Русские исторические женщины

Особый посланец повез ответ князя Патрикеева пану Заберезскому.

Литва видимо еще более заторопилась. Той же зимой от литовскаго князя Александра явился на Москву послом пан Глебович. После, посольских дел пан Глебович был на обеде у великого князя. После обеда, по обычаю, великий князь послал с князем Ноздроватым на посольское подворье меды – поить посла. Подвыпивши, пан Глебович стал заговаривать с князем Ноздроватым о сватовстве, но не добившись ничего, хотел говорить об этом с князем Патрикеевым. Пировали потом у Патрикеева, снова выпили, и снова пан Глебович начал «задирки» о сватовстве. Патрикеев ничего не отвечал, потому что считал неприличным говорить о таком деле людям, находившимся в положении пирующих. Однако, на другой день, доложивши об этом великому князю, Патрикеев сам заговорил с Глебовичом о деле. Тот отвечал, что говорить лично от себя, а не от своего государя, и только просил выведать у великого князя: согласится ли он на брак своей дочери с их государем.

– По вашему, какому делу следует быть прежде – миру или сватовству? – отвечал на это Патрикеев.

Глебович сказал, что об этом поговорят с великими московскими людьми великие литовские люди, которые едут на Москву. С своей стороны Патрикеев сказал, что когда приедут литовские послы для заключения мира, тогда время будет начать речь и о сватовстве и что московские бояре этого желают, а до той поры и говорить нечего.

Между тем гонец Патрикеева, возивший в Полоцк ответ его пану Заберезскому, воротился с новым письмом этого последнего. Заберезский писал, что о сватовстве он говорил с князем, епископом и панами, что все они желают мира и родственного союза между государями и что этого желает и великий князь их Александр. Но на всякий случай Заберезский желал, до отъезда послов своих в Москву по этим делам, иметь ручательство в том, что начатое дело поведет к доброму концу;

«Как вы государя своего честь стережете, – писал он, – так и мы: если великие послы вернутся без доброго конца, то к чему доброму то дело пойдет вперед?

Но Москва хитрила и заминала речь о сватовстве: ей хотелось добиться существенных результатов в вопросе о мире.

Литва с своей стороны хитрила. Видя, что её подходы к сватовству не удаются, она пустила в ход опять окольные сношения. В ход были пущены «кречеты». Птицу эту любили литовские паны, большие соколиные охотники. «Задирки» посредством «кречетов» начались опять со стороны пана Заберезского с земляком своим Яковом Захарьичем.

Пан Заберезский прислал к Захарьичу в Новгород пробить позволение купить двух кречетов. Захарьич знал, что означали эти кречеты, и тотчас послал доложить об этом великому князю.

Иван Васильевич отвечал, что дело тут не в кречетах, а, конечно, засылает Литва затем, чтобы высмотреть что-либо, «или задираючи для прежнего дела». Поэтому Захарьич должен был послать к Заберезскому своего человека с кречетами и с грамотою о деле: «возьмутся за это дело, то дай Бог, а не возьмутся, то нам низости в этом нет никакой». Великий князь наказал также, чтоб в Полоцк с кречетами послали умного человека, который бы мог высмотреть тамошние дела и вежливо порасспросить; с посланцем же Заберезскаго отправить до границы пристава с наказом – смотреть, чтобы с ним никто дорогой не поговорил, и чтоб так делалось и вперед, когда кто из Литвы приедет.

Так дело тянулось почти два года. Видя бесполезность этих подсыпок и «задираний,» Литва решилась отправить в Москву большое посольство. В январе 1494 года явились большие послы – братья Петр Белый Янович, воевода Троцкий, и Станислав Гаштольд Янович, староста Жомоитский. Цель посольства была – мир с Москвою и укрепление вечной с ней приязни родственный связью.

Послы должны были представляться и великой княгине Софье Палеолог, матери невесты. До представления они спрашивали: будут ли при ней дочери? Послам отвечали, что дочерей не будет. Во время переговоров великий князь объявил, что согласен выдать дочь свою за литовского государя, если только ей не будет неволи в вере, в чем послы ручались головою.

Послы явились княгине. Там они увидели невесту, старшую дочь великой княгини, Елену. Ей в это время было около 18-ти лет. Без сомнения, смотрины невесты оказались благоприятными, потому что в тот же день последовало обручение, т. е. мена крестов с цепями и перстней.

Особу жениха представлял младший посол пан Станислав, а старший был отстранен потому, что был женат на другой жене.

Великий князь требовал, чтоб жених дал такую утвержденную грамоту: «Нам его дочери не нудить к римскому закону. Держит она свой греческий закон».

За грамотой отправлены были в Литву послы – князья Ряполовские. Это те самые Ряполовские, из которых одному, Семену, как мы видели выше, великий князь впоследствии отрубил голову за заговор против великой княгини Софьи и сына ее Василия и о котором Иван Васильевич отзывался, что Семен Ряполовский в Литве «высокоумничал». Ряполовским дан наказ: говорить накрепко, чтоб Александр дал грамоту о вере Елениной по списку слово в слово; если же он никак не захочет дать грамоты, то укрепить его на словах, пусть крепкое свое слово молвит, что. не будет ей принуждения в греческом законе. Ряполовские донесли из Вильно, что Александр дает грамоту, но только в такой форме: «Александр не станет принуждать жены к перемене закона; но если она, сама захочет принять римский закон, то ее воля». Ряполовские не принимали этой грамоты. Тогда Александр отправил в Москву нового посла, Лютавора Хребтовича. Великий князь спросил: зачем Александр изменил грамоту? Посол отвечал, что он не может отвечать на этот вопрос, не имея наказа. На это великий князь объявил: если Александр не даст грамоты по прежней форме, то он дочери за него не отдаст.

Литва и здесь уступила. Грамота была дана такая, какую требовал великий князь московский. Тогда он назначил и время приезда послов за невестой – праздник Рождества: «чтоб нашей дочери, – говорил он, – быть у великого князя Александру за неделю до нашего великого заговенья мясного».

Послы приехали за невестой в январе. Это были: виленский воевода князь Александр Юрьевич, полоцкий наместник Янь Заберезский, главный сват присылавший за кречетами и проч., и наместник бреславский пан Юрий.

– Скажите от нас брату и зятю нашему великому князю Александру, – говорил Иван Васильевич послам: – на чем он нам молвил и лист свой дал, на том бы и стоял, чтоб нашей дочери никаким образом к римскому закону не нудил. Если бы даже наша дочь и захотела сама приступить к римскому закону, то мы ей на то воли не даем, и князь бы великий Александр на то ей воли не давал же, чтоб между нами про то любовь и прочная дружба не нарушалась, Да скажите великому князю Александру: как даст Бог наша дочь будет за ним, то он бы нашу дочь, свою великую княгиню, жаловал, держал бы ее так, как Бог указал мужьям жен держать, а мы слыша его к нашей дочери жалованье, радовались бы тому. Да чтоб сделал для нас – велел бы нашей дочери поставить церковь греческого закона на переходах у своего двора, у ее хором, чтоб ей близко было к церкви ходить, а нам бы его жалованье к нашей дочери приятно было слышать. Да скажите от нас епископу и панам вашей братье, всей раде, да и сами поберегите, чтоб брать наш и зять нашу дочь жаловал, и между нами братство и любовь в прочная дружба не нарушались бы.

13 января была обедня в Успенском соборе. После обедни, на которой присутствовало все великокняжеское семейство и бояре, великий князь подозвал литовских послов к дверям и передал им свою дочь.

Но невеста не тотчас уехала. Два дня она жила в Дорогомилове. Тут шло угощение послов, и угощал их брат невесты Василий. Великая княгиня Софья, мать невесты, сама ночевала с ней. Великий князь два раза приезжал к дочери. Вот его последний наказ: во всех городах, через которые будет проезжать, она должна быть в соборных церквах и служить молебны. В Витебске гордовой мост худ, а потому «если можно будет проехать ей к соборной церкви, то поехала бы, а нельзя – то и не ездила бы». Наказал, как поступать, когда какие-нибудь паны встретят ее. Если кто из панов даст ей обед, то самой панне быть на обеде, а пану не быть. Отъехавших из Москвы самовольно князей, Шемечича и других, не допускать к себе; если бы даже и после, в Вильне, они пожелали ударить ей челом, то чтоб Александр не велел им и княгиням их ходить к Елене. Если ее встретит сам великий князь Александр, то ей из каптаны (из экипажа) выйти и челом ударить, и быть ей в это время в наряде; если позовет ее к руке, то ей к руке идти и руку дать; если велит ей идти в свою повозку, но там не будет его матери, то ей в его повозку не ходить, а ехать в своей каптане. В латинскою божницу не ходить, а ходить в свою церковь; захочет посмотреть латинскую божницу или монастырь латинский, то может посмотреть один раз или дважды. Если будет в Вильне королева, мать Алексадра, ее свекровь, и если пойдет в свою божницу, а та ей велит идти с собою, то Елене провожать королеву до божницы и потом вежливо отпроситься в свою церковь, а в божницу не ходить.