Полуденная буря

– Чего-нибудь еще, гости дорогие? – тут как тут оказалась Росава.

– Садись с нами, хозяйка. Пива выпей, – позвал Жучок.

Молодка засмущалась, заотнекивалась, но потом все же присела на краешек лавки около меня. Пригубила кружку.

– Тяжело без мужика-то? – вел дальше Дирек.

– Дык... – Росава потупилась, стрельнула глазами на меня, на Сотника. – Знамо дело. Только обвыклась я уже.

– И помощнички у тебя не очень, как я погляжу.

К чему это столяр разговор завел? В харчевенники, что ли, набивается?

– Да старые совсем уже. Был когда-то и от дедки с бабкой прок, да вышел весь. А Бышек... Что Бышек?.. – Она в сердцах махнула рукой.

Тут меня осенило. А если предложить Росаве, чтоб Гелка пожила у нее чуток? Недолго. Пока мы не вернемся с острова на Озере. По моим прикидкам, до травника. Ну, самое долгое – до сенокоса.

– Хозяйка, поговорить с тобой можно? С глазу на глаз.

Дирек набычился и отвернулся. Что он себе вообразил такое?

Росава кивнула:

– Отчего ж не поговорить, господин хороший.

– Молчуном меня кличут, – напомнил я, поднимаясь из-за стола.

– Я помню, господин Молчун.

– Никакой я не господин. – Я невольно улыбнулся, вспомнив Этлена: «Не зови меня феанном, человек!» – Просто Молчун.

– Хорошо, Молчун. Пошли поговорим. На кухне в самый раз. Мне все одно на опару поглядеть надобно.

Проходя через залу к низкой двери, ведущей на кухню, я заметил, что один из четырех мужиков, сидящих особняком, встал и направился к нашему столу. В животе похолодело, плечи напряглись, а колени, напротив, ослабли – вот-вот подогнутся.

Горбоносый усатый ардан, не доходя двух шагов до Сотника, почтительно поклонился:

– Нижайше прошу простить меня, господин. Не сочти за оскорбление. Нам с друзьями показалось, что ты из Пригорья.

Глан едва заметно кивнул.

– Не мог бы ты, господин, разрешить наш спор о качестве закалки купленного недавно клинка?

– Клинок с вами?

– Конечно. Как же иначе. Где мне наглости набраться, тащить тебя куда-то? Сейчас Кегрек принесет.

– Хорошо. – Сотник сделал мне знак: все в порядке, мол. Пошел с арданом.

– Эй, Молчун, долго ждать-то? – окликнула меня Росава, выглядывая из дверного проема.

Во дела! Чуть не забыл. А все из-за постоянного ожидания подвоха. Когда же я научусь расслабляться по-настоящему? А может, и не надо, чтоб в какую ловушку не вскочить по рассеянности?

В кухне вкусно пахло поджаренными шкварками, печеным хлебом. Отблески пламени из печи скупо освещали небольшую комнату, стол, ряды кадушек, мешки в углу.

– Ну, и что за разговор? – Хозяйка улыбнулась, выгнула бровь.

И тут я, как обычно, замолк. Нет, почему всегда, стоит разговору зайти о значительных событиях, мой язык деревенеет и присыхает к нёбу?

– А ведь точно – Молчун! Чего ж сказать хотел?

– Я... это... тут такое дело...

Арданка придвинулась ближе, почти вплотную:

– Да разумею я, какое дело. Ты мне тоже приглянулся. Надежный мужик. Не то что эти трепачи...

Совершенно неожиданно для себя я почувствовал, как теплые руки обвивают мою шею, мягкие губы прижимаются к губам. Вот это да! Оказывается, и таким образом можно мое молчание понять!

Опыта в общении с женским полом не было у меня никакого. Да и где его взять? На заимке у трапперов, на прииске или в Храмовой Школе? Одно знаю: оттолкнуть я никого не в силах. Оттолкнуть – значит оскорбить. Мало какая из женщин заслуживает подобного обращения.

Но и ответить поцелуем на поцелуй я не смог.

– Экий ты, Молчун, увалень, – прошептала Росава. Ноготки ее заскребли по моей ключице, совсем рядом с тесемкой, на которой висел кисет с самоцветами. С ними и с Пятой Силы, надежно обмотанной холстиной и упрятанной в поясной кошель, я не расставался даже ночью. Не бросить же их в комнате?

– Я... это...

– Да ладно уж, молчи... А то оставался бы на хозяйстве... Где мне одной управляться...

Она приникла всем телом и положила голову на плечо, продолжая щекотать пальцами за воротом рубахи.

От печки тянуло жаром. Аромат, исходящий от подвешенных под потолком пучков душистых трав, дурманил голову...

Дверь распахнулась внезапно, впустив в кухонный уют яркий свет и голоса из обеденной залы.

– Молчун, ты тут? – На пороге возникла Гелка. – Тебе передать веле...

Увидев меня с Росавой, девка застыла разинув рот. Даже загодя заготовленную фразу не договорила. Задохнулась от возмущения:

– Молчун! Ты! С этой! Да я!.. – развернулась на каблучках и выбежала, хлопнув дверью, аж законопаченный в щели мох посыпался.

– Кто она тебе? – ревниво спросила Росава.

– Дочка, – рассеянно ответил я, соображая лихорадочно, что ж теперь делать? Догонять? Объяснять? А поймет ли? Вот ведь стыд-то какой. И не докажешь, что о ее же благе договориться собрался...

– Дочка... А что ж кричит на тебя ровно полюбовница?

– А-а! – Я отмахнулся от нее и выскочил из кухни. Для себя уже решил. Разыщу и буду прощения просить.

Сотник продолжал разглядывать оружие пригласивших его воинов. Они одобрительно кивали в ответ на его слова, не расслышанные мною. Дирек тупо уставился в кружку – успел-таки набраться, несмотря на запреты рудознатца.

Гурт в ответ на мой вопросительный взгляд мотнул головой в сторону выхода. Туда, дескать, побежала.

Я, как был в рубахе, выскочил на стылый воздух. Середина златолиста – не сенокос и не жнивец. Сырость до костей пробирает, ночной туман холодными каплями оседает на волосах и одежде.

Куда ж она побежала?

Вот ведь незадача, расстроилась девка. Теперь еще, не приведи Сущий, сотворит с собой что. Зачем мне тогда жить? Успел я привязаться к Гелке сильнее, чем к родной дочке.

Слева, за несколько домов, залаяла собака. Азартно, пронзительно. Может, там Гелка?

А вот правее послышался шум голосов. Взрыв хохота. Пойти проверить?

И тут порыв ветра ворвался мне под рубаху. Прямо мурашки пошли по коже. Ветер-то горячий! В середине осени-то! Нет, недоброе что-то с нашим миром творится... Эти северные суховеи!

Я махнул рукой и решил. Пускай горячий ветер будет знаком. Пойду вправо.

И пошел. Скорым шагом, затягивая распущенные Росавой завязки ворота, поскольку воздух больше теплом не баловал. Ледяными пальцами касался кожи. Пропотевшую рубаху сразу остудил.

В полусотне шагов по улице оказалась еще одна харчевня. Рядом стояла телега со снятыми колесами – задняя ось на чурбачке. Вывеску я не разобрал.

Из-за не полностью закрытой двери пробивалась полоска света. Слышался визг рожка, и чей-то голос задорно напевал:

– Ох! Ох! Ох-ох-ох!

Баба сеяла горох.

А собрали тот горох —

Что ж я маленьким не сдох?

Странные представления о смешном у этих арданов.

Во дворе копошились люди.

Я приблизился.

– А вот еще один припожаловал! – радостно воскликнул ардан в длинной кольчуге. Морда у него оспой побита – будто клад кто искал, лопатой порылся.

– Поздорову вам, добрые люди... – начал я и осекся.

Посреди кружка, образованного угрюмыми вооруженными мужиками, широкоплечий крепыш держал Гелку. Правой рукой поперек туловища, прижимая руки так, что не вырваться, а левой зажимал рот. Гелка дергалась, но воин удерживал ее без труда. Еще бы! Ростом не выше Сотника, зато в ширину втрое от пригорянина.

– Не по чести дело затеяли вы, добрые люди... – Я обвел глазами толпу – не меньше восьми человек. Куда мне с ними справиться! Тем более что все бойцы не шуточные. Сразу видно. Эх, достать бы Силу. Хоть самую малость. На один Кулак Воздуха, на одну Стрелу Огня...

– А мы тебе не добрые люди, – брезгливо сморщил верхнюю губу воин с двумя мечами за спиной. Редко я видел у людских бойцов такую манеру оружие носить. Да и среди перворожденных только у Этлена.

– Отпустили бы девку... Недоброе дело затеяли.

– А ты не учи нас, борода, – окрысился рябой.

– И девку не отпустим, и тебя с собой заберем. – Боец с двумя мечами, видно, предводитель.