааль отмечает: если бы люди проявляли такое же “социосексуальное поведение”, как бонобо, их бы арестовали. (Это становится ясно из его статьи “Социосексуальное поведение как способ регулирования напряжения у бонобо всех возрастов и половых комбинаций”, опубликованной в журнале “Педофилия”.) Дело в том, что “естественно” гомосексуальные и неразборчивые в связях бонобо встречаются не только среди взрослых особей, добровольно соглашающихся на такие отношения. Можно также наблюдать, как взрослые самцы бонобо “естественно” ласкают детенышей-самцов, а взрослые самки “естественно” прикладываются ртом к половым органам детенышей-самок. В случаях, когда натуралистическую ошибку допускают люди консервативных религиозных или общественных взглядов, центральную позицию занимает идея размножения и философская ошибка становится неприлично очевидной. Когда путают мораль и идею продолжения рода, проблема равно применима ко всем видам полового поведения, которое не ведет к появлению потомства. И неудивительно, что чаще всего этот аргумент применяется против гомосексуальности. Многие консерваторы с удовольствием объясняют тем из нас, кто никак не освоит наиболее сложные аспекты биологии: половой акт с представителем противоположного пола может привести к появлению потомства, а с представителем собственного – нет. Этот факт обычно экстраполируется до утверждения, что однополый секс противоестествен и потому есть зло (перевожу: высокомерно игнорирует божий замысел).
8
Мишель Фуко в первом томе “Истории сексуальности” (Foucault, Michel The History of Sexuality. Vol. 1. New York: Random House, 1978) возводит истоки концепции гомосексуальности как биологической сущности, а не просто действия, к малоизвестной статье 1870 года, написанной немецким неврологом Карлом Вестфалем. Тот описал несколько пациентов с “противоречивыми сексуальными чувствами”, которых мы сочли бы явными геями и лесбиянками. Когда я читал историческую литературу на эту тему, мне показалось, что среди западных врачей стало принято считать гомосексуальность психосексуальным состоянием только после подробного разбора темы позднейшими сексологами, например Крафт-Эбингом и Эллисом (в сочетании с их популярными книгами, которые нашли более широкую аудиторию, чем научные статьи).
9
Вновь возникшая медикализация гомосексуальности до некоторой степени предоставляла геям и лесбиянкам юридическую защиту от излишне усердных прокуроров, пытавшихся бросить за решетку всех, кого застали за сексом с представителем своего пола, особенно если учесть, что секс между взрослыми гомосексуалами по взаимному согласию еще довольно долго оставался вне закона. Во многих местах показания психиатра о том, что обвиняемый страдает психическим заболеванием, именуемым “инверсией”, могли смягчить наказание за гомоэротические проделки.