Иномиры (сборник)

— Я думаю, что так и было. Незабвенный лорд Стенли приводил цитату из Библии: «Сыны Неба сходили на землю и увидели красивых дочерей человеческих, и брали их себе в жены, а те рожали им детей. С тех пор пошло племя гигантов». И через сотню тысяч лет потомки этих гигантов вполне могут «сынами Неба», попасть в отставший во времени сопредельный мир и там найти красивых дочерей человеческих, вроде моей прелестной Оли. Попав в свое прошлое, они замкнут круг кольцевого развития всего сущего. И все это будет запечатлено в слоях Времени, как программа для новых волн Жизни.

— Это все так серьезно и непонятно, что я просто буду считать себя, по Марку Твену, собственной бабушкой. Ты прости меня, глупую.

И Оля лукаво улыбнулась.

— Увы, он не учел, что нельзя физически внуку попасть в близкие дедушкины слои Времени.

— Физически? — насторожилась Оля. — А если мысленно?

Альсино внимательно посмотрел на нее:

— У тебя появилась весьма любопытная мысль!

— Ты так думаешь?

— Конечно! Если человек не может перейти в ближние слои Времени, то его информационный луч проникнет.

— Информационный луч? — повторила Оля.

— Как я сам об этом не подумал! Ты помогла мне еще лучше Робика! Если допустить такое, то многое становится ясным.

— Многое?

— Например, предчувствие людей твоего мира. Это, очевидно, не что иное, как непроизвольное заглядывание информационным лучом в ближний слой Времени, угадывание там запрограммированного.

— Я предчувствовала, что непременно увижу тебя! Правда-правда!

— Теперь можно объяснить предсказания ваших пророков, дельфийских пифий, наконец, сверхъестественные прорицания вашего провидца Нострадамуса, о котором я у вас читал.

— Как я догадалась про Нострадамуса? Я привезла с собой его книжку пророчеств. Они сбывались и могли бы пригодиться такому историку, как Наза Вец. Он так увлеченно рассказывал мне о себе…

— Вот это поистине удивительно! Ведь телепатической связи между сопредельными мирами нет. Ты не могла знать о нашем с Наза Вецем замысле. Книжка Нострадамуса может оказаться очень полезной.

— Я буду рада! Если позволите, я буду помогать вам. Но почему ты говоришь «ваши пророки, ваши прорицатели»? А разве в неомире их не было?

— У нас их и не могло быть. У людей неомира события происходят впервые. Впереди нет запрограммированных слоев Времени. Нам некуда заглядывать информационным лучом. Только в прошлое. А это — память.

— Но если все записано в слоях Времени, то должны быть там записи о библейских пророках, о Нострадамусе?

— Очевидно, запись событий в слоях Времени пунктирна. Там запечатлены основные этапы развития. И ваша волна Жизни в какой-то мере живет сама по себе. Вы можете заглядывать в грядущее. И что самое опасное, даже уничтожить его бездумными действиями. Иначе мне не зачем было бы появляться у вас.

— Но тогда мы не встретились бы!

— Но теперь мы вместе! И я предложу Наза Вецу часть нашего исследования прошлого связать с четверостишьями Нострадамуса. Они затрагивают сбывшиеся события истории. И о каждом из них можно написать новеллу, отразив в ней дух эпохи и ее героев.

— Замечательная задумка! Как мне хотелось бы вместе с вами переноситься во времена Генриха II и Екатерины Медичи, когда жил Нострадамус, в пору Великой французской революции, показать Наполеона, его славу и крах. А потом мировая война, революция в России, тяготы и достижения народа вопреки всем гонениям. Период насилия, его перенес сам Наза Вец. Наконец, мое время, когда кончилась эра «тирании во благо народа».

Новые испытания наступили для него. Как жаль, что мы не сможем увидеть, каково теперь там. Мне так хотелось бы разделить участь моих родных и современников! Но только с тобой!…

— Увы! Высшая мера, вынесенная судом, закрывает мне доступ туда.

Оля вздрогнула и изменилась в лице.

— Что с тобой, родная? — спросил Альсино, хотя уже знал причины ее возбуждения.

Оля смотрела на него расширенными, округлившимися глазами-незабудками:

— Ты сказал, что у вас в неомире нельзя заглядывать в новые появляющиеся слои Времени.

— Они не только пусты, запрограммированы. Их просто еще нет. Они появляются по мере жизни нашего мира.

— Значит, не только пророчества, а даже предчувствия невозможны.

— Надо думать, так… Но это не относится к логическому прогнозированию развития событий.

— А что же тогда со мной? Я уверена, что знаю, будто сейчас случится что-то важное, изменяя все. Я предчувствую, Альсино. И я даже боюсь. Правда-правда!

— Все хорошо! Вот идет Моэла. Ты все поймешь… Моэла, высокая, стройная, с красящей ее строгое лицо сединой, горделиво шла по саду, разыскивая молодых людей.

— Что же случилось? — спросила Оля.

— Как я понял маму, нечто очень серьезное. Сейчас мы снова увидим старых знакомых, — твердо ответил Альсино.

— Кого, кого? Я ведь не всегда могу читать твои мысли.

Подошедшая Моэла «передала» то, что до глубины души взволновало Олю:

— Как, снова будет суд? Наза Вец прилетит сюда?

— «Таков полученный мною совет Председателя, переданный после его свидания с гостями со звезд».

Оля поняла ее, но не полностью.

— Разве за одно деяние можно судить дважды?

«Оценивать деяние можно до тех пор, пока не приблизишься к Истине», — прозвучала в сознании Оли мысль Моэлы.

Вслед за Моэлой появился Робик.

Как всегда, робот первым увидел снижающийся летающий диск. Он опустился недалеко от калитки, и из него вышли Наза Вец и Музыкант.

Оля прошептала:

— А я ведь хотела захватить для него наши музыкальные записи и забыла.

Моэла ласково взглянула на нее.

В отличие от первого суда, Альсино и Олю не пригласили в дом, где в одной из комнат собрались три судьи Верховного суда под председательством Моэлы.

Моэла даже не пустила в дом Робика, и он, скучный, если так можно сказать о биомашине, скитался по дорожкам сада.

Неведомо как, но он воспринимал волнение, охватившее Альсино и Олю.

Ожидание было мучительно долгим.

И вдруг из домика Моэлы послышались звуки.

Музыкант исполнял первый фортепьянный концерт Сергея Рахманинова.

Словно ветер пролетел над верхушками деревьев, напоминая недавний ураган. Это были вступительные виртуозные пассажи.

Затем послышалась оркестровая запись мелодии, отозвавшаяся в сердцах молодых людей, словно она была написана именно для них.

Из дома вышли Моэла и Наза Вец.

— Что? Что? — спрашивала Оля.

Альсино изменился в лице, побледнел, потом вспыхнул румянцем.

— Наза Вец! — бросился он к старцу. — Как жаль, что мы не сможем работать вместе над твоим замыслом. Появились такие увлекательные возможности.

И оба они отступили в тень дерева, молчаливо обмениваясь мыслями. Моэла пошла к Оле.

— «Милая моя доченька! — ласково звучало в мозгу Оли. — Только радость отмены приговора и возможность вам с Альсино вернуться в твой мир могут утешить меня. А я мечтала наслаждаться вашим счастьем».

— Как?! — воскликнула Оля. — Мы с Альсино вернемся к маме, папе, бабушке, увидимся с Леной и со всеми, с кем мне было так трудно расстаться?

— «Да, родная. Перед тобой и твоим другом встают великие задачи во имя спасения всей нашей Планеты. И я горжусь, что вы будете бороться за грядущее».

Оля не могла удержаться от слез и бросилась на грудь Моэлы. Та гладила ее волосы и тоже полными слез глазами смотрела на воспрянувшего сына. Он напоминал атлета, готового поднять небывалый груз.

Альсино повел Олю в дом.

— Вот видишь, — шептала она. — Я предчувствовала все! И сама кляну себя за это.

— Почему?

— Потому что это опровергает твою теорию о первичности событий в неомире. Я же увидела, заранее увидела, что произойдет что-то очень важное.

— Милая моя Оленька! Здесь двойное счастье!