Страница 8 из 22
— Я вижу, что вашим установкам и зимой найдется работа. Тут действительно не пропадет ни один киловатт мощности. И сколько будет поглощать каждый такой прибор?
— До пятисот киловатт. Приборы мы будем сразу укладывать краном на место. Тысячу четыреста штук.
— А как экономическая сторона?
— Вот расчеты и решение научно-технического совета министерства, вот заключение экспертов.
Перегудов обнял инженера за плечи, вскочил с дивана и, взъерошив волосы, весело сказал:
— Обрадовали! Крепко вы меня обрадовали, дорогой! И смело и просто замечательно! Ведь это только у нас такое родиться может, только у нас!
— Нам тут один капитан еще помогал, — тихо сказал Вершинин.
— А что министр?
— Одобрил. Но советовал пока в прессу не сообщать.
— Правильно! Но до чего же хорошая штука получается! И завод, думаете, уложится в срок?
— Обязательно уложится. Уже больше сотни приборов испытано. В любое время можете их посмотреть.
— Сколько до завода езды?
— Минут сорок на автомашине.
— Тогда едемте сейчас же. Мне это просто необходимо. — Поймав удивленный взгляд инженера, Перегудов улыбнулся. — Это, понимаете, вопрос тонкой психологии. Реальная иллюстрация подчас весьма необходима для правильного хода следовательского мышления.
Вскоре они стояли в просторном цехе возле готовых приборов, похожих на трансформаторы большой мощности.
Оглядев приборы и поговорив со сменным мастером, Перегудов сказал:
— Посмотреть бы их в действии.
— Не увидите, — покачал головой Вершинин. — Ведь приборы будут в таком месте, что…
— Верно! — рассмеялся майор. — Правильней было сказать, что я хочу посмотреть на результаты их действия.
— Вот это реальнее, — согласился Вершинин. — Думаю, месяца через три ваше желание нетрудно будет выполнить.
6. Ледовый рейс
Держа в руках приказ на рейс, Ермилов, капитан буксирного теплохода ледокольного типа, в недоумении смотрел на диспетчера.
— Да ты чего тут понаписывал, Федор Павлович? — возмущенно спросил он. — До Васильевки я еще сквозь лед пробьюсь, доведу караван. Там и зазимуем. А у тебя в приказе написано: пункт назначения — порт Молодежный, прибытие — первого января. Ведь там в эту пору метровый лед будет! Где же такое видано!
— Ничего не знаю, — коротко отрезал диспетчер. — Сам начальник пароходства приказал. Ты выполни, потом обжалуешь.
— Выполни… Буксир мощный, сормовский, но и ему, даже если без барж сквозь такой лед пробиваться, как раз до весны выйдет срок. Но с баржами… корпусы им помнешь льдинами, изуродуешь. Так и потонуть во льдах недолго!
— Да тебе этим рейсом особую честь оказывают! — нетерпеливо возразил диспетчер. — Из уважения к тебе, знатному капитану.
— Уважили… — сказал Ермилов. И, сунув приказ в карман шинели, вышел, сердито хлопнув дверью.
Ледокольный буксировщик № 4 в срок покинул рейд, ведя за собой четыре большие стальные баржи с грузом. Хмурая река, свинцово отблескивая посередине, лежала в заснеженных берегах.
— Уважили, — ворчал Ермилов, неодобрительно поглядывая на разраставшуюся у берегов ледяную кромку.
Мимо Васильевки прошли, ломая сплошной десятисантиметровый лед. Радист запросил диспетчерскую о состоянии реки выше, до пристани Новый Створ. Ответили, что лед там от пятнадцати до двадцати сантиметров. Это не на шутку встревожило капитана. Если лед станет толще, можно серьезно повредить корпуса барж.
Пристань Новый Створ прошли двадцатого декабря. Летом отсюда до порта Молодежный добирались за двое суток. Но теперь капитан Ермилов видел, что караван неминуемо застрянет где-нибудь на пустынном плесе между двух пристаней. Буксировщик, натужно работая винтами, яростно крошил лед, делая в час не больше полутора-двух километров.
Двадцать второго декабря Ермилов приказал застопорить обе машины и сообщить в диспетчерскую, что придется тянуть баржи обратно на зимовку в Васильевский затон. Ответ был получен немедленно: «Возвращаться запрещаю. Ожидайте распоряжений».
…Ранним зимним утром буксировщик и его баржи по-прежнему стояли посреди застывшей реки. Все вокруг затянуло синеватым молодым льдом. Вахтенный доложил Ермилову, что температура упала до двадцати градусов. Простояв у двери капитанской каюты, он добавил тревожно и сочувственно:
— Народ беспокоится, товарищ капитан. Что делать будем? Лед-то крепнет…
Ермилов молча показал на бланк радиограммы: «Возвращаться запрещаю. Ожидайте распоряжений».
Вахтенный досадливо крякнул и вышел на палубу, осторожно притворив дверь.
Когда совсем рассвело, прибыл новый приказ диспетчерской: «Продвигаться вверх. Пункт назначения — порт Молодежный».
Буксировщик с трудом сдвинул с места караван и медленно пошел дальше, сокрушая лед. Над зимним простором реки далеко разнесся гул мощных дизелей.
— У Широкой Луки все равно застрянем, — хмуро сказал Ермилову помощник. — Там в эту пору лед в полметра бывает.
Ночь пришла тихая, морозная. В свете прожектора впереди ледокола бесчисленными голубоватыми искрами сверкало зимнее одеяние спящей реки. С берега казалось, что темная громада судна медленно движется по широкому заснеженному полю.
Поравнялись с рыбачьим поселком у Широкой Луки. На берег сбежались жители, удивленные появлением каравана.
— Нам бы по закону пора уже застрять тут, а мы все крошим да крошим, — сказал помощник капитана. — Вот спасибо сормовичам за такое судно!
С берега вслед каравану неслись крики приветствий. Рулевой, широко улыбаясь, заметил:
— Если народ за нас радуется, то и нам печалиться нечего. А когда на душе весело, то и лед вроде тоньше кажется.
— Где ж твои полметра? — с притворной суровостью спросил капитан помощника.
— Ума не приложу, — развел руками тот. — Я ведь сам здешний. И отец тут сорок лет в лоцманах ходил. Но чтобы под самый Новый год через Широкую Луку каравану пробиться… Точно сон наяву.
Капитан довольно основательно постучал по спине друга кулаком.
— Сон, говоришь? Я тебе покажу, как на вахте спать!.. Но ты погляди, Назарыч, лед и впрямь будто тоньше стал.
В рубку торопливо вошел вахтенный матрос и доложил:
— Повыше перевального столба темнеет что-то. Не то снег ветром сдуло, не то…
Ермилов схватил бинокль и, едва приложив его к глазам, недоуменно воскликнул:
— Что за диво! Глянь-ка!
Помощник тоже взялся за бинокль. Далеко впереди узким, постепенно расширявшимся клином темнела свободная от ледяного покрова вода. Буксировщик приближался к странной полынье. И уже без бинокля стало видно, как над темным, терявшимся вдалеке пространством воды призрачными полосами стелется легкий парок.
Скрежет льда и содрогание корпуса постепенно прекратились. Буксировщик, быстро увлекая за собой караван, вышел на свободную воду. На палубе шумели голоса. Все свободные от вахты люди поднялись наверх.
— Митя, ты только погляди, Митя! — тормошил молодой моторист приятеля, так же, как и он, налегке, только в брюках и тельняшке выбежавшего на палубу. — Ведь не иначе, как земная ось сдвинулась!
— Земная ось… — усомнился матрос. — Ты, брат, через край хватил. Скорее наши ученые атомную энергию в реку пустили!
С верховьев внушительно и деловито донесся предупреждающий гудок. Летом никто бы не обратил на него внимания, но в зимнем воздухе он зазвучал так удивительно, непривычно, что все невольно всполошились.
— Встречный! — закричал капитан и, засуетившись, как неискушенный новичок-практикант, кинулся в штурвальную рубку. — Скорее! Отмашку дайте встречному. Слева. Только не флагом, а огнем. Ах ты, батюшки мои… Под Новый год в этих-то местах!..
Мимо, шумя высоким буруном под форштевнем, стремительно пронесся грузовой теплоход «Комсомолка». С высокого мостика, распростертого, как крылья гигантской белой птицы, раздалось громкое приветствие Ермилову:
— Федору Егорычу почтение! С зимней навигацией вас!
Ермилов схватил рупор и прерывающимся от радостного волнения голосом закричал в ответ молодому капитану «Комсомолки»: