Страница 28 из 41
Елена начала подозревать его, и вновь послала звать на совет. Тайно же велела разведать о князе и его замыслах. Андрей вновь отозвался болезнью. Послала в третий с настоянием – то же.
– Ты, государь, – отвечал через посла Андрей своему маленькому племяннику, как государю, а не Елене, его матери: – приказал к вам с великим запрещением, чтоб нам непременно у тебя быть, как ни есть: нам, государь, скорбь и кручина большая, что ты не веришь нашей болезни и за нами посылаешь неотложно, а прежде, государь, того не бывало, что нас к вам, государям, на носилках волочили. И я, от болезни и от беды, с кручины отбыл ума и мысли. Так ты бы, государь, пожаловал, показал милость, согрел сердце и живот мне, холопу своему, своим жалованьем, чтобы холопу твоему вперед было можно и надежно твоим жалованьем быть бесскорбно и без кручины, как тебе Бог положит на сердце.
Как ни отбивался старицкий князь, Елена захватила его вместе с его сторонниками и заключила под стражу. Через полгода он умер в тюрьме, а его сторонники были пытаны, биты кнутом, казнены торговою казнью, а иные повешены вдоль большой дороги к Новгороду на известном друг от друга расстоянии: Новгород принял было сторону князя старицкого против Елены.
Затем, в правление Елены следовали войны с Литвою, Крымом и Казанью. Насколько она лично руководила всеми этими делами – трудно сказать. Но несомненно, инициатива ее и влияние на бояр подкреплялись непосредственным влиянием и даже самовластием ее любимца Овчины-Телепня: помимо него и помимо Елены не проходило ни одно важное дело – все сосредоточивалось у Овчины, как у нравственного центра.
На Елене же, вмёсте с малолетним сыном, лежало и внешнее представительство, как на государыне.
Так, когда начались смуты в Казани и задумано было усмирение и покорение этого царства, Едена решилась освободить из заточения бывшего казанского царя хана Шиг-Алея, который еще со времени покойного великого князя сидел в московском полону на Белоозере, с своею женой.
Шиг-Алея освобождали затем, чтоб посадить опять на казанский престол и сделать послушным орудием Москвы.
Замечателен прием Шиг-Алея у Елены. Освобожденный из ссылки Шиг-Алей просил позволения представиться великому князю и правительнице. После представления у маленького Ивана, Шиг-Алей явился к его матери. Так как это было зимой (9 января 1536 г.), то казанский царь подъехал к дворцу Елены в санях. Его встретили у саней бояре с дьяками. В сенях встретил сам великий князь с боярами. Елена принимала его при такой обстановке, при какой обыкновенно принимали послов: она окружена была боярынями; по сторонам сидели бояре.
Шиг-Алей, войдя в палату, ударил челом в землю.
– Государыня великая княгиня Елена! – обратился к правительнице казанский царь с своею, замечательною по наивной простоте, речью: – Взял меня государь мой, князь Василий Иванович, детинку малого, пожаловал меня, вскормил как щенка и жалованьем своим великим жаловал меня как отец сына, и на Казани меня царем посадил. По грехам моим, казанские люди меня с Казани сослали, и я опять к государю своему пришел: государь меня пожаловал, города дал в своей земле, а я ему изменил и во всех своих делах перед ним виноват. Вы, государи мои, меня, холопа своего, пожаловали, проступку мне отдали, меня, холопа своего, пощадили и очи свои государские дали мне видеть. А я, холоп ваш, как вам теперь клятву дал, так по этой своей присяге до смерти своей хочу крепко стоять и умереть за ваше государское жалованье, так же хочу умереть, как брат мой умер, чтоб вину свою загладить.
Елена, отвечала ему:
– Царь Шиг-Алей! великий князь Василий Иванович опалу свою на тебя положил, а сын наш и мы пожаловали тебя, милость свою показали и очи свои дали тебе видеть. Так ты теперь прежнее свое забывай, и вперед делай так, как обещался, а мы будем великое жалованье и бережение к тебе держать.
Царь снова ударил челом в землю, его одарили – дали шубу и другие дары, и опустили на подворье.
Тогда пожелала видеть государские очи Елены и царица, жена Шиг-Алея, Фатьма-Салтан. Правительница приняла и Фатьму.
Ханшу также встретили у саней, но только уже боярыни. В сени вышла к ней сама правительница, поздоровалась и ввела в палату.
Когда, вслед затем, в палату вошел маленький Иван, казанская царица встала, ступила с своего места, а великий князь сказал ей «привет» – «табуг салам», а потом «карашевался» – поздоровался с нею. После «карашаванья» маленький Иван сел у матери на своем великокняжеском месте, по правую руку Фатьмы-Салтан; по обе стороны его уселись бояре, по сторонам Елены – боярыни. Фатьму-Салтан Елена пригласила в себе на обед, на котором присутствовал и маленький Иван с боярами. Отпуская из своей избы ханшу, которой Елена после обеда подносила чашу, она одарила ее на дорогу.
С именем правительницы Елены связываются все как внешние, так и внутренние государственный дела московского царства до самой возмужалости Ивана Васильевича, собственно до смерти Елены. Не останавливаясь на этих делах, так как они относятся к общей истории Русской земли, а не к личной деятельности Елены, мы укажем только, что, по ее распоряжению, в 1535 году изменена монетная система в московском царстве. При муже ее обнаружено было всеобщее искажение денег – обрезы и подмеси в монете: так из «гривенки» следовало выделывать 250 «денег», а между тем исказители обрезывали их до того, что из «гривенки» выходило таких обрезков до 500 и более, Исказителей монеты жестоко казнили – лили им в рот расплавленное олово, рубили руки. Елена приказала из «гривенки» чеканить 300 «денег», и, вместо изображения на «деньге» великого князя на коне с мечом, велела чеканить изображение князя с копьем в руке. Отсюда деньги получили название «копейных»; отсюда же произошла и наша «копейка».
До самой кончины Елены князь Овчина-Телепень-Оболенский оставался ее любимцем и главным советником: помимо него не докладывалось ни одно важное дело, – помимо него не решался действовать литовский гетман Радзивилл, когда искал мира с Москвою, – через него шли все «печалованья» у великого князя и его матери.
Но Елене недолго привелось править московским государством: 3 апреля 1538 года ее не стало. Современники положительно утверждают, что она была отравлена врагами. Елена умерла еще очень молодой – всего через 12 лет после своего замужества, пробыв вдовой и правительницей только пять лет.
Смерть Елены была большим торжеством для ее врагов, да и вообще для всей боярской партии, в голове которой стоял князь Василий Васильевич Шуйский; первым делом Шуйского было то, что на седьмой же день по кончине Елены он приказал схватить ОвчинуТелепня-Оболенскаго, его сестру Аграфену Челяднину и их сторонников.
Овчина умер с голоду и от тяжести оков; сестра его была сослана в Каргополь и там пострижена.
Неистовства бояр по смерти Елены не останавливались даже в присутствии великого князя-ребенка, который все видел и все потом припомнил боярам.
«По смерти матери нашей Елены, – писал он впоследствии Курбскому, когда тот бежал в Литву, – остались мы с братом Юрьем круглыми сиротами. Подданные наши хотение свое улучили, нашли царство без правителя: об нас, государях своих, заботиться не стали, начали хлопотать только о приобретении богатства и славы, начали враждовать друг с другом. И сколько зла они наделали! Сколько бояр и воевод, доброхотов отца нашего, умертвили! Дворы, села и имения дядей наших перенесли в большую казну, неистово пихали ногами ее вещи и спицами кололи, иное и себе побрали… Нас с братом Юрьем начали воспитывать как иноземцев или как нищих. Какой нужды не натерпелись мы в одежде и в пище! Ни в чем нам воли не было, ни в чем не поступали с нами там, как следует поступать с детьми. Одно припомню: бывало мы играем, а князь Иван Васильевич Шуйский сидит на лавке, локтем опершись о постель нашего отца, ногу на нее положить. А что сказать о казне родительской? Все расхитили… Из казны отца нашего и деда наковали себе сосудов золотых и серебряных и написали на них имена своих родителей, как будто бы это было наследственное добро; а всем людям ведомо – при матери нашей у князя Ивана Шуйского шуба была мухояровая зеленая на куницах, да и те ветхи: так если б у них было отцовское богатство, то чем посуду ковать, лучше б шубу переменить. Потом на города и села наскочили и без милости пограбили жителей» и т. д.