Вас любит Президент

– Раски и Фроги – они ведь люди, Лерой. Будут любопытствовать, пронюхают что-нибудь, а потом будут с репортерами говорить. Нельзя, Лерой.

– Капитан.

– Да?

– Мы по-прежнему говорим сейчас о законе и порядке, или о чем мы тут с вами говорим?

– Наконец-то до тебя дошло. Я по собственному почину саботирую следствие. Просто чтобы поставить тебя на место.

Лерой поморщился.

– Я серьезно.

– Никаких разговоров, Лерой. Никакой прессы. Газеты пищали по этому поводу два дня, весь город знает, и мне присылают жалобы.

– Какие жалобы?

– Из очень высоких мест.

– Понимаю.

– Иди встречай свою бабу из Лонг Айленда, если тебе хочется. Как ее зовут?

– Гейл. Слушайте, это правда может помочь делу, если я смотаюсь во Францию. Марти, я не шучу.

– За свой счет, партнер. Возьми отпуск и езжай хоть в Антарктиду. Гейл? Ее зовут Гейл? Не замужем?

Лерой помолчал, раздраженный, а затем сказал —

– Разведена.

– Счастливый сукин сын ты, Лерой. Убирайся.

Глава пятая. В погоне за фантомом

Телохранитель Винса – большой неуклюжий парень, который вряд ли смог бы защитить даже свое собственное тело если бы кому-то взбрело бы в голову на него напасть в отсутствие других, более конструктивных, занятий. Я стучу в дверь машины, и двуглазая протоплазма смотрит на меня тупо, и я вижу, как такой, типа, огонек недоумения вдруг поднимается со дна его свинячьих глазок, будто он никогда не видел приземистых женщин в своей паршивой жизни. Он опускает стекло и говорит – «Да?», притворяясь спокойным и скучающим. Я велю ему вылезать из машины. Винс стоит за мной и, наверное, кивает в знак согласия, поскольку недоумение протоплазмы становится из смутного явным. Толстяк вылезает на тротуар не торопясь, и мне хочется дать ему ногой в яйца. Я запрыгиваю в машину и даю ему стадолларовую бумажку и говорю, что на сегодня он свободен и пусть пойдет и купит себе пива, а потом поймает такси и едет домой, и купит жене цветы. Винс снова кивает и тихо что-то говорит. Протоплазма обижается.

Винс говорит – «Может лучше я сам поведу?»

Я говорю – «Нет, Винс, не лучше».

Он залезает и устраивается справа от меня. Я поворачиваюсь назад и говорю детям «Привет!», а они просто на меня таращатся, молча. Дети вообще очень тупые всегда. Один из этих двух детей, мальчик, вроде бы Люк его зовут, поворачивается к Винсу и говорит – «Папа, я голодный» – очевидно прощупывая ситуацию, желая убедиться, что он все еще главный, а папа его подчиненный.

Винс говорит – «Не сейчас».

Видно, что ему неудобно. Дитя говорит – «Но я голодный» своим тонким скрипучим голосом. Вдруг подключается девочка, и говорит – «Я тоже голодная».

Разумеется они тут же оба устраивают сцену, но я оставляю все это на попечение Винса, пусть разбирается. Я просто веду машину. Обожаю водить. Вожу мало. Редко предоставляется удобный случай – раз в вечность, когда Гейл милостиво позволяет мне вести ее громоздкий внедорожник, похожий на огромный прямоугольный кусок мыла на спине огромной черепахи с безумными глазами. Ехать нужно на запад, но на всякий случай я увеличиваю скорость и, не включая сигнал поворота, поворачиваю в Парк у Восемьдесят Первой, поглядывая все время в зеркало заднего вида, ожидая, что кто-нибудь резко притормозит и повернет за нами. Ничего подозрительного вроде бы нет. Пересекаю Парк и Пятую, поворачиваю на Мэдисон и останавливаюсь у тротуара, а позади стоит большой грузовик.

Бентли очень заметная машина, не говоря уже о том, что его могли начинить жучками. Вроде бы за нами никто не следовал, но все равно нужно ловить такси, и ловить его нужно мне, поскольку не каждый таксист в Нью-Йорке знает чемпиона мира по боксу в лицо, а Винс, хоть и светлокожий, все равно смотрится, как частичный негр, а тупые подонки таксисты, включая черных, расисты, гады, не спешат подбирать негров, боясь, что им не заплатят или еще что-нибудь похуже. Я велю Винсу выволочь детишек из машины и подождать. Выхватываю ключи из зажигания, выскакиваю, поднимаю руку.

Росту я маленького, я наверное уже об этом сообщила, а потому мое присутствие никакого эффекта на окружение не имеет, когда я выхожу в свет, и, не забудьте, дело происходит на Мэдисон, где почти всегда наличествует большое количество весьма заметных людей, шляющихся вверх и вниз по авеню и выглядящих важно. Так что несколько такси проезжают мимо, но наконец одно останавливается. Я открываю заднюю дверь рывком. Винс загоняет детей внутрь и залезает сам. Я заступаю внутрь одной ногой и сквозь отверстие в стеклопластиковом щите протягиваю шоферу две стадолларовые купюры и велю ему ждать три минуты. Мне нужно позвонить. Винс тут же вмешивается, сообщая всем, что у него есть с собой телефон. Я, типа, говорю ему – заткнись, Винс. Тут вдруг детки, сообразив, что у папы действительно есть телефон, требуют, чтобы папа дал его им поиграть, и начинают ныть, когда им отказывают. Я бегу к платному телефону на углу, надеясь, что он работает.

Он работает.

Ебаные телефонные карточки! Представляете? Ебаные недоучки, которые заведуют этим сервисом, их нужно стерилизовать, честное слово. Как бы ты не спешила – все равно нужно выслушать всю эту чушь, которую тебе говорит какое-то очень свойское сопрано, говорит непреклонно и долго; и от ярости, пока ты ждешь, можно написать в шелковые трусики, а она, блядь такая, не унимается, и благодарит тебя за то, что ты пользуешься услугами именно этой компании (очень медленно, очень отчетливо благодарит, растягивая каждый слог) и объясняет, каким количеством минут ты будешь располагать для данного разговора, если тебе захочется истратить все минуты на карточке – а потом не соединяет тебя с абонентом, и нужно начинать все сначала. Но наконец я пробиваюсь сквозь все это и меня соединяют с пригородной компанией такси у черта на рогах, и я им говорю, чтобы мне там приготовили машину прямо сейчас, пронто, и чтобы она меня там ждала с работающим мотором. Я прибуду через час, но она все равно должна там стоять начиная со следующей минуты, и чтобы мотор работал, и тогда я заплачу диспетчеру двести а таксисту триста.

Тут я соображаю, что нужно было сказать наоборот, но поздно. Диспетчер соглашается, но без особого энтузиазма. Я по голосу понимаю, что он не воспринимает меня всерьез. Ничего не поделаешь.

Я поворачиваюсь – и вот, началось, чего ожидали, то и случилось. Наличествует большой мускулистый из семейства веристов, в дешевом костюме, у Лексуса, а другой такой же из этого Лексуса выбирается, представляете себе. Они даже не понимают, насколько все их ужимки старомодны, даже по голливудским стандартам. Ну, так или иначе, я бегу к такси, залезаю на сидение рядом с шофером, и говорю ему, чтобы быстро очень ехал.

К счастью, шофер – молодой внимательный парень из Гарлема, любит профессиональный бокс. Он знает, кто такой Винс и он весь трепетен и хочет говорить, и переполнен до краев гарлемской дружелюбностью. Но времени нет, и я ему это говорю, и Винс подтверждает, а таксист сделает все, чтобы Винсу было приятно, так что нам повезло. Мог быть пакистанец или еще какой-нибудь, и ничего не понял бы.

Таксист вжимает акселератор в пол. Мы срываемся с места и втискиваемся в движение, и я смотрю назад, и Винс тоже, и мы оба видим как два вериста ныряют в свой Лексус и тоже пытаются втиснутся в движение, но подъезжает огромный грузовик с прицепом и перекрывает им путь. Я велю шоферу повернуть налево. Он поворачивает. Угадайте, что дальше. Нам опять везет! Мы с Винсом обмениваемся отчаянным взглядом, на светофоре Пятой Авеню включается красный свет, но шофер все равно на нее поворачивает, не останавливаясь, и, еще раз повезло – нет нигде копов.

Мы летим вниз по Пятой, а затем я заставляю шофера пересечь Парк, свернув на перемычку у Восемьдесят Пятой. В Парке я вздыхаю свободнее. Уффффф! Знаю, что шоферу полагается вознаграждение. Помогать тем, кто тебе помогает – добрый знак, и я даю ему еще две стадолларовые купюры. Лицо у него становится каменным. Вам нужно было это видеть. Ужасно забавно, хотя, конечно, мне теперь не до забав. Ну, я ему говорю – Вест-Сайд Шоссе до Моста Вашингтона, потом по Палисайдз в Спринг Валли. Винс желает обсуждать разные вещи, но я велю ему молчать пока что, и пусть он отвлечется, занявшись хоть раз в жизни воспитанием своего выводка. Это потому, что они, выводок, начали всерьез действовать мне на нервы, дурье паршивое, требуют к себе внимания и разглядывают меня подозрительно сквозь стеклопластиковый щит, и отводят глаза как только на них посмотришь. Теперь они требуют, чтобы им рассказали сказку, но Винс очевидно не знает никаких сказок и извиняется, говоря что он обычно читает им сказки, а книжки под рукой в данный момент нет. Я продолжаю поглядывать назад, и, поскольку нахожусь на переднем сидении, единственный способ все увидеть – повернуться, встать на колени, и посмотреть сквозь отверстие в стеклопластиковом экране – через которое деньги дают, или суют пистолет по прибытии к месту назначения, и чтобы это сделать, мне нужно придвинуться к шоферу, стоя на коленях, и вдруг я вижу, что он косится на мои утонченно очерченные ягодицы. Вроде бы никто за нами не гонится, поэтому я надменно смотрю на шофера и он отворачивается. Думаю, проскочим.