Пасынок судьбы

Корчмарь вполголоса ругался. Кметь сопел и вращал глазами, как страдающий заворотом кишок конь.

– Если благородный рыцарь не будет возражать… – поднялся один из купцов, плечистый, невысокий, с огненно-рыжей бородой. Он сделал приглашающий жест широкой ладонью. – Милости прошу к нам. В тесноте да не в обиде, как говорится… Не побрезгуйте…

Пан Тишило великодушно кивнул:

– Почему бы и нет?

Обрадованный, что неловкость положения разрешилась на удивление легко, Андрух кинулся сметать несуществующую пыль с лавок.

– Прошу вас, прошу, панове. Премного наслышаны о славном рыцаре герба Конская Голова… Польщен честью.

Полещук крякнул, потер затылок. Видно, не любил излишней лести. Качество, достаточно редкое для странствующего рыцаря, ибо для этой братии похвала – бальзам на душу, заживляющий любые раны.

Годимир уселся рядом с паном Тишило. Олешек присел на край лавки напротив них, рядом с потеснившимися купцами.

– Андрух! – повысил голос рыжий. – Хорош суетиться, пива неси. За мой счет пану… – Его цепкий взгляд скользнул по бытковцу. – Прошу прощения, панам рыцарям. И уважаемому шпильману, само собой! Живо!

Корчмарь согнулся в поклоне и исчез.

– Я, панове, Ходась, – представился рыжий. – А это, – он кивнул в сторону молчаливого сотрапезника, – Дямид. Мы издалече. Почти из-под Дыбще. Торгуем помаленьку…

– А я – пан Тишило герба Конская Голова. Странствующий во исполнение обета рыцарь, – ответил полещук. – Со мною пан Годимир герба Косой Крест из Чечевичей, также из странствующих рыцарей, а еще шпильман Олешек, по прозванию Острый Язык. Он из самого Мариенберга. Так ведь?

– Точно так, – подтвердил музыкант.

– Очень, очень рады, – затряс бородой Ходась. – Надеюсь, вы в Ошмяны, на турнир?

– Так.

– Ну, слава тебе, Господи! – Купец размашисто сотворил знамение. – По пути!

– Да? – удивился пан Тишило. – С чего бы такая радость?

– Да вы не переживайте, панове рыцари, – замахал руками рыжебородый. – Всю дорогу угощение с меня!

Годимир подумал про себя, что это очень даже неплохо. Чаще бы ему на дороге встречались такие щедрые купцы. Обычно в небогатом Заречье торговые люди были прижимисты. Куда там! За грош удавятся, за скойц на преступление пойдут. А тут… Рыцарь даже головой тряхнул, стараясь отогнать недостойные мысли. Заступник обиженных должен прежде всего радоваться не заработку нечаянному, а возможности проявить доблесть. Но, вместе с тем, когда в кармане что называется вошь на аркане, а живот урчит с голодухи, трудно избавиться от корыстных желаний.

Пан Конская Голова, видно, о том же подумал. Подергал себя за ус. А что? Он может себе позволить размышлять. Серебра, поди, хватает и на себя, и на двух оруженосцев, и на слугу.

– А с чего бы такая щедрость, а, Ходась? – вмешался по обыкновению нетерпеливый и прямолинейный Олешек.

– Ну… – замялся купец.

– Подковы гну! – усмехнулся шпильман. – А все-таки?

Их беседу на время прервал Андрух, притащивший жбан с пивом и три кружки. Поставил на стол.

– А чего панове откушать изволят?

Пан Тишило почесал шею:

– Яичницы с салом для начала. А там поглядим.

– Я заплачу! – снова влез Ходась.

– Тогда можешь прихватить окорок. Только гляди, выбирай посильнее прокопченный, – добавил Олешек. – И чего там положено к окороку с пивом? Лучка зеленого, к примеру… Ладно! Сам разберешься.

Корчмарь закивал и умчался, задержавшись на мгновение у стола иконоборцев. Годимир не сомневался, что святые отцы вновь, как и в заведении Яся, заказали жаренную без масла рыбу. Что ж, кому-то умерщвлять плоть, а кому и поесть не помешает поплотнее.

– Так все-таки, отчего такая щедрость происходит, а, купчина? – Олешека, раз что-то втемяшившего в голову, не так просто было сбить с мысли. – Или лишних десяток скойцев завелся?

Ходась отвел глаза. Дямид, так тот и вовсе не отрывал взгляда от столешницы.

– Сыдора из Гражды они боятся, – раздался хриплый голос.

От неожиданности Годимир вздрогнул, хоть и не пристало рыцарю шарахаться от чужих слов.

Голос шел, как первоначально показалось, из кучи тряпья, что лежала в углу. Но когда из-под верхней тряпки показалась лохматая, засаленная голова, стало ясно – бродяжка. Как это Андрух терпит присутствие такого неряхи? Так-то корчма довольно пристойная – чистая, опрятная. Полы выметены, столы выскоблены, в углах пучки душистых трав.

– Сыдора из Гражды, кровососа проклятого, они боятся, – твердо повторил бродяга, глянув на сидевших за столом ясным взглядом одного глаза. Левого, поскольку всю правую часть лица он замотал серой тряпкой, местами покрытой желтыми потеками, похожими на гной.

– Ты!.. – захлебнулся от возмущения купец. – Ты… Сторона твое дело! Сиди себе в грязи, пока взашей не вытолкали, да объедки жри, пока дают!

– А что, правда глаза колет? – нисколечко не смутился бродяга.

– Да пошел ты со своей правдой!

– Я-то пойду, а вот тебя Сыдор как прихватит за мошну!.. – оскалился одноглазый, высвобождая из-под тряпья грязную до черноты руку. Почесал бороду и принялся с наслаждением ковыряться в носу.

– Прочь пошел! – заорал Ходась, вскакивая и замахиваясь кружкой.

– А ну-ка потише, любезный, – остановил его Годимир. – Кой-чего я про этого Сыдора слыхал от стражников на мосту.

– И не только от стражников, – ввернул Олешек.

– И не только от стражников, – согласился рыцарь.

– А от кого? – Бродяга вынул палец из носа, хотел вытереть его об одежду, но передумал. Видно, побоялся еще больше запачкать.

– Тебе какое дело? Кто таков, вообще? Гнать бы…

– И этот туда же! – Человек в отрепьях закатил в притворном ужасе глаз. – Странник я, странник. Душа неприкаянная. Сегодня здесь, завтра там. Такой же, как и ты… пан рыцарь, – проговорил он, допустив довольно непочтительную паузу перед словом «пан».

– Да не слушайте его, панове! – Корчмарь поставил на стол здоровенную, не меньше аршина в поперечнике сковороду, на которой янтарно светились крупные желтки, щедро присыпанные сверху мелко рубленным зеленым луком. – Юродивый. И так обижен жизнью, грех прогонять. Нет, если он вам, панове, мешает, я его в хлев отправлю ночевать…

Пан Тишило махнул рукой. Мол, что хочешь, то и делай. Годимир пожал плечами и взялся за ложку. Юродивый, как же! Или он юродивых не видел в Хороброве да в Быткове? У них взгляд мутный, слова не вымолвят, как положено, опять же – слюни изо рта текут. А этот… Этот, скорее всего, умело притворяется, чтобы сердобольные хозяева, навроде того же Андруха, куском хлеба помогли. То есть думает, что умело, но опытного путешественника не проведешь. Рыцарь утратил к бродяге всякий интерес. Ну разве можно о чем-то другом думать, когда на столе стоит сковорода с яичницей и пиво разлито по кружкам?

– Не Сыдора бояться надо, – наставительно произнес корчмарь, несмотря на заботы по хозяйству, прекрасно слышавший всю перебранку. – Сыдор что? Простой разбойник. Ну, ограбит. Добро – дело наживное. Вот, люди говорят, дракон у нас в округе завелся. Вот кого бояться надо!

– Дракон?! – выпучил глаза, едва не подавившись хлебной коркой, Годимир.

– Да вот он видел, – Андрух Рябой ткнул пальцем в сгорбившегося над кружкой кметя.

– Дракона видел? – Рыцарь вскочил. Леший с ней, с той яичницей!

Годимир обошел стол с застывшими в изумлении купцами. Сел напротив кметя.

– Ты правда дракона видел?

– Дык… того… я… эта… ну…

– Говори, не томи душу!

– Дык… того… говорю… эта…

– Что «эта»?! Видел дракона или нет? Где? Когда? Какой он?

– Дык… это… не видел я… пан… э-э… рыцарь…

– Как не видел? Что ж ты врешь, Рябой?! – стукнул кулаком по столу Годимир.

– Как же его увидеть, когда их не бывает! – усмехнулся Олешек. – Это я сказки собирать должен, а не ты, пан рыцарь. Сказки, легенды, обряды старинные записывать.

– Не-а… не видал… – помотал головой, словно конь, отгоняющий слепней, кметь. – Эта… стожки паленые видал…