Возвращение

***

Лизон разместила родителей в комнате, некогда служившей спальней Жану Кюзенаку. Они не первый раз оставались в «Бори» на несколько дней, но никогда раньше не спали в этой комнате, из окон которой были видны внутренний двор и конюшни. Здесь ничего не изменилось, если не считать нового ковра и занавесок.

— И вся мебель на прежнем месте, — прошептала Мари, прижимаясь к Адриану, когда они уже лежали на широкой кровати. — Знал бы ты, сколько раз я стирала пыль с этой статуэтки лошади на каминной полке! И с рамы портрета на стене. Это моя прабабка Аделаида. Мне очень нравится в этой комнате. Я бы не хотела спать в той, где умерла Амели Кюзенак. А здесь я чувствую себя под защитой папы…

Адриан ничего не сказал. Он слишком порывистым движением выключил лампу, хотя очень ценил эти минуты близости, когда они, обнявшись, рассказывали друг другу о событиях уходящего дня, о его радостях и заботах. Сегодня он не мог поделиться с супругой ничем, кроме своего отвратительного настроения. Он едва удержался от того, чтобы напомнить ей, что и Макарий несколько лет прожил в этом доме и здесь остались следы его присутствия. Он сразу же вспомнил о словах Нанетт и спросил:

— Странно, что ты ничего мне не сказала. Я говорю об этой истории с Макарием… Выходит, по его распоряжению арестовали Матильду. Почему я до сих пор ничего об этом не слышал? Зная, как обращаются полицаи со своими жертвами, ты наверняка места себе не находила от ужаса! Не понимаю, как ты могла скрывать от меня это происшествие, пусть даже все и закончилось хорошо? Поставь себя на мое место! Естественно, у меня масса вопросов…

— Любовь моя, давай поговорим завтра, — вздохнула Мари. — Я очень устала. Не порти эту ночь, которой я ждала с таким нетерпением… Я так рада, что мы будем спать здесь, ты и я… Я так сильно люблю тебя, ты же знаешь…

Мари придвинулась к мужу, обняла ногами его ноги, чтобы быть к нему еще ближе. Указательным пальцем она провела по неподвижной руке Адриана, опустилась к ладони и легонько ее пощекотала. Но он не ответил на ласку. Однако Мари на сдавалась: ее рука проникла под пижамную куртку мужа и погладила его мускулистую грудь. Как она любила к ней прижиматься! Пребывая в объятиях Адриана, она верила, что ничто и никто не сможет причинить ей боль. Наконец ее пальцы коснулись светлых волос внизу его живота.

— Любимый, я так по тебе истосковалась! — прошептала она.

Стыдливость мешала сказать больше. Благодаря Адриану она познала счастье любить душой и телом, и их взаимное желание не остыло с годами. Мари приблизила свое лицо к лицу супруга и нежно прикоснулась губами к его губам, которые умели быть такими лакомыми и страстными…

— Мари, прекрати! — сердито сказал он. — Сейчас не время! Я хочу услышать твой ответ, и прошу тебя, говори правду. Тебе пришлось одной выпутываться из этой ситуации — я имею в виду арест. И я хочу знать, как тебе это удалось. Но почему они схватили Матильду? Что она сделала?

Мари какое-то время лежала молча. Сердце гулко билось у нее в груди. Потом она положила голову Адриану на грудь. Она ощущала его напряжение. Ситуация была для него столь же неприятна, как и для нее, однако он дал понять, что не сдастся, пока не получит объяснений. И это упрямство потрясло ее.

— Тогда слушай, — начала она. — Матильда в то время жила в Тюле. Макарий без труда узнал, кто она такая. Он пытался получить от нее сведения о Поле, поскольку подозревал, и не без оснований, что тот стал членом одной из региональных групп маки. Она держалась молодцом, твердила, что ничего не знает. На самом деле бедняжка умирала от страха, но потом она клялась мне, что ни за что бы не предала своего брата, и я ей верю. Макарий организовал этот арест только для того, чтобы причинить мне боль. Однако он проявил несвойственную ему прежде заботу, поскольку проследил за тем, чтобы нашу Ману не били и не издевались над ней… Без сомнения, он это сделал, памятуя о наших родственных связях.

— В те времена такой доброты от полицаев ожидать не приходилось! — пробормотал Адриан. — И мне с трудом в это верится. Подлецы, которые шли на службу в гестапо, не испытывая угрызений совести, пытали, а то и убивали своих собственных соседей! Матильду должны были подвергнуть пыткам! Знала бы ты, Мари, что они делали с некоторыми женщинами!.. Когда я об этом вспоминаю, стыжусь того, что я тоже мужчина!

— Мне все это известно, — сказала она, напуганная горечью, звучавшей в его последних словах. — Но дай мне закончить. На следующее утро Макарий явился в Обазин с двумя подручными. Они забрали меня. Но без грубости, уверяю тебя!

— Боже мой! — сорвалось с губ Адриана, и все тело его содрогнулось от ярости.

— Было раннее утро, и никто не видел, что меня увезли. В Тюле Макарий стал меня допрашивать. Но на этот раз перед ним была не Матильда. Меня испугать не так легко. Я слишком хорошо его знала, чтобы реагировать на его угрозы и уловки. Мне не в чем было признаваться, и я уговорила его отпустить Матильду. Против нас не было никаких улик, ему пришлось это признать. Вот и все!

— Как это «вот и все»? — удивился он. — Ты правда хочешь, чтобы я поверил, будто этот тип, этот развратник, это дерьмо — прости, но я буду называть вещи своими именами! — повел себя как принц благородных кровей и так просто отпустил тебя и Ману? Вот уж чудо из чудес! Прости, но такие случаи редки в военное время. Если мне не изменяет память…

Мари отодвинулась от супруга. Ей стало трудно дышать. Она не знала, как отвести подозрения Адриана, и воспоминания, о которых она так старалась забыть, камнем давили на грудь. Муж заметил ее смятение. После недолгого раздумья она произнесла голосом, в котором, несмотря на все ее усилия, улавливалась фальшь:

— Конечно, все было не так просто… Но у меня были аргументы: я напомнила ему о тете, которую он любил, об Амели Кюзенак, о моем отце, о наших родственных связях… Я уговаривала его отпустить нас. Доказывала, что ему нет резона нам вредить. С нас нечего было взять, поскольку усадьба «Бори» и так принадлежала ему. На многочисленные вопросы о Поле я отвечала, что он поступил на службу в Красный Крест, чтобы помогать тебе. И он мне поверил. Возможно, в глубине души он и не был таким уж злодеем…

Голос Мари сорвался. Перед глазами возникла та сцена в штабе гестаповцев в Тюле… К горлу подкатила тошнота.

Адриан попытался представить себе этот допрос в стенах столь ужасной организации. Внезапно ему вспомнилась другая сцена: осенний вечер 1932 года, площадь в Обазине и Мари, которую силой пытался поцеловать незнакомый мужчина… Не помня себя от ярости, он кинулся к ним, готовый убить насильника. Им оказался Макарий. Адриан прочел на его бесцветном некрасивом лице похоть и садистское желание, презрение и ненависть. Он не смог бы забыть день, когда это случилось, уже потому, что за несколько часов до этого отвратительного события Мари сказала, что беременна. Камилла родилась через семь месяцев, сделав его самым счастливым человеком на земле. Он так мечтал о дочери…

Адриан за годы своей медицинской практики повидал множество людей. Когда в теле возникает недуг, характер человека проявляется во всей красе, становятся явными все его слабости и недостатки. Ему доводилось лечить как людей добрых и милосердных, так и отъявленных каналий, наихудших представителей рода человеческого. Последние не поддаются никаким увещеваниям, ведут себя скорее как животные, которыми управляют низменные инстинкты.

— Мари, мне трудно в это поверить! — воскликнул он. — Этот мерзавец не мог отпустить тебя просто так, не получив ничего взамен! Он ведь пытался тебя изнасиловать, когда ты была юной девушкой, здесь, под крышей этого дома! Однажды ты призналась мне в этом. И там, в Обазине, он пытался силой тебя поцеловать, и это в нескольких шагах от нашего дома! Этот тип хотел тебя! Ты оказалась в его власти, он просто не мог не воспользоваться этим. Матильда была лишь приманкой, или я не прав? Что ты от меня скрываешь? Скажи! Я имею право знать!