Пасынок судьбы

Ехал Годимир особо не торопясь, но быстро. Коня не мучил непосильной скачкой, но заснуть на ходу тоже не давал. Коль ты рыцарский конь, давай рыси, старайся оправдать доверие.

Стоящего на обочине Яроша он сперва не узнал.

Чего греха таить, разбойник оказался мастером менять обличья. То нищий оборванец, к которому и прикоснуться-то противно, то иконоборец, а теперь вот – кметь кметем. Кептарь из лохматой овчиной шкуры, на голове – куколь, крашенный березовой корой в бледно-желтый цвет. С первого взгляда рыцарь принял Яроша за пастуха. Даже кибить расснаряженного лука на плече показалась ярлыгой[45]. Селянин на обочине сам по себе внимания благородного пана не привлечет, а потому Годимир нацелился проехать мимо.

– И куда ж это пан рыцарь собрался? – раздался вдруг знакомый голос.

Годимир вздрогнул и даже сжал кулак, чтобы проучить дерзкого, но, увидев щербатый оскал, который Ярош почему-то считал улыбкой, вздохнул с облегчением.

– А ты, никак, вновь на большую дорогу вышел? – усмехнулся он в ответ.

– Не-а, пан рыцарь. Я с этим делом пока повременю. Надоело.

– Да неужто?

– Точно. Решил я на юг прогуляться. Сперва до Гнилушек, а там видно будет…

Не дожидаясь одобрения или неодобрения со стороны рыцаря, Ярош свистнул, и из кустов выбежал короткошеий, пузатый конек саврасой масти. Подседланный и в уздечке.

Ярош поймал ногой стремя, крякнул и запрыгнул в седло:

– Поехали, что ли?

Годимир почесал кончик носа:

– А что ж ты Сыдора не ищешь больше?

Ярош пристроил лук поперек седла, оскалился:

– А нету его в Ошмянах! Удрал, сука!

– Вот как? – удивился словинец, трогая коня шенкелями. – Неужто испугался?

– Да кто ж его знает? Если испугался, то не меня. Я так думаю.

– Почему?

– А откуда ему знать, что я его ищу? Нет, неправильно я сказал… То, что я его искать буду, он наверняка знает. С тех пор, как ты, пан рыцарь, ему рассказал, что мою цепь перерубил. Он не знает, что я знаю, что он в Ошмянах… Тьфу ты! Во закрутил! – Ярош покачал головой.

– Ну, я-то понял. – Годимир усмехнулся, расправил перекрутившийся повод. – А как Сыдор сумел догадаться и удрать из Ошмян?

– Да я и не думаю, что он о чем-то догадался. Просто уладил те дела, ради которых заявился… Ты не слышал часом, пан рыцарь, никому горло не перерезали дня три назад?

– Перерезать не перерезали, вот кости чуть не переломали! – Помимо воли рыцарь коснулся правого бока. Ребра после удара Горюна еще болели. Не так сильно, чтобы заподозрить перелом, но все же чувствительно. Удовольствия мало. В особенности, когда трясет на рыси.

– Тебе, что ли? – догадался разбойник.

– Ну да! – Годимир вкратце пересказал свои приключения после ухода Яроша. Само собой, ни слова он не сказал заречанину о появлении навьи и ее участии в схватке. Не нужно ему знать, как странствующему рыцарю нежить помогает с врагами расправиться. Хотя, с другой стороны, теперь события выглядели так, словно рыцарь в одиночку и без оружия одолел троих прожженных бойцов. Очень уж на неприкрытое хвастовство смахивает.

Скорее всего, именно об этом и подумал Бирюк. Дураком-то он не был. Но если и заподозрил спутника во лжи, виду не подал. Оглядел рыцаря прищурившись. Присвистнул так, что саврасый запрядал ушами.

– Говоришь, промеж ног Авдею приложил?

– Ну…

– Это радует. Если с душой врезать, еще дня три в седло не сядет. Успеешь подальше отъехать.

– Ты думаешь, что…

– Да чего там думать! Я Авдея знаю, как облупленного. Теперь он не успокоится, пока твою голову не увидит насаженной на копье или своими руками горло не перережет.

– Радуешь ты меня, – подергал себя за ус Годимир.

– А ты, пан рыцарь, я гляжу, не сильно пугаешься.

– Так испугом не спасешься. Чему быть, того не миновать. Пускай найдет меня, а там поглядим, кто кого.

– Зря ты так, пан рыцарь. Желеслав абы кого мечником не поставит.

– И что с того? – Словинец начал злиться. Бессмысленный разговор. Хотя, если подумать, в дороге лучше такой, чем никакого. Все ж веселее.

– Да ничего! – Бирюк захохотал, запрокидывая голову. Даже кони шарахнулись. – Не балуй! – Разбойник передернул повод саврасого. – Ты мне нравишься, пан рыцарь. Если что, будем вдвоем отбиваться.

– Да?

– А то? Ты один. И я один. Надо нам друг дружку держаться.

– Ты что-то путаешь, – постарался как можно высокомернее сказать Годимир. – Рыцарю с разбойником по пути не бывает.

– Так какой же я разбойник? – неожиданно грустно проговорил Ярош. – Теперь. Вместо того, чтобы грабить, я тебе помогаю грабителей от конюшни отгонять. Да и сейчас не о том, как бы разжиться чужим добром на дармовщинку, думаю, а Сыдора ищу.

– Вот и ищи его! Что ко мне привязался? – По правде, Годимиру хотелось сказать другое. Ярош ему нравился. Такие люди честны и в дружбе, и во вражде. С ними легко. Но не может же рыцарь и в самом деле привечать лесных молодцев. Одно дело, порисоваться перед случайным спутником и выпустить разбойника из колодок, а другое дело – с отпущенным душегубом дружбу водить.

– А я не к тебе привязался! – Бирюка было не смутить. – Я к Запретным горам еду. Говорят, Сыдора там часто встречают. У нас, на северных отрогах, пещер много. Вот я и думаю – у него там лежбище. Это тебе не Ошмяны!

– Вот оно что! – протянул словинец.

– Ясное дело! А поскольку ты, пан рыцарь, как я уже понял, несчастья просто притягиваешь, встречи с хэврой Сыдора ты не минуешь.

У Годимира от услышанного челюсть отвисла. Вот те раз! Один недорыцарем кличет, другой песни про рыцаря-несчастье поет – издевается, третий и вовсе как приманку для беды использовать хочет. Хотел выругаться и прогнать Бирюка, но подумал… и махнул рукой.

Леший с ним. Как говорила одна панна в Стрешине, наперстница пани Марлены, хоть горшком назови, только в печь не ставь. Пускай едет. Во всяком случае, пригодится, если и в самом деле с Авдеем и его дружиной столкнемся.

Вот и поехали они вместе.

А в Яцев день, как говорится, после дождичка, саврасый и серый кони выехали на широкую вырубку посреди леса. Десятка три приземистых домов стояли, собравшись в кружок, отгораживаясь по околице крепкими тынами.

– Гнилушки! – торжественно провозгласил Ярош и засвистел веселую плясовую.

Въезжающих с севера в деревню конников гнилушчане, конечно же, сразу заметили. Не может укрыться появление двух новых людей в маленьком поселке, отстроенном на самой окраине королевства. Здесь нужно ухо востро держать. И разбойники, и людоеды, и нечисть всякая… Опять же, не ровен час, загорцы пожалуют. Их тут не любили. Сказывалась старинная вражда, едва ли не трехсотлетней давности. Тогда гости из-за Запретных гор немало крови пролили на зареченской земле, а сколько в неволю увели – и не сосчитать! Быть может, с тех самых времен в Заречье и паны, и кмети живут беднее, чем в Хоробровском королевстве или, к примеру сказать, в Полесье. Собственно, и горы начали Запретными называть именно тогда. Запрещали отцы детям, а деды внукам к ним приближаться. По прошествии мало не трех веков суть запрета забылась, да и сам он стерся из памяти людской. Поселенцы, охотники за пушниной, самоцветами, россыпным серебром снова начали отправляться на юг. Селились мелкими артелями и хуторами, рыли землянки и ладили времянки. Но из более-менее постоянных обиталищ людских Гнилушки были все же последними. Сюда даже наведывались три-четыре раза в год королевские сборщики подати, могли и стражу прислать для защиты от разбойников или набегов кровожадных пожирателей человечины с гор. Могли. Да вряд ли присылали. У короля и панов придворных забот полон рот.

Яроша здесь узнавали. Приветливо помахал рукой починяющий тын бородатый мужик. Стрельнули глазами две девки с ведрами в руках, зарумянились и нырнули в хлев.

– Частенько наведываешься? – усмехнулся Годимир.

45

Ярлыга – посох чабана.