Дорога соли

Рахма опустила глаза. Что правда, то правда. Между пальцев на ногах сочилась кровь, оставляя пятна на изношенных, пыльных сандалиях.

— Пойдем со мной, в наше селение. Я позабочусь о том, чтобы тебя накормили, напоили и уложили спать. Может быть, какой-нибудь мужчина согласится завтра доставить тебя домой.

Старуха сплюнула в пыль и заявила:

— Нога моя никогда в жизни не ступит на землю, по которой ходят люди кель-базган. Я и так с большой опаской решилась на такой далекий путь.

Мариата глубоко вздохнула. Вот наказание! Не бросать же эту женщину здесь, ведь она пришла издалека специально за ней, к тому же ранена.

— Тогда пойдем к нашим харатинам. Они позаботятся о тебе.

— Какая деликатность. — Рахма, дочь Джумы, улыбнулась и потрепала Мариату по руке. — Ты так похожа на свою бабушку.

Харатины, работающие на грядках, принадлежащих вождю племени и его родичам, выстроили в долине поселок из маленьких круглых хижин, слепленных из речного камыша, камней и грязи. Они жили здесь круглый год, в то время как остальное племя вело свой обычный кочевой образ жизни, странствуя по старинным маршрутам Сахары от одного оазиса к другому и возвращаясь ко времени сбора урожая, на выращивание которого они выделяли средства и забирали его, оставляя харатинам пятую часть, причитающуюся им за работу. Харатины привыкли к частым визитам надсмотрщиков Муссы, сына Ибы, проверяющих, как идут дела с заготовкой пищи на зиму, но когда в поселке появились две никем не сопровождаемые женщины кочевого племени, даже дети бросили свои игры и, разинув рты, провожали их взглядами. Несколько старух кружком стояли вокруг большой ступы и толкли зерно. Их черная кожа посерела от летающей по воздуху муки. При каждом ударе на руках содрогались дряблые мышцы. Увидев Мариату с Рахмой, они так и застыли с поднятыми пестиками. Две женщины помоложе, ткущие ковер на высоком вертикальном станке, уставились на пришелиц сквозь сетку натянутых нитей. Их серьезные темные лица были словно располосованы на кусочки блестящими шерстяными паутинками. Даже старики бросили плести корзины и повернули к ним головы, но никто не сказал ни слова.

Наконец один мужчина медленно встал, высоко поднял голову, настороженно взглянул на них и вышел навстречу. На нем был рваный заплатанный халат. Несмотря на властное лицо, он не очень-то был похож на вождя. Мужчина поприветствовал их, как полагалось по обычаю, и замолчал, ожидая, что скажут гостьи.

Мариата объяснила, что Рахме нужен знахарь, а еще ее следует накормить и напоить.

— Сейчас мне нечем отблагодарить вас, но я приду после и принесу для вас что-нибудь, немного серебра…

— Что нам толку в твоем серебре? — рассмеялся старейшина. — Лучше упроси своего аменокаля, чтобы он хоть немного облегчил наше бремя. Это будет лучшая награда, которую ты можешь нам предложить.

— Не думаю, что аменокаль понимает, что значит «облегчить бремя», — сказала Рахма.

Лицо старейшины изобразило удивление, но он промолчал.

— Мое положение не таково, чтобы я могла вступаться за вас перед аменокалем, — кротко произнесла Мариата. — Но я могу принести вам риса и чаю.

— Спасибо, это было бы очень кстати. — Старик положил ладонь на грудь и поклонился.

Мариата повернулась к Рахме.

— Я приду навестить тебя завтра.

— Да, обязательно. Мы должны торопиться.

— Я не собираюсь идти с тобой.

— А я думаю, пойдешь. Посмотри вокруг. Как ты можешь мириться с тем, что здесь происходит?

— Что ты имеешь в виду? — смутившись, спросила Мариата.

«Деревня как деревня, — подумала она. — Такая же убогая и нищая, как и все поселения харатинов».

— Открой глаза, посмотри внимательно. Неужели ты не видишь, что они голодают?

Мариата послушно огляделась вокруг, впервые в жизни обращая внимание на то, чего прежде просто не замечала. Исхудалые лица детей с раздутыми животами, их огромные глаза, руки и ноги тонкие как палки. У взрослых такой изнуренный вид, словно с утра до вечера они трудятся до изнеможения и одной ногой стоят в могиле. Яркие пятна на их одеждах только подчеркивали тусклые глаза, впалые щеки, лица, на которых застыло выражение тихого отчаяния.

— Люди Муссы заберут себе даже это. — Рахма протянула руку, показывая на ковер, что ткали женщины. — Харатинам дают только шерсть и узор. Ковер будет продан с большой выгодой, а те, кто его соткал, ничего не получат.

Она подошла к старухам, сказала что-то на их родном языке, и те залопотали в ответ. Рахма жестом позвала Мариату поближе.

— Видишь? Им оставляют только испорченное зерно, из которого они толкут муку. Эти колосья люди подобрали в отбросах. Тут гораздо меньше, чем пятая часть, как должно быть по договору. Посмотри на детей…

Между лачуг прямо в грязи на корточках сидели двое малышей с относительно светлой кожей, едва научившихся ходить. Ребятишки постарше усталыми взорами смотрели на них, прислонившись спинами к стенке хижины.

Мариата кивнула.

Рахма щелкнула языком и спросила:

— Разве эти две крошки похожи на детей харатинов? Думаю, нет. У них слишком светлая кожа. Полагаю, что тут разбросал свое семя юный Росси. Эти женщины мне сказали, что первый ребенок был зачат силой, а вторая девушка хорошо усвоила урок первой и уступила добровольно.

По дороге к стоянке Мариата еще раз прошла мимо Наимы, которая пасла коз, принадлежащих племени, и в первый раз обратила внимание на то, что их, оказывается, много. Черные и коричневые, пестрые и пегие, белые и рыжеватые, они бродили меж растущих в долине деревьев, выщипывая все съедобное до последнего листика. Потом Мариате попалось стадо овец, кормящихся в окрестностях стоянки. У взрослых были спутаны передние ноги, а ягнята бегали на свободе. Ведь далеко от маток они не уйдут. На вид животные были сытые и бодрые, их оказалось так много, что и не сосчитать. Потом появились шатры, а рядом с ними прекрасные верблюды, крепкие и сильные маграбийские, покрытые длинным волосом берабские, низенькие серые адрарские и, наконец, мехари, очень дорогие белые животные из Тибести, горной местности на территории Чада. Мехари считались большой роскошью, дорогой игрушкой для богатых юношей. Они редко использовались для того, для чего, собственно, и были выведены. Их хозяева могли с большой скоростью перемещаться по бескрайней пустыне, совершать внезапные набеги на другие племена и нападать на караваны. На мехари устраивались скачки, и победитель получал награду. Мариата знала, что два из этих огромных и весьма норовистых белых верблюдов с надменно посаженными головами принадлежат Росси.

Невысокие, сшитые из шкур шатры племени кель-базган только внешне казались жилищами простыми и невзрачными. Внутри женщины племени хранили настоящие сокровища: яркие ковры, мягкие овечьи шкуры, резные стулья и кровати, сундуки с серебряными украшениями, шерстяные платья, туфельки без задников и сандалии с медными пряжками, дорогие сумки с бахромой из разноцветной кожи. В той стороне шатра, что обращена к востоку, самые дорогие свои вещи берегли их мужья. Это были мечи, выкованные из толедской стали еще три столетия назад и передаваемые по наследству из поколения в поколение, амулеты-тчероты и талисманы, именуемые гри-гри, толстые серебряные браслеты и богато украшенные седла. Здесь же громоздились сундуки с рисом, кули с просом, мешки с мукой, кувшины с маслом и оливками, горшки с пряностями, купленными на северных базарах. Все женщины племени были полненькими, а детишки упитанными. Даже собаки всегда сыты. Тощими оставались только бедняки. Пусть репутация племени кель-базган и не столь высока, как, например, овеянного легендами кель-тайток, но племя все равно жило богато. Мариата огляделась, и ей показалось, что прежде она не видела всего этого. В первый раз ей стало стыдно. Девушка никогда не думала о разнице в жизни людей, к которым принадлежала сама, и харатинов, зависимых от них. Она всегда считала это в порядке вещей. Харатины должны служить благородным людям и получать свое за верность. Прежде ей никогда не приходило в голову, что плата эта очень мала, а порой и несправедлива.