Страница 62 из 65
Госпожа Кай-кун давала мне для чтения разные книги. Она говорила, что это ее любимые книги, поэтому по ним нельзя составить представление обо всей их литературе в целом, скорее наоборот: они представляют лишь малую ее часть. Впрочем, ясно, что даже если бы я прожил здесь не один год, а целую сотню лет, мне все равно не удалось бы познакомиться со всей литературой.
Я прочел одну весьма объемистую книгу, написанную более ста лет назад. Книга называлась «Позднее лето»; она показалась мне весьма высоконравственной и духовной. Имени автора я не запомнил[83]. Более всего на свете автор – по крайней мере если судить по этой его книге – любит розы. В общем и целом книга производит вполне достойное и умиротворяющее впечатление. После этого я прочел книгу другого, современного автора; она называлась «Судебное дело» и оказалась весьма мрачна и сурова[84]. Он описывает, как некоего человека преследуют безликие, никак не обозначенные власти, он же, передвигаясь лишь с величайшим трудом, как во сне, не может защитить себя. Третью книгу я так и не понял как следует: называлась она «Блуждания и заблуждения»[85] и повествовала о вещах, ничего мне не говорящих. Я признался в этом госпоже Кай-кун, которая была этим немало разочарована, ибо считала автора – пусть не во всех, но по крайней мере во многих его вещах, – величайшим знатоком «Языка добродетели», писавшим с несравненным изяществом и подкупающей простотой. Возможно, я не смог этого оценить, сказала госпожа Кай-кун, потому что не знаю ни времени, ни обстоятельств, в которых он жил. Возможно. Но тогда к чему было давать мне эту книгу?
Потом я прочел еще одну книгу, очень толстую, автор которой назывался просто Мужчина и больше никак. В ней он очень подробно, а местами и с юмором рассказывает историю одной семьи, все больше запутывающейся в обстоятельствах. Мне она так понравилась, что я решил прочесть еще что-нибудь из написанного этим Мужчиной, однако меня ждало разочарование. Другая его книга, оказавшаяся еще толще первой, называлась «Волшебная гора», и говорилось в ней исключительно о людях, страдавших легкими. Третью его книгу, озаглавленную «Выдержавший экзамен ученый по имени Сжатый Кулак», я отложил, прочтя всего несколько страниц[86].
Так что в целом литература большеносых находится не только в совершенно отличном от нашего, но и в весьма странном состоянии. Как ты мог понять из краткого обзора, сделанного для меня госпожой Кай-кун и по мере возможности изложенного мною выше, древней литературы большеносые почти совсем не читают – прежде всего потому, что язык изменился слишком сильно. Однако они и имен своих древних авторов не помнят. Это, на мой взгляд, объясняется отсутствием у большеносых привычки чтить старину.
Почтенный возраст для них ничего не значит. Стоит появиться чему-то новому, как они без всякой проверки тут же признают его лучшим, чем старое. Кажется, я уже приводил этот пример: старая, изношенная и много раз чиненная ось повозки, без сомнения, уступает новой, только что изготовленной. Тут новое, без сомнения, лучше старого. От нового ковра больше толку, чем от протертого старого, новая масляная лампа выгоднее старой, треснувшей, новая шуба теплее изношенной, лопнувшей по швам. Однако эту истину, неоспоримую для многих предметов обыденной жизни, большеносые переносят вообще на все вещи, включая философию и литературу. Они и тут не привыкли чтить старину: любая новая философия, новая литература кажутся им предпочтительнее старых – только потому, что они новые. Большеносые и тут применяют в качестве меры все ту же ось от повозки, что, само собой, есть совершенная бессмыслица, ибо эта мера применима лишь к изнашивающейся вещи. Но кто же когда-либо слышал, чтобы стихотворение изнашивалось от частого чтения? А большеносые именно так и полагают. Вероятно, они просто уже не могут иначе, потому что рассматривают все и вся только с точки зрения выгоды. Потому-то они и ценят выше всего такую литературу, от которой ожидают для себя выгоды, что уже само по себе нелепо. Они называют ее «деловой литературой»: это книги, в которых говорится о политике, об обществе, и авторы их усиленно претендуют на полезность своих трудов. Вообще на взгляды автора здесь обращают гораздо больше внимания, чем на его стиль. Что, впрочем, вполне объяснимо, ибо взгляды и в самом деле изнашиваются, как оси у городских повозок. Неудивительно, что большеносым то и дело приходится придумывать себе новые взгляды.
Вначале я, как ты помнишь, боялся за исход своего путешествия в этот далекий и чуждый мне мир, предпринятого – что уж скрывать – из чистого любопытства, и сильно сомневался, принесет ли оно хоть какую-то пользу. Однако теперь я знаю, что благодаря ему я сделал большой шаг вперед в своем развитии. Только теперь, достигнув вполне зрелого возраста, я могу сказать, что мое образование завершено – не потому, что я досконально познал здешний мир со всеми его удобствами и неудобствами, и не потому, что узнал, как будут жить люди через тысячу лет, а потому, что понял разницу между привычкой воспринимать людей такими, каковы они есть, и попыткой установить, какими они должны быть. Об этом я беседовал со многими большеносыми. Все они думают только о том, какими люди должны быть. Зачем вам это? – всякий раз спрашивал я. Затем, отвечали мне, чтобы научить людей быть такими, какими они должны быть. Что за глупость, думал (но не говорил) я в ответ: во-первых, у них существует добрая сотня представлений о том, какими должны быть люди, и все эти представления противоречат одно другому, во-вторых же, и это главное, люди все равно останутся такими, каковы они есть. Как кошка не может не ловить мышей, так и человек не может не искать своей выгоды, и испокон веку он рисковал всем, чтобы приобрести выгоду за счет другого. Много ли в таком случае проку от самого изощренного философствования? Однако большеносым ничуть не надоедает философствовать на эту тему, ибо они мечтают построить мир, справедливый и счастливый для всех. Одни верят, что это будет возможно, когда во главе государства станут мудрецы, другие полагают, что подобный мир будет построен, когда у каждого будет больше, чем ему необходимо, третьи считают, что для этого достаточно лишь поровну поделить имущество всех между всеми... Все это сплошная глупость. Вот он, сделанный мною шаг вперед: в мире большеносых я наконец понял, что никакие шаги вперед невозможны.
Уже в течение по меньшей мере трех тысяч лет (считая назад от времени большеносых) мудрецы убеждают нас, что рая на земле быть не может. Сколько ни есть на свете мудрецов, совершенно разных, это единственный пункт, в котором все они сходятся. Однако большеносые не желают признавать и этого. Они лгут сами себе, утверждая, что с помощью все новых «шагов вперед» можно когда-нибудь достичь земного рая. Вместо чистых и светлых небес их мир прикрывает огромный лист бумаги, на котором начертана ложь, выдуманная для себя ими самими. Неудивительно, что все под ним начинает тлеть и гнить. Я не утверждаю, что тут существует прямая связь, однако ты помнишь, как я писал тебе, что одним из первых моих впечатлений в этом мире была вонь.
Так что не приходится удивляться, если большеносые и в литературе предпочитают новое старому, считая, что новое-де всегда лучше. Почти все, что пишется ныне в Мин-хэне, в стране Ба Вай и вообще на «Языке добродетели», посвящено тем странным обстоятельствам, в которых находится сейчас бывшее царство Дубинноголового императора. Чтобы ты понял, о чем речь, мне придется сделать еще одно отступление. Если я не ошибаюсь, в одном из писем я уже писал об этом императоре, последнем из правившей здесь династии: по словам господина Ши-ми, его звали Ви-гэй, он был вторым императором этого имени и имел, как говорилось в народе, деревянную голову. Так вот, около семидесяти лет назад, если считать от моего настоящего времени, этот Ви-гэй Деревянноголовый развязал большую войну, которую проиграл. Его свергли и отправили в отдаленное поместье, где он и провел остаток дней, ради развлечения распиливая дрова. После падения его династии в стране начались смуты, которыми наконец воспользовался некий маляр, чтобы объявить правителем себя[87]. Этот новый правитель провозгласил, разумеется, свою собственную теорию о том, какими должны быть люди. Но, не желая слишком утруждать себя, он просто объявил, что в земной рай войдут лишь люди со светлыми волосами (что само по себе довольно странно; дело в том, что я видел его портреты, и всюду он изображен с черными волосами). Этот узурпатор в свою очередь тоже развязал войну и тоже проиграл ее, получив ряд весьма чувствительных ударов – не лично, к сожалению, а лишь в отношении своего войска.
83
«Позднее лето» – «Nachsommer», рус. пер.: «Бабье лето», роман австрийского писателя Адальберта Штифтера (1805-1868).
84
«Судебное дело» – «Процесс», роман австрийского писателя Франца Кафки (1883—1924).
85
«Блуждания и заблуждения» – «Irrungen, Wirrungen» (в рус. тгер.: «Пути-перепутья), роман немецкого писателя Теодора Фонтане (1819-1898).
86
«Мужчина» – Томас Манн (1875-1955), крупнейший немецкий писатель, автор семейной эпопеи «Будден-броки» (1901), романа «Волшебная гора» (1924) и философского романа-эссе «Доктор Фаустус» (1947). Фамилия писателя по-немецки действительно означает «человек», «мужчина»; имя же легендарного доктора Фауста переводится с немецкого как «кулак».
87
«Некий маляр» – имеется в виду Адольф Гитлер, рейхсканцлер Германии с 1933 по 1945 г., в молодости учившийся на художника.