Свет

– Бля! – сказала она. – Да пошел ты! Эд, это я и есть. Я – это Пирпойнт-стрит, вот.

Она залезла обратно и велела рикше:

– Увези меня от этого придурка.

Подумав, спустила ногу на бетон и топнула ею.

– Эд, я люблю тебя, но стоит напомнить, что ты твинк. А что, если мне хотелось секса с кем-нибудь крупнее меня? Что, если это мне нужно было себя переделать? Ты этого не видишь, потому ты и твинк.

Эд уставился на нее.

– Ну надо же, – посетовал он, – спорю с человеком, которого даже не узнаю.

– Тогда взгляни на меня. Ты мне помог из дерьма вылезти, но я слишком поздно поняла, что взамен обязана тебе заменить мамочку. Твинкам всегда нужна мамочка. А если я больше не хочу быть мамочкой?

Она вздохнула. Было ясно, что его этим не пронять.

– Послушай, – продолжала она. – Что значит для тебя моя жизнь? Ты меня спас, я тебя не забуду. Но у меня свои представления о жизни. У меня свои амбиции, и всегда были. Ты все равно с мадам Шэн скоро отчалишь. Ага! Думаешь, я не в курсе? Эд, я тут и до тебя жила. Только твинк бы думал иначе. Мы уже друг друга спасли, пора спасать себя. Ты знаешь, что я права.

К берегу Эда Читайца понеслась длинная изогнутая волна мрака: разлом Алькубьерре, зона гравитационного прибоя во тьме, где спиральная воронка пустоты засасывает одно за другим все значимые события твоей жизни, и если ничего не делать, то так и останешься глазеть в ничто через ничто.

– Я догадываюсь, – сказал он.

– Эй! – окликнула она. – Посмотри на меня.

Она приблизилась и вынудила его посмотреть ей в глаза.

– Эд, с тобой все будет в порядке.

У него голова закружилась от ее перекроенных феромонов. От одного звука ее голоса у него началась эрекция. Он поцеловал ее.

– Ммм, – протянула она. – Отлично. Ты скоро снова будешь в своей среде, среди известных летчиц. Должна сказать, я им завидую.

Глаза ее были цвета вероники на заливных лугах корпоративных земель Нью-Венуспорта. От волос пахло шампунем из перечной мяты. И все же облик ее казался совершенно естественным. В нем словно и не было ничего искусственного, только произведение искусства. Так и не скажешь, что к закройщику ходила. Секс на леденцовой палочке, Мона-клон, порнозвезда в кармане.

– Я добилась чего хотела, Эд.

– Я рад, – сказал он через силу. – Я правда рад.

– И надеюсь, что ты тоже добьешься.

Он поцеловал ее в макушку.

– Держись тут, Энни.

Она одарила его улыбкой.

– А как же! – сказала она.

– Белла Крэй…

Энни пожала плечами:

– Эд, ты же меня не узнал. Как же узнает она?

Она аккуратно разомкнула объятия и вернулась в коляску рикши.

– Ты уверена? – осмелилась спросить рикша. – Ты же раньше отсюда не вылезала.

– Я уверена, – сказала Энни. – Мне жаль.

– Да ну, брось, – возразила рикша. – В порту сидишь на диете без сантиментов.

Энни расхохоталась, потом всхлипнула и утерла глаза.

– Ты тоже держись, – сказала она Эду.

И уехала. Эд смотрел, как фигурка рикши уменьшается и сливается с голыми бетонными стенами космопорта; реклама струилась ей вослед, как облачко цветастых шарфов или рой бабочек в солнечных лучах. На миг взметнулась ручка Энни – помахать Эду на прощание, жестом одновременно печальным и веселым. Он услышал крик, который потом восстановил по обрывкам донесшихся слов:

– Не зависай надолго в будущем!

Затем она повернула за угол, в город, и больше он в этой жизни ее не видел.

Остаток дня Эд провел в кафе «Прибой», где так надрался, что домой его отволокли уже затемно старые знакомые – игроки из дюнного мотеля. Сандра Шэн ждала его, держа под мышкой аквариум. Старперы рассмеялись и поплевали на ладони, имитируя ожог от скорчера.

– У тебя серьезные проблемы, приятель! – напророчили они.

В комнате, где раньше жила Энни Глиф, всю ночь во тьме посверкивали-кружились тусклые белые мошки, а потом перелетели к дюнам снаружи.

На следующий день Эд пришел в себя, обнаружил, что совсем без сил и находится на борту «Превосходной скидки». Он был один, а корабль готовился стартовать. Он слышал басовитое гудение двигателей через корпус. Он чувствовал, как подрагивают кончики стабилизаторов. Откуда-то снизу донесся раскатистый маслянистый рокот: запускались динаточные драйвера; у Эда в миллионный раз волоски встали дыбом на затылке, потому что он ощутил себя живым в этом месте и этом времени, чтобы вскоре переместиться прочь отсюда и оказаться где-нибудь еще, когда-нибудь еще.

Всегда отыщется еще что-нибудь. А потом – еще что-то.

Дрожь возбуждения сотрясла и грузовой кораблик. «Превосходная скидка» аккуратно уравновесила себя на верху пламенного столпа и рванулась к небесам с грацией, неожиданной для бочонка.

– Эд! – сухо позвала его Сандра Шэн спустя пару минут. – Глянь-ка!

На парковочной орбите Нью-Венуспорта было не протолкнуться от K-раблей. Звенья и суперзвенья растянулись, насколько хватал глаз, их были сотни, они неустанно меняли формации, наслаивались друг на друга. Выныривали из локального пространства и проявлялись снова, со звериной взаимной подозрительностью разворачивали боевые установки; корпуса словно закипали от попурри элементарных частиц. Блеск навигационных и защитных полей, полей селекции целей и контроля систем оружия, полей, способных излучать в любом диапазоне – от мягкого рентгена до жесткого ультрафиолета. Локальное пространство кишело миражами и подергивалось. Корабли репетировали охоту, не двигаясь с места. Он так и слышал убийственную пульсацию двигателей.

«Война!» – подумал он.

«Превосходная скидка», получив разрешение на отлет, протиснулась между ними и отчалила с орбиты.

28

Везде искры

После размолвки с Анной Майкл Кэрни оделся и уехал на взятом напрокат автомобиле в Бостон, где успел выпить пива и купить себе «Бургер Кинг» до закрытия ресторана. После этого он принялся бесцельно ездить вверх-вниз по прибрежной дороге, пробиваясь через густые белые туманные карманы и жуя по ходу дела двойной чизбургер с беконом и картошкой фри. Когда океан удавалось разглядеть, он казался далекой серебристой полосой, а дюны на южной оконечности залива – черными курганами на его фоне. Даже после заката над пляжем продолжали с криками носиться морские птицы. Кэрни остановил машину, выключил двигатель и прислушался к шороху ветра в камышах. Вышел наружу, пересек дюны и встал на влажном песке, разведя носком ботинка полосы отсортированной отливом гальки. Спустя мгновение ему померещилось, как что-то огромное несется через залив в его сторону. На пляж возвращалось чудовище. А может, не так само чудовище, как обстоятельства, в которых его появление стало возможным: состояние мира, Вселенной, поворот порядка вещей; мысль эта несла черную безнадегу, откровение и, под конец, облегчение – так бывает, когда узнаешь что-нибудь совсем нежелательное, но втайне испытываешь извращенную радость. Присутствие это распространялось с востока, перемещаясь прямо от линии горизонта. Оно пронеслось над Кэрни или, точнее говоря, через него. Вздрогнув, он отвернулся от моря и пошел обратно через дюны к машине, вспоминая женщину, убитую им в английском Мидлендсе, там, где за обеденным столом полушутя спрашивали: «Как ты хочешь провести первую минуту нового тысячелетия?»

Уже открывая рот для ответа, он жалел о том, что сейчас скажет. Он и рад был бы ответить уверенно-оптимистически, как все остальные. Вспоминая тот эпизод, он ясно почувствовал, как ничтожна стала его жизнь. Он ее обернул в несчастье самому себе. По дороге обратно в коттедж он опустил боковое стекло и вышвырнул во тьму упаковку от «Бургер Кинг».

Вернувшись, он обнаружил, что в коттедже царит тишина.

– Анна? – позвал он.

Она была в гостиной. Телевизор оказался включен, но звук – убавлен до минимума. Анна снова стянула с постели одеяло и села перед огнем, скрестив ноги; руки ее, повернутые ладонями вверх, покоились на коленях. За последний месяц она прибавила в весе пару фунтов, отчего ее бедра, живот и задница округлились и помолодели; остальное тело, однако, не изменилось и было костлявым, как у лошади. Ему показалось, что в ней произошла какая-то перемена, но на расстоянии трудно было понять какая. Запястья Анны так побелели, что вены выступали на них, подобно ссадинам от наручников. Рядом с собой она положила поварской нож из углеродистой стали, купленный Кэрни в первую их поездку на пляж. Лезвие отсвечивало в заполнившем комнату сиянии телеэкрана, сероватом и неуверенном.