Страница 2 из 8
Алка протянула ей собачьи галеты.
– Нет, собачьи галеты я есть не могу, зубов жалко. Послушай, а как это он собаку с собой забрал, а печенье оставил, галеты эти-то тебе ни к чему?
Алка посмотрела на нее в полном недоумении. Надежда поняла, что Алка совершенно ее не слушает и думает о чем-то своем. Алку необходимо было срочно отвлечь от этих нехороших мыслей, и Надежда продолжала, повысив голос:
– И что это у тебя в квартире такое светопреставление? Прямо как Мамай прошел. Искала что-нибудь?
– Да нет, это уже так было. Наверное, он, когда собирался, торопился очень.
– А что это он так торопился? Двадцать лет не торопился, а теперь вдруг заспешил, невтерпеж ему, что ли?
Видя Алку в таком состоянии, Надежда уже начинала злиться на Петюнчика, но одернула себя и, по здравом размышлении, удивилась. Насколько она знала Алкиного мужа, он вообще никогда не торопился, все делал обстоятельно и не спеша, говорил тихим голосом. Конечно, любовь меняет человека, спору нет, но все-таки что-то тут не то.
Надежда усадила Алку в кресло, помахала у нее перед лицом растопыренной ладонью, чтобы привлечь к себе внимание.
– Алка, не спи. И зачем ты столько валерьянки выпила? Вот теперь ничего не соображаешь. Скажи, когда ты про это узнала, записку эту когда увидела?
Алка очнулась, глянула осмысленно.
– Сегодня утром.
– Так, утром… – Надежда встрепенулась. – Как утром? Сегодня же суббота, ты что, дома не ночевала, что ли?
– Ну, не ночевала, так получилось.
Слова из Алки приходилось тянуть клещами.
– Вот что, подруга, давай-ка все-таки хоть пустого чаю выпьем, и ты мне все подробно расскажешь. Торопиться нам некуда, я у тебя ночевать останусь, так что давай начинай, – сказала Надежда, отхлебывая чай.
– Сидят! Чай пьют! – заорал вдруг попугай Алкиным голосом.
Надежда аж подскочила на месте.
– Господи, помилуй, так кондрашка хватит! Слушай, а ты животных-то кормила? Может, попугай голодный? Кеша, Кешенька! – Она погладила перышки.
Попугай больно клюнул Надежду в палец. Алка механически насыпала в кормушку семечек, налила воды. Надежда в это время кормила кошку.
– Рыб не найти, – равнодушно проговорила Алка, – ну и черт с ними.
– Ты не отвлекайся, рассказывай, где тебя носит, что ты дома не ночуешь.
– Репетиторством занимаюсь. Должен же кто-то деньги зарабатывать!
– По ночам, что ли?
– Да нет, тут случайность. В общем, позвонили мне как-то и попросили обучать русскому одного иностранца. И между прочим, тридцать долларов за урок, такие деньги на дороге не валяются!
– А почему это они к тебе обратились? Ты же, кроме русского, никакого другого языка не знаешь.
– Ну почему же? Я по-английски могу более-менее объясниться.
– Все-таки как-то странно. Ты учительница в школе, опытная, конечно, но всю жизнь преподавала детям русский и литературу, и вдруг такое предложение. Ведь для иностранцев специальная методика должна быть.
– Так я же тебе объясняю, а ты все время перебиваешь. Я им и говорю то же самое, а они, он то есть, потому что мужчина звонил, говорит, что меня им рекомендовала моя приятельница, очень меня хвалила, я и согласилась.
– Какая еще приятельница?
– Раньше у нас в школе работала, Ира Стрельникова. Она давно уволилась. А этот мужчина представился директором фирмы, какой, забыла, у него гость живет, его партнер, того и надо обучать. Причем оказалось, что он по-русски уже немного говорит, а хочет на-учиться читать и писать, я его и обучала.
– И долго?
– Три занятия было. Они меня на дачу возили.
– В какое время?
– Да в разное. Днем, в июне ведь занятий в школе уже нет, можно всегда несколько часов выкроить. Иностранец такой симпатичный, средних лет, зовут Герберт, по национальности не то немец, не то швед.
– Да ты ведь не отличишь?
– Верно, я по-немецки только «Хенде хох!» знаю, а по-шведски вообще ничего. А вчера он позвонил мне в школу, говорит, если можно, вечером позаниматься.
– Кто позвонил-то?
– Директор фирмы, Игорь Петрович, мой наниматель, он мне деньги за уроки платил. Подъехал прямо к школе и отвез на дачу, это по Выборгскому шоссе, на машине минут сорок, а сам уехал. Позанимались мы с Гербертом, затем чайку попили, я жду-жду, не едет Игорь Петрович. Потом звонит, извиняется, говорит, что попал в легкую аварию, сам ничего, а машина разбита, ехать нельзя. Времени десятый час, я туда-сюда, а Елена, жена Игоря Петровича, и говорит, что на машине-то до города близко, а до станции пешком километров шесть. Ну куда я ночью шесть километров попрусь? Они и оставили меня ночевать.
– А мужу ты хоть позвонила?
– Позвонила, только не застала, он, наверное, с Гавриком гулял. А потом сели мы втроем ужинать, они меня каким-то ликером напоили, я немножко опьянела и забыла перезвонить.
– А утром?
– Утром проснулась, голова тяжелая, поискала телефон, не нашла. Потом думаю, что неудобно на людях с Тимофеевым объясняться, поеду уж домой. Приезжаю и вот застаю такой разгром и записку.
– Записка где лежала?
– Не помню, где-то в комнате, на виду.
– А когда тебе Петюнчик раньше записки оставлял, он куда их клал?
– На холодильник прикреплял.
Всем знакомым была известна Алкина система ведения домашнего хозяйства. Она оставляла мужу и детям подробные списки хозяйственных дел, требуя, чтобы каждое выполненное дело они обводили в кружочек. Если, проверяя списки в конце дня, она обнаруживала, что кружочков в списке меньше половины, то сыновей Алка наказывала материально, а мужа – морально. Дела, не выполненные сегодня, автоматически переписывались на завтра. Таким образом, холодильник в Алкиной кухне был просто утыкан записками. Правда, сегодня холодильник был чист, не попугаю же записки писать! И все-таки почему Петюнчик оставил записку не как обычно, на холодильнике, а в комнате? Хотел подчеркнуть важность момента?
Алка вдруг поставила чашку с недопитым чаем, вскочила и бросилась в ванную. Выйдя оттуда через десять минут, она была бледная, с кругами под глазами. Надежда подозрительно на нее посмотрела.
– Что это с тобой? Тошнит? Ты что ела-то?
– Да сегодня ничего не ела, только там, у них на даче, кофе попила с булочкой.
– Может, от голода?
– Да нет, мне еще утром было нехорошо, наверное, после вчерашнего ликера. Я думаю, уже пора совсем со спиртным завязывать, старые мы стали.
«Не обобщай», – подумала Надежда, но вслух ничего не сказала, чтобы еще больше не расстраивать Алку.
Она снова оглядела большую комнату.
– Все-таки странно, ты можешь вспомнить за двадцать лет хоть один случай, чтобы твой муж оставил после себя такой разгром?
– Но ведь за двадцать лет он ни разу не уходил от меня к другой женщине, – резонно возразила Алка.
Надежда воспряла духом: Алка мыслит вполне здраво, стало быть, еще не все потеряно.
– Значит так, сними этот жуткий халат, видеть тебя в нем не могу, волосы причеши. Теперь скажи, когда ты своего Тимофеева последний раз видела?
– Сегодня у нас суббота, значит, вчера утром, ой, нет, утром я спала, он сам на работу собирался.
– Значит, в четверг вечером?
– Нет, в четверг у нас в школе был выпускной, я пришла после двенадцати, он уже спал.
– Но хоть спящим ты его видела? – заорала потерявшая терпение Надежда. – Ты можешь с уверенностью сказать, что рядом с тобой спал именно твой муж, а не кошка, не собака и не какой-то посторонний мужчина?
– Ну что ты кричишь, голова болит. Ну, разумеется, могу сказать: видела его спящим в ночь с четверга на пятницу.
– Хоть какой-то прогресс. Это же уму непостижимо, сутками не видеть собственного мужа! Неудивительно, что… – Надежда прикусила язык, но было уже поздно.
– Что – неудивительно? Что мой муж меня бросил? Что ты смотришь на меня свысока? Ты на своего муженька не надышишься, потому что вы только вдвоем. А у меня на шее вся эта компания, да еще школа, двадцать лет как заведенная, в зеркало на себя некогда посмотреть!