Страница 8 из 36
Задыхаясь, я полулежала в его объятиях, все еще чувствуя его в себе. Потом он ушел, и некоторое время прошло в молчании. Он застегнулся сам и даже мне оправил платье. В полном бессилии я повернулась к нему.
— Ну, вы же должны признать, сударь, что с вашей стороны это было гнусно.
Смеясь как победитель, ибо у него были основания так смеяться, он снова привлек меня к себе, осыпал ласковыми поцелуями мое лицо.
— Боже мой, ты такая красивая, вкусная, аппетитная… Я обожаю тебя. Обожаю твое теплое гнездышко… Знаешь, до чего приятно чувствовать, как там у тебя внутри все просыпается, как ты идешь мне навстречу, как хорошо встречаешь меня… Ты редкая женщина. Я и не думал, что ты такая. Я никому тебя не отдам.
Румянец невольно заливал мне щеки, ибо я знала, о чем он говорит, и сама замечала за собой все эти маленькие слабости. Он еще какое-то время шептал мне на ухо разные ласковые непристойности, слушать которые было необыкновенно приятно, а потом вдруг нежно спросил, заглянув в глаза:
— Тебе понравилось, правда? Я правильно почувствовал?
— Ты меня почти изнасиловал! — сказала я грозно, делая вид, что я крайне разгневана.
Он рассмеялся.
— Ну, в некотором смысле я имею на это право.
Я приникла к нему, побежденная до конца тем чувством, которое он во мне вызвал. Я любила его… Он овладел мной сейчас, можно сказать, против моей воли, но даже это доставило мне удовольствие. Да, этот мужчина вообще всегда дарил мне наслаждение — такое наслаждение, выше и лучше которого нет ничего на свете. Нет даже слов, чтобы описать всю его глубину.
— Александр, — прошептала я, касаясь его щеки. — Мой мужчина. Мой муж…
Нежно целуя, он повел меня по берегу. Я не противилась, ибо было уже поздно. Обвив рукой мою талию, Александр говорил:
— Видишь, как все хорошо случилось… Кто бы мог ожидать?
— Ну да! Ты наверняка все заранее продумал, когда шел сюда.
— Вовсе нет. — Улыбаясь, он подхватил меня на руки. — Я ничего не планировал. Просто я почувствовал, что ты уходишь… что ты строишь между нами какую-то нелепую стену. Это же невыносимо для молодого мужа, правда? Я захотел вернуть тебя любой ценой, приблизить к себе… К тому же я так желал тебя, что меня в жар бросало.
— О, как лестно узнать, что я смогла разрушить хваленое самообладание герцога дю Шатлэ! Вы больше не контролируете себя, да, господин герцог?
— Скажем так: целых четыре месяца я только то и делал, что контролировал себя, — а теперь довольно!
Я смеялась, спрятав лицо у него на плече, щекоча волосами его шею. У меня внутри еще жили воспоминания, как только что я билась в сладких конвульсиях… Вдруг я впервые в жизни поняла: просто родить ребенка и родить ребенка от мужчины, по которому тоскует плоть, — это разные вещи. Ребенок… Мне только сейчас открылось, какое это было бы наслаждение — забеременеть, зачать ребенка от Александра в столь мучительно-сладкий момент слияния. Это значит будто оставить Александра в себе, позволить ему расти в недрах моего тела. Раньше я была полностью лишена этого ощущения… То материнство, которое я познала, — это другое материнство… А Александр? Можно только представить, какое счастье я бы ему дала!
Может, этот случай на берегу и станет началом подобного счастья? Я подняла голову и так внимательно взглянула на мужа, что он остановился.
— Что такое, cara?
— Ничего, — пробормотала я, краснея и снова пряча лицо у него на груди. — Еще… еще слишком рано говорить об этом.
7
«Мария Каролина» — корабль, носящий имя ныне правящей королевы Неаполя и обеих Сицилий, — медленно входил в бухту Сан-Джованни-а-Тедуччо, и целое море огней разливалось перед нами. Мы только что обошли остров Ла Гайола и мыс Позиллино, и теперь перед нами вздымал мощные белые башни средневековый замок Кастельнуово, хорошо различимый даже в темноте. Силуэта Везувия не было видно, но я знала, что он там, на востоке, лишь на ночь скрытый мраком. Оттуда завтра придет солнце. Придет и позолотит эту голубую лагуну, над которой полумесяцем раскинулся город.
Перед нами был ночной Неаполь.
Несмотря на ночь, уже слышалось в воздухе canzone napoletana какого-то портового музыканта, а я, стоя на корме, вспоминала тот жаркий августовский день, когда именно из Неаполя отец увозил меня во Францию. С тех пор прошло почти шестнадцать лет. Где мы жили тогда здесь? Я не помнила названия гостиницы, но знала, что она находилась совсем недалеко от порта, на набережной Ривьера Кьяйя, — выглядывая из окна, можно было видеть паруса и мачты кораблей.
Была ночь с 16-го на 17 марта 1796 года, и в Неаполе, похоже, уже давно вступила в права весна; я бы не удивилась, если бы заметила цветущие деревья. Александр оставался на «Марии Каролине», чтобы уладить кое-какие вопросы об оплате, а я тем временем села в первую подошедшую к борту судна барку. Люк и Гариб были со мной, Эжени несла мой несессер — мы направлялись в гостиницу. Я намеревалась разыскать ее, ту самую, где мы жили много лет назад. Александр должен был найти меня чуть позже.
Плавание на этот раз заняло больше шести дней. Не так давно мы распрощались в Бастии с Ле Пикаром, который остался залечивать свое раненое плечо. И вот уже мы в столице Неаполитанского королевства… Мы еще не решили, сколько здесь пробудем; если нам очень понравится, мы снимем здесь дом — не жить же все время в гостинице. Но, честно говоря, никаких определенных планов ни у меня, ни у Александра не было.
— Куда синьора желает отправиться? — наперебой закричали, обращаясь ко мне, факино — носильщики, едва только барка причалила.
Я еще не успела ответить, как они взахлеб повторили свой вопрос на скверном французском, и, уже совсем безграмотно, — по-английски. Я выбрала из них самого приличного и поманила к себе.
— Мне нужна гостиница на набережной. Я не помню ее названия. Ты знаешь такую? — спросила я, очень гордая тем, что так правильно и хорошо говорю по-итальянски.
— На набережной Ривьера Кьяйя?
— Да.
— О, синьора, здесь только одна такая гостиница — «Цокколо». Это как раз то, что нужно синьоре. Я и мой сын Джанни отведем вас туда.
— Нет, пусть лучше ваш сын останется здесь и предупредит моего мужа, что я поехала в «Цокколо».
Я объяснила мальчугану, как мой муж выглядит, и назвала свое имя, только теперь заметив, как пристально следят за всем происходящим два жандарма — вероятно, из таможенной службы его величества. Впервые за много лет жандармы меня не испугали. Заграничные паспорта были у нас в порядке, но если бы это было и не так, в Неаполе нам все равно были бы рады. Я не забывала, что королева Мария Каролина — родная сестра Марии Антуанетты, статс-дамой и подругой которой я была…
Едва увидев гостиницу «Цокколо», что по-итальянски значит «деревянный башмак», я сразу поняла, что это та самая, где мы когда-то жили. О, она очень изменилась — по крайней мере, мне так показалось… Носильщик уверял, что это лучшая гостиница в Неаполе. Оказавшись внутри, я поняла, что он был недалек от истины. И я по достоинству оценила, что значит большой город, отмеченный печатью цивилизации. Корсиканские грязные гостиничные номера, полные тараканов, мне порядком надоели, и я облегченно вздохнула, оказавшись в совсем другой обстановке.
Хозяин «Цокколо», которого все называли дон Лоренцо, почтительно проводил меня на третий этаж, где нам был отведен номер из трех комнат. Каким-то чудом он узнал мое имя прежде, чем я представилась, — должно быть, носильщик шепнул ему на ухо, и вел теперь себя в высшей степени предупредительно и вежливо.
— Стоит вам потянуть вот за этот шнур, и моя жена будет у вас, донна Сюзанна. Вы желаете принять ванну?
— Да, я бы не отказалась, — ответила я, чрезвычайно довольная увиденным.
— А ужин? Подавать ли ужин, донна Сюзанна?
— Нет. Мы вряд ли будем ужинать. Распорядитесь лучше насчет завтрака на двоих. В номер, разумеется.
— Синьора кого-то ждет?