Золотая лихорадка

Когда они уже спускались с холма, посреди улицы Коки вытянул шею и остановился, вглядываясь в один из уголков окружённого забором обширного участка их семьи, потом он обернулся к подростку:

— Телефон, Кадзуки! Такой громкий звонок, наверное срочный!

Подросток не смог ничего расслышать, но взял брата за руку и побежал. Когда он вставил ключ и открыл дверь, оказалось, что действительно звонили. Он был уверен, что это какое-то дурное известие, и от этого чувствительность нервов в руках и ногах притупилась. Сбросив кроссовки, он схватил трубку и прижал её к уху.

— Парень, ты?

Это был Канамото. Он помолчал немного, сделав вид, что переводит дыхание. Подросток подумал, что с сестрой что-то случилось, и покрепче сжал в руке трубку.

— Бабушка из «Золотого терема» умерла.

Голос Канамото затекал в сознание подростка, медленно разливаясь в мозгу, для чего потребовалось несколько секунд.

— Умерла… Когда? — Слова липли к языку, не желая быть произнесёнными. — Я сейчас приеду.

Он положил трубку, но не сразу смог перейти к каким-то действиям. Так же, как распирает желудок проглоченная второпях пища, непереваренные мысли и чувства ворочались и толкались в его голове, подросток и сам не заметил, что грызёт ноготь на большом пальце. Неожиданно мелькнули картины похорон деда: «В футболке и шортах нельзя!» Он кинулся на второй этаж. Переодевшись в школьную форму, он перед зеркалом завязал галстук, смазал волосы муссом и пригладил их щёткой, а когда привёл в порядок свой внешний вид, открыл ящик стола и сунул в карман вынутую оттуда пачку денег.

Спустившись с лестницы, он встретился глазами с братом и завопил:

— Как ты надоел! — Но это была не злоба, а отчаяние.

Снова взбежав на второй этаж, он влетел в комнату брата, достал из шкафа белую рубашку и синие брюки, снова спустился вниз и принялся переодевать Коки.

— Бабушка умерла. Это не твоя бабушка, Коки. Умерла бабушка Сигэ. — Повторяя это, точно в бреду, он надевал на брата носки.

Когда подросток и Коки вышли из такси, стоявший перед входом в «Золотой терем» Канамото выплюнул сигарету и загасил её подошвой ботинка.

— Я из больницы — прямо сюда. С утра ведь ничего не ел. Не то чтобы какое-то предчувствие, но захотелось поесть лапши у старика. А тут говорят, что на рассвете она умерла… Пошли. — Он через силу улыбнулся, хотя по лицу было видно, что готов заплакать.

Они вошли. Сидевшие за стойкой и вокруг двух столов с пивом и сакэ хозяева соседних лавочек, проститутки и просто случайные посетители, как по команде, уставились на подростка и на Коки.

— Подожди здесь. На улицу только не выходи! — велел подросток брату.

— Я с ним побуду. А ты пойди на второй этаж, — сказал Канамото.

— Для меня она совсем незнакомая. А Кадзуки пригласили к покойнице, так что пусть он идёт поскорей. — Коки уселся у стойки на табурет из алюминиевых трубок. — Я буду всем наливать. Канамото, ты купишь вина? — Он положил руку на плечо сидящего рядом мужчины.

Канамото глазами сделал подростку знак, чтобы тот поднимался на второй этаж, а сам зашёл за стойку, вынул из холодильника бутылку пива и открыл её.

— А этот-то кто? — спросил у Канамото мужчина, которого Коки обнимал за плечи.

— Я Коки. А вас, дяденька, как зовут?

— Странный ты, паренёк. Я не тот человек, чтобы здесь представляться, ну да ладно, зови Кимурой.

Коки у каждого спросил имя. Одни стеснялись, другие изумлялись, а кто-то принялся хлопать в ладоши, и в результате все собравшиеся назвали свои имена. Коки с первого раза их запомнил и, наливая пиво, обращался к каждому гостю.

Подросток поднялся по лестнице и открыл дверь. К нему повернула лицо женщина, которая сидела и махала веером: она обмахивала не то покойную, не то сидевшего рядом старика. Разинув рот, она выставила свои кривые зубы — это была проститутка Рёко.

— Ой, да это Кадзу-тян! Пришёл? Вот бабушке-то радость, хорошо, что пришёл… — Она потянула подростка за руку, как обычно поступала со своими клиентами. — Бабуля, вот и Кадзу-тян! Кадзу-тян пришёл! Хорошо, да? Бабуля, ты поняла? Кадзу-тян! — кричала она, обращаясь к покойнице. — Давай-ка, Кадзу-тян, садись вот сюда, рядом с бабушкой… — Со слезами на глазах Рёко перевернула подушку для сиденья, чтобы подложить подростку.

Лицо старухи было прикрыто старым застиранным японским полотенцем тэнугуи. Рёко приподняла его, и стали видны запавшие под рукой смерти глазницы и щёки, высохшая, как у мумии, кожа.

— Как куриные косточки, из которых она варила бульон для своей лапши, но выражение личика будто у младенца. — Рёко поправила покрывало, и стало видно, что старуха наряжена в кимоно цвета сакуры с белыми хризантемами по подолу. — Это в комоде лежало, в самом углу. Дедушка сказал, что оно не годится, мол, как У «ночных пташек» или у уличных зазывал, но я надела. Какие ещё «ночные пташки», и слово-то старинное…

Наверняка с этим кимоно что-то связано, может, это было её приданое.

В комнате было так влажно и душно, что бросало в пот. Ярко блестело лицо Тихиро, которая, сидя на пятках в церемонной позе, постоянно дёргала шеей, чтобы вернуть на место клонившуюся ко сну голову. И Рёко, и старик были в испарине, только у покойной лицо и руки были совершенно сухими, ни капельки пота — это поразило подростка. Завёрнутая в розовое кимоно старуха напоминала обезьянку, что водят за собой бродячие артисты, но если её в таком виде поместить в кумирню, наверняка она смогла бы стать буддой… Подросток невольно сложил руки, словно собирался помолиться, а потом украдкой сжал и погладил запястье, похожее на узловатую ветвь сухого дерева.

— Дедушка, Кадзу-тян пришёл, ты понял? Дедуля, ты-то у нас ещё не умер? Деда! — Рёко хлопнула старика, сидевшего в ногах у старухи, веером по руке. — Ну что ты с ним поделаешь! Всё на других свалил. Мы ведь разделили обязанности: кто за врачом пошёл, чтобы выписать свидетельство о смерти, кто понёс это в мэрию, чтобы получить разрешение на кремацию… — Она вдруг прищёлкнула языком, словно вспомнила о чём-то срочном. — Извините, я на минутку!

Рёко вышла из комнаты и чрезмерно громко, привлекая к себе внимание, стала спускаться по лестнице вниз.

— Зря ты сюда пришёл, — буркнул старик, не глядя в лицо подростка.

— Вентилятор ещё не принесли? Если не поставить там две или три вертушки, бабуля провоняет. Давайте-ка, вот вы, соберите по соседям! — гремел на первом этаже голос Рёко.

— С чего такое воодушевление? Провожаем ведь, нынче последняя ночь, «цуя», а ей праздник! Бабуля ещё и через реку не перешла… — едко заметил кто-то, и в ответ раздался смех.

Подросток не был твёрдо уверен, что он действительно грустит о кончине бабушки Сигэ, скорее, в нём бурлило иное чувство, больше похожее не на печаль, а на злость.

Так не должно быть! Это странно, что жизнь бабушки Сигэ на этом кончится и её забудут. Кто-нибудь должен был оплакать смерть бабушки Сигэ! Но кто должен? Этого подросток и сам не знал.

— Позвони в винный магазин, пусть принесут пива и сакэ. Скажи, чтобы принесли вдоволь, сколько надо, — проронил старик, и Тихиро, не говоря ни слова, встала и вышла из комнаты.

Когда умирает человек — что нужно делать? Подростку представилось, что по реке Оока медленно плывёт к морю розовая лодочка, множество людей по берегам реки машут ей на прощание руками, а в лодочке, утопая в белых хризантемах, лежит бабушка Сигэ.

— Иди-ка ты домой! Бабушка и так уже сможет переродиться в будду. — Старик впервые посмотрел подростку в лицо.

— Я же говорил, надо было в больницу…

Подросток спустился вниз и увидел, что хозяева лавочек и закусочных квартала Коганэ уже пустились в шумную многолюдную пирушку, похожую на совместные соседские пьянки под навесом, специально устраиваемые местным комитетом самоуправления в дни праздников. Коки, которого подросток впервые видел в таком приподнятом настроении, рассыпал повсюду свой звенящий смех, и проститутка из Таиланда, кокетливо хихикая, целовала его в лоб и щёки, оставляя следы своей губной помады.