Возвращение

Феликс смутился еще больше и опустил голову. Мари подошла к молодому канадцу и какое-то время молча смотрела на него, а потом крепко обняла.

— Спасибо, Феликс! Спасибо от всего сердца! И вы скрывали это от меня! Благодаря вашей смелости мой сын сейчас жив и здоров. Я всегда буду вам за это благодарна. Считайте этот дом своим домом; его двери будут для вас открыты, когда бы вы ни захотели к нам приехать!

Обернувшись к Полю, Мари прошептала с укором:

— Так значит, тебя ранили в Нормандии, а вовсе не в Коррезе! Почему ты солгал мне, Поль?

— Мама, ты бы так волновалась, если бы узнала, что я уехал в Англию сражаться в рядах тех, кто был с генералом де Голлем и Эйзенхауэром! И потом, партизан не имеет права открывать план операции никому, даже своим родным.

— Но, Поль, я ведь твоя мать! Я имела право знать! И ты, Адриан, ты ведь был в курсе!

— Дорогая, это в прошлом. Я обязан был хранить это в тайне. Главное, что он жив, не так ли?

— Мама, Адриан прав, — воскликнул Поль. — Я здесь, целый и невредимый! И, как сказала бы Нанетт, нет худа без добра — я познакомился с Феликсом, моим товарищем по оружию и спасителем. Послушала бы ты, как он рассказывает о своей родине! Слушая его, я забываю обо всех ужасах той военной операции.

— Поль прав, — поддержал друга Феликс. — Когда я описываю Канаду, то не могу остановиться. Если вам захочется попутешествовать, я буду рад принять вас в Труа-Ривьер. Это очаровательный маленький городок. Мы вместе поедем в Монреаль и в Квебек… Я покажу вам реки Сен-Лоран и Сагеней… Кто знает, может, кто-то из ваших предков поднимался вверх по течению, чтобы ступить на неизвестные земли! Говорю вам честно: моя страна прекрасна, у нас есть и бескрайние леса, и огромные озера, и горы с заснеженными вершинами… Мы стараемся сохранить дикую природу, поэтому в лесах часто можно увидеть медведя, лося или волка. Словом, всех тех животных, о которых упоминают авторы романов о беспокойной жизни трапперов и первых поселенцев.

Еще немного — и Камилла захлопала бы в ладоши. Она уже представила себе, как ступает из лодки на неизведанный берег, где ее ждут удивительные приключения…

— Папа, мама, мы поедем туда, правда? Было бы замечательно поехать за границу, я просто мечтаю об этом! И если Феликс нас приглашает…

Мари, которая уже чувствовала себя очень уставшей, сказала примирительным тоном:

— Посмотрим, Камилла, поживем — увидим. Какой оживленный у нас получился вечер! Теперь же, я думаю, пора укладываться спать. Доброй ночи, Поль! До завтра, Феликс!

— Турлу! — отозвался тот.

Мари, Камилла и Адриан застыли от удивления на первых ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж. Увидев их лица, Поль расхохотался.

— Я совсем забыл вам сказать, что у наших соседей из-за океана презабавная манера здороваться и прощаться. Вместо «До свидания!» типичный канадец скажет «Турлу!». В этом слове — все самые лучшие чувства, которые испытывает к вам собеседник. Оригинально, не так ли?

Члены семейства Меснье обменялись лукавыми взглядами и хором произнесли:

— Турлу, Феликс!

Камилла прыснула, но Мари с беспокойством посмотрела на дверь бывшей гостиной, которая стала теперь обычной жилой комнатой. Она сказала тихо:

— Чш! Тише! Я совсем забыла о нашей Нанетт. Не будем ее будить. Слава Богу, сегодня она легла пораньше, а то бы своим ворчанием испортила нам вечер. Наша славная Нан и слова не хочет слышать о войне!

Они молча разошлись по своим комнатам. Очень скоро солидный особняк доктора Меснье, расположенный на центральной площади городка, погрузился в темноту.

Мари долго не могла уснуть. Она еще не вполне оправилась от пережитого во сне ужаса и потому думала о жестокостях войны, которая стольких одела в траур и так сильно потрясла всю страну. На сердце у нее было тяжело. В памяти всплыли знакомые строки:

Долгие песни

Скрипки осенней,

Зов неотвязный

Сердце мне ранят,

Думы туманят

Однообразно.[2]

Строки из стихотворения Поля Верлена, которое ее ученицы заучивали на память, внезапно вызвали у нее желание заплакать. Эти строчки стали зашифрованным посланием, которое передали по Би-би-си, чтобы сообщить слушателям о высадке союзников в Нормандии. Сердца слышавших их французов заставила трепетать надежда: их скоро освободят! Во всех домах Франции, где было радио, нарастало нетерпение, в то время как на берегах Атлантики готовились сражаться насмерть.

Мари потянулась к прикроватному столику и достала из ящичка сложенный носовой платок. Адриан, который успел задремать, проснулся. Удивленный, он спросил:

— Тебе снова приснился страшный сон, дорогая?

— Нет, не беспокойся. Мне просто не спится.

Адриан притянул ее к себе. Она прижалась к его груди, устроила голову на плече. Он пробежал пальцами по гармоничному овалу ее лица, и только тогда его пальцы ощутили на щеках жены следы слез.

— Ты плачешь?

— Уже нет! Я думала о войне. Но теперь я буду смотреть только вперед!

Адриан, успокоившись, нежно обнял ее, потом его губы нашли губы Мари. Они поцеловались…

Колокол на церковной колокольне прозвонил один раз.

Глава 2

Под звуки аккордеона

26 декабря 1945 года 

Мари перетирала вымытую после ужина посуду. Из радиоприемника, который стоял возле печки, лилась мелодия — играл аккордеон. Обычно, услышав виртуозную игру Жана Сегюреля, а это был именно он, хозяйка дома начинала пританцовывать. Но сегодня веселой музыке не удалось рассеять ее грусть. Мари вздохнула и сама удивилась тому, как легко по щеке покатилась слезинка.

— Какая я глупая! — прошептала она. — После этого ужасного сна я так легко расстраиваюсь и плачу…

Она поставила салатник на полку в буфете и нашла в кармашке кофты носовой платок.

Волна меланхолии, накрывшая ее, никак не хотела уходить. Мари продолжала плакать, когда в кухню вошла старушка в черном платье и с традиционным лимузенским чепцом на седых волосах. Ее домашние туфли почти неслышно скользили по красной плитке пола. Мари, которая стояла закрыв лицо руками, не заметила, как та вошла.

— Курочка моя, что с тобой? — спросила старушка с сильным лимузенским акцентом. — Что-то я не припомню за тобой привычки рыдать, как кающаяся Магдалина, наедине с мойкой!

— Сама не знаю, что со мной, Нанетт! Я думала о войне… о прошлом… о моем детстве… Дом теперь кажется мне таким пустым, ведь Поль и Феликс уехали! Мне было так радостно в эти праздники, когда они были с нами! Я пыталась уговорить их остаться до первого января, но безуспешно. Феликсу нужно было вернуться в Париж, Поль захотел поехать с ним. Этот замечательный юноша уезжает домой, в Канаду, на корабле, который отплывает из Гавра. Думаю, я бы не решилась пересечь на корабле Атлантику — океан такой огромный! И все же мне придется, если я решусь когда-нибудь побывать в Квебеке…

— Ну и ну! Ехать в такую даль, в страну дикарей, да еще в твоем возрасте!

— Нан, дорогая, канадцы совсем не дикари! И доказательством тому служит то, что они почитают Пресвятую Деву после чуда Сагенея.

— А кто такой этот Сагеней?

— Нанетт, это не человек, это название реки и фьорда.

— Вот еще понапридумывали слов — Сегеней, фийорд… Думаешь, если стала учительницей, то все вокруг полные олухи?

Мари улыбнулась. На секунду она представила, как колоритная Нанетт сходит по трапу корабля на берег в Квебеке, и ей стало еще веселее.

— Ну как тебе объяснить, ты ведь даже не видела океан! Попробуй представить огромную реку с обрывистыми берегами или озеро с морской водой. Вот так и выглядит фьорд. Феликс рассказывал нам красивую легенду об этом месте. В XIX веке один торговец чуть было не погиб, пересекая Сагеней на повозке, в которую была впряжена лошадь…

2

Отрывок дан в переводе Валерия Брюсова. (Примеч. пер.)