Рекрут

Довольно долго они молча наблюдали, как незнакомцы приближаются. А потом далеко-далеко, у самого горизонта, в месте, куда убегали рельсы, заструился легкий дымок. Спешащие к станции гости тоже его заметили, поозирались и ощутимо прибавили шагу.

Минут через пять поезд уже отчетливо просматривался на рельсах, а поднимающаяся из трубы лохматая струя темного, почти черного дыма, практически не рассеиваясь, поднималась высоко в небо.

И поезд, и двое незнакомцев быстро приближались. Поезд быстрее.

Когда он подошел вплотную, Костя с удивлением отметил, что ничего общего с обычным пассажирским составом нет и в помине – он напоминал скорее бронепоезд из старых советских фильмов: впереди низкая платформа с горой песка, за песком высилось что-то вроде бронещита, из которого косо торчал короткий орудийный ствол. За платформой высился циклопический паровоз – реально паровоз, с трубой, большими, соединенными металлической тягой колесами, угловатой будкой с крошечными оконцами-бойницами. И вагоны выглядели соответственно – вместо окон те же бойницы, везде заклепки и броня, броня и заклепки, а кое-где еще и разнокалиберные стволы, потолще – орудийные, потоньше – пулеметные. В целом центрумский поезд совершенно не испортил бы кадра в каком-нибудь постапокалиптическом боевике типа незабвенного «Безумного Макса».

– Ну ни хрена себе! – пробормотал Костя, не скрывая изумления.

Виорел искоса глянул на него, но от комментариев воздержался.

Бронепоезд уже сбрасывал ход, отчетливо свистели его допотопные тормоза, и от колес в стороны разлетались клубы пара, в отличие от дыма, валившего вверх из трубы, – светлого, почти белого. Мимо навесика, под которым дожидались Виорел с Костиком, величаво прокатила платформа с песком и огневая точка в ее корме. Из-за подернутых ржавчиной толстенных стальных щитов выглянуло чье-то молодое безусое лицо. Но канониров на головной платформе Костя рассматривать не стал – за платформой следовал паровоз, и это было куда интереснее. В Косте моментально проснулся любознательный мальчишка – собственно, мальчишка этот очень долго живет в каждом мужчине, пока возраст, болезни и цинизм не растворяют его без остатка.

Из паровозной будки не выглянул никто, хотя момент прямо-таки обязывал, чтобы из окна снисходительно зыркнул машинист – обязательно пожилой, усатый и в замасленной кепке. Однако бойницы, заменявшие окна во всем бронепоезде, были для этого слишком узкими – человеческая голова не пролезет точно, а расположены они везде таким образом, что снаружи через них не больно-то и заглянешь.

Паровоз тянул всего-навсего три вагона, в свою очередь забранные бронещитами, а в хвосте был прицеплен короткий вагончик, представляющий собой цельную орудийную башню. Как ни странно, у него тоже имелась коротенькая труба, и оттуда тоже шуровала дымная струя, но не такая внушительная, как из паровоза, скромнее.

Дыша паром, лязгая и громко поскрипывая, состав окончательно замедлился, выдохнул, словно усталый путник, и остановился.

Двое незнакомцев, которых бронепоезд обогнал, припустили бегом; до кормовой башни им предстояло пробежать метров сто.

Тем временем в среднем вагоне, в очередной раз лязгнув, открылась узкая дверца, и наружу выглянул человек в темно-синей униформе и фуражке с таким же темно-синим околышем. В руках человек держал помповое ружье, развернутое стволом к Виорелу с Костей.

– Кто такие, куда? – без особой заинтересованности спросил он. Громко, чтобы голос пробился сквозь шипение и погромыхивание.

– Торговцы, в Харитму! – немедленно отозвался Виорел. В руке он держал развернутую бумагу – ту самую, полученную от зервара на заставе, держал на уровне лица, словно пропуск предъявлял.

– У тебя сурганские?

– Нет, фору.

– По двадцатнику с рыла, – предупредил железнодорожник и зачем-то добавил: – Монетами!

– Годится, – кивнул Виорел. Бумагу он не прятал, держал в руке, только опустил вниз.

– А там кто ковыляет? – Железнодорожник качнул головой в направлении хвоста состава, имея в виду, несомненно, двоих припоздавших незнакомцев.

– Понятия не имею, – спокойно ответил Виорел.

Железнодорожник на секунду отступил в глубь тамбура, а потом выбросил коротенькую веревочную лесенку с деревянными поперечинами-ступенями. Лесенка, пару раз качнувшись и стукнувшись о приваренный к раме лист железа, повисла. Нижняя ее ступенька болталась чуть выше уровня колена.

– Залезай, – велел Виорел.

Костя принялся неумело карабкаться – ни поручней, ничего такого, за что можно было бы уцепиться, около щели в тамбур не имелось, а за край дверного проема схватиться тоже не получилось – там был просто прямой угол без единого выступа или впадины, не уцепишься. Костя замешкался, но тут железнодорожник, сквозь зубы ругнувшись, сцапал его за шиворот и рывком втащил в темный тамбур.

В грудь Косте моментально что-то уперлось; при ближайшем рассмотрении это оказался ружейный ствол, но держал его кто-то другой, не тот, кто перед этим разговаривал, – тот железнодорожник встречал Виорела.

– Пушку давай, – прохрипел хозяин ружья, плохо различимый в полутьме.

– У меня нету, – ответил Костя по-джавальски, и это в общем-то не составило никакого труда. – Все у него, – указал Костя на Виорела.

– Руки! – велел собеседник и, когда Костя сообразил, что нужно поднять руки, сноровисто его обхлопал. Оружия он, разумеется, не нашел и, похоже, удивился.

– Хатэ масто-но, аби ва! – сказал он чуть громче и обращаясь явно не к Косте.

– Уручи и-сун, – ответил ему Виорел, как раз передавший свой обрез и нечто в тряпице из-за пазухи первому железнодорожнику. – Кана аби ракшас ва.

Костя не понял ни слова, хотя перед этим никаких затруднений с переговорами у него не возникло. По-видимому, последние фразы были произнесены вообще не по-джавальски, а на каком-то другом языке, возможно, родном для железнодорожников.

– Деньги, – вернулся к джавальскому первый.

Виорел сунул руку в карман, позвякал монетками и отсчитал несколько. Железнодорожник принял их и буркнул:

– Одиннадцать и двенадцать. Вещи – в камеру, Йоша примет. Давайте, живо!

Второй железнодорожник открыл еще одну дверь, ведущую из тамбура в вагон, – такую же узкую и тяжелую. За ней он громыхнул ключами и отомкнул третью, боковую.

– Рюкзак! – шепнул Виорел, подпирающий сзади, и сдернул вещмешок с плеч Кости. Костя, к счастью, сообразил вытянуть руки назад и повести плечами, чтобы легче было освободиться от ноши.

Рюкзаки перекочевали в тесную нишу слева от прохода, упомянутый Йоша запер ее, вручил Виорелу какие-то жетончики и выразительно махнул рукой, вынуждая пройти в вагон. Сам он поспешно вернулся в тамбур.

Изнутри вагон был одновременно и похож на привычные электрички, и не похож. Проход располагался по центру; однако он был совсем узкий, идти приходилось чуть ли не боком. Сиденья по обе стороны от прохода были всего лишь одинарные, а пространство у внешних стен вагона было оборудовано не для пассажиров, а для стрелков – даже не нюхавший пороха Костя это сразу же сообразил. Над пассажирскими местами нависали широкие полки, забитые поклажей так, что дамскую сумочку уже не втиснешь, – темно-зеленые ящики рядами, джутовые мешки, коробки из грубого картона, какие-то рулоны, похожие на свернутый рубероид… Часть пассажирских мест была занята: в первых двух нишах обосновалось целое семейство – краснолицый господин в старомодном сюртуке и котелке, его супруга в длинном закрытом платье серо-стального цвета, пацан лет десяти в костюмчике, похожем на матросский, и девочка-подросток опять же в платье, какие увидишь разве что в фильмах о викторианской эпохе. В следующей нише расположились жилистый старик, тоже в сюртуке, к которому краснолицый джентльмен обращался «папа», молодой парень лет, наверное, двадцати – этот был в штанах и рубахе с распахнутым воротом, без пиджака или куртки, благообразная бабуля с корзинкой на коленях и человек, в это семейство явно не вписывающийся, – скорее всего просто попутчик. Выглядел он как работяга – костюм потертый, во всяком случае, хуже и заношеннее, чем у остальных мужчин, засаленная кепка, трехдневная, не меньше, небритость. Да и держался он как-то отчужденно, в то время как все остальные, несомненно, были давно и хорошо знакомы друг с другом.