Происхождение всех вещей

Монополия на добычу цинхоны по-прежнему принадлежала испанцам, так что по закону Генри считался контрабандистом. По этой причине он решил обойти стороной оживленный Тихоокеанский берег и ехать на восток — по суше — через весь южноамериканский континент. При нем был паспорт, согласно которому он являлся французским торговцем тканями. Генри, его мулы, бывшие рабы и угрюмые индейцы избрали путь воров — из Лохи по реке Замора к Амазонке, а оттуда к берегу Атлантики. Там он сел на корабль до Гаваны, а после до Кадиса, и таким образом Генри вернулся в Англию. Путь домой занял у него полтора года. По дороге ему не встретились ни пираты, ни шторма, ни смертельные болезни. Ни один саженец не погиб. Это было не так уж сложно.

Сэр Джозеф Бэнкс будет доволен, думал Генри.

Но когда Генри снова предстал перед сэром Джозефом в уютной резиденции в доме тридцать два на Сохо-сквер, тот был недоволен. Бэнкс был стар, болен и рассеян — таким Генри его еще не видел. Страшно мучимый подагрой, он был поглощен собственными научными замыслами, которые считал важными для будущего Британской империи.

Бэнкс пытался найти способ покончить с зависимостью Англии от иностранных поставщиков хлопка и с этой целью отправил ботаников на острова Британской Вест-Индии, чтобы те попытались вырастить хлопок там, но их труды пока не увенчались успехом. Кроме того, желая нарушить монополию голландцев на торговлю специями, он пробовал вырастить в Кью мускатный орех и гвоздику, но тоже безуспешно. Он предстал перед королем с предложением превратить Австралию в штрафную колонию (эта идея пришла ему на досуге), но пока к нему никто не прислушался. Еще он работал над строительством сорокафутового телескопа для астронома Уильяма Хершеля, желавшего открыть новые кометы и планеты. Но больше всего Бэнксу нужны были шары для воздухоплавания. У французов они были. Французы проводили эксперименты с газами, весившими меньше, чем воздух, и запускали людей летать над Парижем. Они опередили англичан! Бог свидетель, ради науки и государственной безопасности Британской империи срочно нужны были шары.

Поэтому в тот день Бэнкс был не настроен слушать Генри Уиттакера, убежденного в том, что на самом деле Британской империи нужны плантации цинхоны в индийских Гималаях, на средней высоте. Ведь эта идея никак не решала проблемы с выращиванием хлопка и специй, поиском комет и полетами на воздушных шарах. Голова Бэнкса была забита под завязку, нога чертовски болела, а наглый вид Генри Уиттакера сам по себе раздражал до такой степени, что он не обратил внимания на его слова. Этим сэр Джозеф Бэнкс допустил редкую стратегическую ошибку — ошибку, которая в итоге дорого обошлась Англии.

Но надо сказать, в разговоре с Бэнксом в тот день Генри тоже допустил стратегическую ошибку, и не одну, а несколько. Во-первых, он явился в дом тридцать два на Сохо-сквер без приглашения. Прежде он так делал, но тогда он был дерзким пареньком, и подобное нарушение этикета было ему простительно. Теперь же Генри стал взрослым мужчиной (и притом здоровяком), чей настойчивый грохот в дверь можно было счесть не только неучтивостью, но и угрозой физической расправы.

Вдобавок Генри предстал перед Бэнксом с пустыми руками, чего никогда не следует делать ботанику-коллекционеру. Его перуанские тайники остались на борту судна, приплывшего из Кадиса и стоявшего на якоре в порту. Генри собрал впечатляющую коллекцию, но как мог Бэнкс об этом знать, не видя образцов, спрятанных где-то далеко в недрах торгового корабля внутри бычьих пузырей, бочек, дерюжных мешков и вардианских кейсов?[6] Лучше бы Генри прихватил с собой что-то, что можно повертеть в руках, пусть не черенок красной цинхоны, но хотя бы прекрасную цветущую фуксию. Все что угодно, лишь бы привлечь внимание старика, умаслить его и заставить поверить в то, что сорок фунтов в год, вложенные им в Генри Уиттакера и перуанскую экспедицию, не потрачены даром.

Но Генри любезничать не привык. Вместо этого он с порога обрушился на Бэнкса с неприкрытыми обвинениями:

— Зря вы, сэр, отправили меня изучать цинхону, когда ее нужно продавать! — Проронив эти совершенно необдуманные слова, Генри все равно что обозвал Бэнкса болваном и одновременно осквернил дом тридцать два на Сохо-сквер неприятным душком торгашества, как будто сэру Джозефу Бэнксу, самому богатому джентльмену во всей Британии, могло прийти в голову лично заняться коммерцией!

Справедливости ради заметим, что Генри мыслил не совсем здраво. Он много лет провел в одиночестве в далеком лесу, а воображение молодых людей в лесу порой может опасно разгуляться. В своей голове он уже так много раз обсуждал эту тему с Бэнксом, что теперь, когда дошло до реального разговора, его охватило нетерпение. Ведь в его воображении все уже было решено и его идея увенчалась успехом! Генри считал, что есть лишь один возможный вариант развития событий: Бэнкс должен обрадоваться его идее, посчитав ее блестящей, представить Генри кому нужно в Министерстве по делам Индии, обеспечить финансирование и дать его потрясающему проекту ход, желательно завтра после обеда. В мечтах Генри плантации цинхоны уже росли в Гималаях, а он сам стал баснословно богатым человеком, как и посулил ему однажды сэр Джозеф Бэнкс, а лондонское высшее общество приняло его как настоящего джентльмена. Но главная ошибка Генри Уиттакера была в том, что он позволил себе поверить в то, что они с сэром Джозефом Бэнксом теперь могли считаться милыми, старыми закадычными друзьями.

По правде говоря, к этому времени Генри Уиттакер и сэр Джозеф Бэнкс вполне могли бы считаться милыми, старыми закадычными друзьями, если бы не одна маленькая проблема: дело в том, что в глазах сэра Джозефа Бэнкса Генри Уиттакер всегда был лишь презренным низкородным работягой и потенциальным вором, чьим единственным предназначением в жизни было служение на пользу тем, кто стоял выше его, ровно до тех пор, пока он не исчерпает свои возможности.

— Еще, — продолжил Генри, хотя Бэнкс еще не оправился от оскорбления своих чувств, чести и своей гостиной, — полагаю, нам следует обсудить мою рекомендацию в члены Королевского общества.[7]

— Минуточку, — встрепенулся Бэнкс, — а кто, соизвольте спросить, рекомендовал вас в члены Королевского общества?

— Полагаю, это сделаете вы, — ответил Генри, — в награду за мои труды и мастерство.

Тут Бэнкс надолго потерял дар речи. Его брови зажили своей жизнью и взлетели на самую верхушку лба. Он резко вдохнул. А потом, к несчастью для будущего Британской империи, расхохотался. Он хохотал так сильно, что в какой-то момент ему пришлось вытереть глаза платком из бельгийского кружева, который, верно, стоил больше, чем дом, где вырос Генри Уиттакер. После столь утомительного дня посмеяться было так приятно, и Бэнкс отдался этому веселью всем своим существом. Он смеялся так заразительно, что стоявший за дверью камердинер просунул голову в щелочку, желая узнать, что же вдруг так развеселило хозяина. Бэнкс хохотал так громко, что не мог говорить. Что, пожалуй, было и к лучшему, ведь, не зайдись он в приступе хохота, ему трудно было бы подобрать слова, чтобы выразить весь абсурд этой идеи — что Генри Уиттакер, который, по-хорошему, уже восемь лет как должен болтаться на виселице в Тайберне, Генри Уиттакер, с его крысиной мордочкой врожденного карманника, чьи жуткие каракули так веселили Бэнкса все эти годы и чей отец (вот бедолага!) так до сих пор и жил среди свиней и яблонь, что этот неоперившийся жулик ждет, будто его пригласят в самое почтенное и благородное научное сообщество во всей Британии! Ну что за смех!

Заметим, что сэр Джозеф Бэнкс был всеми уважаемым председателем Королевского общества, о чем было хорошо известно Генри; и если бы ему пришло в голову порекомендовать в члены хромого барсука, Королевское общество приняло бы зверушку с распростертыми объятиями и даже отчеканило бы для нее почетную медаль. Но принять Генри Уиттакера? Позволить этому бесцеремонному авантюристу, этому скользкому хлыщу, этому неотесанному чурбану добавить инициалы «Ч. К. О.» к своей неразборчивой подписи?

6

Калька с английского Wardian case — «цветочный ящик Уорда», или флорариум, контейнер, использовавшийся для перевозки растений с середины XIX века. Тут у Гилберт небольшая нестыковка — ее Генри Уиттакер уехал из Перу в 1784 году, а Натаниэль Уорд, изобретатель вардианского кейса, родился лишь в 1791 году.

7

Научное общество, основанное в 1660 году; выполняет роль Академии наук.