Возвращение

Гнев Гийома растворился. Он чувствовал себя беспомощным перед необъяснимым сочувствием Мари. Не глядя на нее, он проговорил:

— Если вы намекаете на ссуду, то мое решение окончательное! И вашего поручительства мне не нужно!

— Я это уже поняла. Это был всего лишь жалкий предлог, чтобы заставить меня прийти, — это позволило вам освободиться наконец от боли, которая вас мучила. Надеюсь, теперь, когда вы излили свой яд, вам стало легче. Я начинаю к этому привыкать… Около года назад кто-то счел уместным слать нам, и не только нам, письма с оскорблениями и угрозами… И это продолжалось около двух месяцев! Интересное совпадение — там тоже говорилось о сотрудничестве с фашистами… Это странно, не так ли?

Молодой банкир внезапно побледнел. Неужели она угадала? Все указывало на него как на организатора этого мрачного фарса! И все же ей трудно было представить его печатающим на пишущей машинке измышления, которые заставили ее так страдать…

— Вы вдруг замолчали, мсье! — не отступала Мари. — Все сходится: на письмах был штамп Лиможа, где вы и проживаете; вы назвали моего мужа коллаборационистом… Так кто же в этой комнате преступник — вы или я?

— Не знаю, о чем вы говорите, мадам!

— Неужели? Вы сказали, что изнемогали под грузом общественного осуждения после смерти вашего отца. Я же говорю вам о боли, которую спровоцировали эти анонимные письма. Я их сожгла, но эти строчки навсегда запечатлелись в моей памяти. Еще немного, и нам пришлось бы уехать, расстаться с друзьями, оставить свой дом… И все это из-за труса, который побоялся бросить все эти обвинения нам в лицо! Но наша невиновность была признана публично, и письма перестали приходить. Если человек честен и порядочен, никакой поклеп ему не страшен. Поймите главное: прежде чем обвинять, наведите справки и не принимайте за чистую монету то, что кем-то преподносится вам как правда; всегда все проверяйте сами! Зачем снова барахтаться в грязи? Забудьте то, что заставило вас страдать, и смотрите вперед! Вы не должны отвечать за преступления других, за их ошибки. А теперь, с вашего позволения, я ухожу!

На этот раз Мари быстрым шагом направилась к двери и вышла из кабинета. На улице она набрала полную грудь прохладного и влажного воздуха. Какое это облегчение — наконец расслабиться и отпустить на волю эмоции! После этой встречи у нее остался горький осадок. Изнуренная конфронтацией с сыном Макария, Мари мечтала только о том, чтобы вернуться домой и поставить финальную точку в этом деле, каковой станет разговор с Адрианом. Теперь, когда ситуация прояснилась, им предстояло принять решение.

— Господи, как это неприятно! — прошептала она. — Макарий продолжает мне вредить, даже будучи мертвым! Этот бедный мальчик упадет с небес на землю, когда узнает, на что был способен его отец! Но я не стану до этого опускаться! Если он и узнает правду, то не от меня! В любом случае он бы и не поверил мне…

В поезде, следующем из Лиможа в Брив, у Мари было достаточно времени, чтобы обдумать эту невероятную встречу и ее последствия.

«Завтра же напишу Полю. Как он будет разочарован! Но мне противно даже думать, что будущее моего сына зависит от доброй воли Гийома Герена! Возможно, нам стоит проконсультироваться в другом банке, в Ангулеме. Нужно поговорить с Адрианом об этом, он знает, как лучше поступить!»

Мари прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза. Тотчас же красивое и своеобразное лицо сына Макария возникло перед ее мысленным взором. Потребность в отмщении за перенесенные в юные годы унижения и ложь матери подтолкнули его организовать сегодняшнюю мизансцену. За всем этим Мари видела куда больше страданий, чем злости. Как ни странно, ей было искренне жаль Гийома. К концу разговора у нее сложилось впечатление, что он скорее обеспокоен и растерян, чем одержим желанием мести.

Пора бы уже этому осеннему дню и закончиться! Она вздохнула и посмотрела на часы, с нетерпением ожидая, когда же покажутся крытые плитняком крыши Брива.

Уже почти стемнело, когда Мари, наконец, приехала в свой городок. Стоило автобусу из Брива остановиться на площади, как из дома вышел поджидавший жену Адриан. В доме вкусно пахло и было тепло, и у Мари сразу стало легче на душе. Нежность Адриана бальзамом пролилась на растревоженные раны. Он знал, как она боялась этой встречи в Лиможе с того самого дня, когда они узнали о родственной связи между Гийомом и Макарием. Не в силах больше оставаться в неведении, он спросил:

— Этот банкир — порядочный негодяй, надо полагать?

— Это было очень неприятно… Но я расскажу тебе все потом, в нашей теплой постели. Прошу, дай мне отойти от всего этого. И я бы съела чего-нибудь. Когда я волнуюсь, у меня просыпается волчий аппетит! А где Нанетт?

— В кухне, дорогая! Есть другие предположения? Вяжет, как обычно. Ты совсем не думаешь обо мне! Я так волновался, а ты не хочешь побыть со мной наедине!

Адриан часто просил жену уделять ему больше времени, находя, что Мари слишком погружается в повседневные заботы. Он испытывал потребность убеждаться вновь и вновь в том, что она все так же любит его, в том, чтобы целовать ее при малейшем поводе, прижимать ее к себе…

Она улыбнулась и приблизила свои губы к его губам. Адриан крепко обнял жену за тонкую талию и стал целовать с пылом юного влюбленного. Они воспользовались покоем большого опустевшего дома, чтобы насладиться этими объятиями в полутьме вестибюля. Некому было им помешать. Мари вздохнула, счастливая любовью своего супруга и его неутолимым желанием. Она обожала его жадные губы, его потребность в прикосновениях, в поцелуях, обожала, когда его ласковые руки скользили по ее бедрам…

— Идем, мне нужно подкрепиться! — шепнула она ему на ухо. — Надеюсь, ты сможешь немного подождать?

С игривым видом она отстранилась и увлекла его за собой в кухню.

Опаль, рожденная на ферме в «Бори», стала для Нанетт, которая частенько ощущала себя одинокой, приятной компаньонкой. Ласковая кошечка часто сворачивалась клубочком у ног старушки и мурлыкала от удовольствия. Когда ей хотелось есть, она взбиралась на угол буфета и оттуда подстерегала мышей.

— Эта кошка будет похитрее иных людей, — часто повторяла Нанетт и, невзирая на свой ревматизм, вставала, чтобы налить Опаль молока.

В этот вечер Нанетт, по своему обыкновению, сидела у печки. Пушистая любимица устроилась у нее на коленях, в ногах стояла корзинка с начатым вязанием. Адриан включил для старушки радио: Нанетт теперь часто слушала передачи, в которых читали отрывки из литературных произведений. Вот и сейчас как раз передавали отрывок из радиоспектакля «Семья Дюратон».

— Какое это счастье — вернуться домой! — со вздохом сказала Мари и опустилась на стул. — Нет ничего лучше огня в очаге, чтобы поднять себе настроение и согреть промокшие ноги! Мне совсем не нравится Лимож. Там я чувствую себя потерянной…

Адриан нахмурился. Ему не терпелось услышать, о чем разговаривала его жена с Гийомом Гереном, но желание его осуществилось только спустя два часа, уже в их с Мари спальне. Лежа рядом в темноте, они наслаждались этим моментом, столь располагающим к доверительному разговору.

— Так, значит, ты полагаешь, что Гийом Герен писал те письма! — заключил Адриан, когда жена закончила свой рассказ. — Это серьезное обвинение, дорогая, и доказательств ты никогда не получишь…

— Я знаю. Но это останется между нами, между мной и тобой. Я думаю, бедного мальчика убедили в том, что это я донесла на его отца! Естественно, он меня ненавидит! Он был дерзок, его слова были оскорбительны… И все же я не могу на него за это злиться.

— Ты — просто святая, моя любимая женушка! Я бы не удержался и как следует тряхонул этого молокососа! И если бы у меня была уверенность, — а у тебя она возникла! — что это он автор писем, из-за которых мы прошли все круги ада, я бы с удовольствием вытряс из него весь яд! Мы пережили такой кошмар, и, возможно, он в этом виноват…

Мари прижалась щекой к плечу Адриана и легонько погладила его по голове: