Возвращение

Нанетт поворошила угли в печи. Ей было очень интересно знать, от кого второе письмо. Пауза настолько затянулась, что старушка встревожилась. Выпрямившись, она посмотрела на Мари. Та не отрывала взгляда от письма. Лицо ее прямо на глазах менялось — его заливала неестественная бледность.

— Ну что там, в этом письме? Ты сама не своя!

— Ничего интересного, — пробормотала Мари и поспешно сложила листок.

— А мне все равно интересно! И я знаю тебя, дочка! Когда у тебя такое лицо, значит, тебя что-то сильно расстроило!

Мари спрятала письмо в кармашек фартука и встала.

— Не тревожься, моя Нан! В письме нет ничего страшного. Сейчас принесу твои очки.

Оказавшись в столовой, Мари с глубоким вздохом опустилась на стул. Ноги у нее внезапно стали ватными, по шее стекла струйка холодного пота. Она внимательно перечла несколько отпечатанных на пишущей машинке строк в надежде, что не так все поняла. Нет, этого просто не может быть! Это чья-то злая шутка! И все же гнусные слова никуда не делись с листа бумаги.

Доктор Меснье — не тот, кем вы его считаете! Он — мерзкий коллаборационист и должен заплатить за все! Недолго ему осталось жить на этом свете! Смерть всем коллаборационистам! Смерть доктору! Смерть жене коллаборациониста!

— Господи, что это значит? — пробормотала Мари. — Кто мог прислать нам эту гадость? Адриан — коллаборационист? Какая нелепость!

Хлопнула входная дверь — кто-то пришел. Наверняка это Камилла! Только у нее и у отца были ключи от дома. Мари быстро спрятала письмо обратно в кармашек фартука и, постаравшись изобразить на лице радость, поспешила в вестибюль.

— Мамочка! — воскликнула Камилла. — Я всю неделю жду этого субботнего вечера! Так приятно снова вернуться домой, к вам всем!

Девушка поставила на пол свои чемоданчик и портфель, бросилась на шею матери и расцеловала ее в обе щеки. Мари с удовольствием принимала ласки дочери, и все же от Камиллы не укрылась ее непривычная сдержанность. Женская интуиция ее не обманула.

— Что с тобой, мамочка? Ведь ничего плохого не случилось, правда? Бабушка в порядке? А папа? Ну конечно, Мелина ведь болеет…

— Не волнуйся, все чувствуют себя хорошо, — успокоила дочку Мари. Она упрекала себя в том, что так серьезно отнеслась к этому жалкому поклепу. — Я тоже очень рада, что моя взрослая дочь вернулась домой!

— А где Мелина? — удивилась Камилла. — Обычно она ждет меня на площади, на автобусной остановке…

— Она простудилась, и у нее еще держится небольшая температура. Твой отец велел ей оставаться в постели. Сходи поздоровайся с ней, она будет рада!

Камилла без возражений побежала наверх, прихватив свои вещи, чтобы по пути занести их в свою комнату.

Стоило Мари остаться одной, как она снова погрузилась в раздумья. Она пришла в смятение и не могла решить, как себя вести. Кто мог написать этот пасквиль? И зачем? Нужно ли ей рассказать об этом домашним? Но если да, то кому? И как отнестись к этому письму? В нем ведь только ложь, приправленная угрозами… А что, если просто его сжечь? Тогда никто ни о чем не узнает и вечер не будет испорчен…

У нее появилось отвратительное ощущение, получившее в психологии название «дежавю» — «уже виденное»… Подобные послания были в ходу в конце Второй мировой, люди сводили счеты друг с другом…. В то время, когда страна медленно поднималась на ноги после пережитого ужаса, находились «благонамеренные граждане», которые доносили на соседей, друзей, коллег… исходя всего лишь из собственных предположений или просто из зависти. Разве можно упустить шанс быстро и легко избавиться от того, кто мешает? Тогда обвиняли только в одном — в сотрудничестве с фашистами. Франция едва-едва обрела свободу, как стали швырять в тюрьму или даже ставить к стенке мужчин, доказательств вины которых не было. Женщин стригли наголо и выставляли на позор в общественных местах, таскали по улицам с плакатом на шее, чтобы каждый желающий мог унизить и оскорбить их, плюнуть им в лицо, ударить, бросить в них камень… Столько злобы, столько льющейся через край ненависти!

Мари вздрогнула. Она ощутила страх, невзирая на то, что решила ему не поддаваться. Она должна быть выше этого, не позволять подобной низости отравлять себе жизнь… Мари сделала глубокий вдох, ища в себе силы, чтобы противостоять злу.

«Этому нет объяснения! — подумала она. — Камилла ничего не должна знать. И Нанетт! Я расскажу только Адриану. И, насколько я его знаю, это ему совсем не понравится!»

Нанетт все еще дожидалась возвращения невестки. Потеряв терпение, она позвала:

— Ну, ты нашла очки, моя курочка? Я слышала разговор, это наша Камилла вернулась?

— Да, Нан! Она сейчас придет тебя поцеловать. Еще минутку, и я приду к тебе!

Она и так задержалась. Нужно сделать вид, будто ничего не случилось, чтобы вечер шел как обычно… В противном случае проницательная Нанетт сразу заметит ее состояние.

В этот момент в кабинете Адриана раздался телефонный звонок. Мари вздрогнула. Как же пронзительно звонит этот проклятый телефон!

«У меня нервы на взводе! — со вздохом подумала она. — И я никак не могу привыкнуть к этому звонку».

Расстроенная Мари подошла к телефону и подняла трубку. Каково же было ее удивление, когда она услышала голос мужа.

— Адриан?

— Мари, хотел тебя предупредить, что сегодня вернусь позже, чем планировал. Я в карьере Даниэля. Один из мастеров Жана-Батиста ранен, и мне придется отвезти его в Тюль, в больницу. Обо мне не беспокойся, буду дома через пару часов.

Адриан пробормотал ласково «до встречи», и связь оборвалась. Мари аккуратно положила трубку на черный бакелитовый аппарат.

Она была разочарована: ее муж приедет не раньше чем через два часа, и, конечно, очень усталый, а ведь ей именно сейчас так необходима его поддержка! Показывать ему это отвратительное письмо сразу, как только он вернется, — не лучшая идея. И все же только он один сможет выбрать правильную линию поведения. Адриан наделен свыше способностью рассуждать здраво и находить верное решение… даже в самых сложных ситуациях.

«Может, мне все-таки сжечь это письмо? — подумала она. — Ведь тот или та, кто написал эти гадости, обвиняет именно Адриана! Сейчас ему только этого не хватает! Уничтожить эту гнусность — вот самый простой выход…»

Однако она колебалась. Поступить так означало нарушить их с Адрианом обещание: не иметь больше никаких секретов друг от друга!

Камилла спускалась по лестнице, и звук ее шагов вывел Мари из задумчивости. Девушка еще со ступенек спросила:

— Я слышала телефонный звонок. Кто это был?

— Твой отец. Он вернется поздно. А раз так, идем накрывать на стол. Сегодня для разнообразия поужинаем в кухне. Зато и убирать придется меньше!

Камилла по-детски обрадовалась этой новости и все же добавила с гримаской огорчения:

— Если бы Мелина не задержала меня наверху, я бы успела поговорить с папой и поздороваться с ним. А так я не смогу его обнять до самого утра! И я обожаю отвечать по телефону, это так забавно! Знаешь, мои подружки мне завидуют, не у многих из них дома есть телефон…

— Этим нечего гордиться, Камилла! — оборвала ее Мари. — Меня, к примеру, этот аппарат доводит до сумасшествия. Иди поздоровайся с бабушкой, она тебя давно ждет!

Камилла была рада увидеть старушку. Обменявшись поцелуями, они принялись болтать, в то время как Мари мыла листья салата и присматривала за жарящимися на краю плиты грибами. Скоро аромат белых грибов, приправленных петрушкой и чесноком, распространился по всему дому. Это напомнило Мари другие осенние вечера, более спокойные, когда такая же сковорода на краю плиты дожидалась возвращения Адриана, приход которого служил сигналом к началу ужина.

«Мы так счастливы! — подумала Мари, и сердце ее дрогнуло. — Но это не может длиться вечно! Наверное, кого-то это раздражает до такой степени, что он решился написать все эти гадости… Каким нужно быть злобным, чтобы опуститься до такого!»

Девушка отметила про себя продолжительное молчание матери, которая обычно принимала участие в разговоре и расспрашивала, как прошла неделя в лицее. Она решилась задать вопрос: