Исповедь гейши

Через три недели, в половине первого, когда я убирала весь тот свинарник, который Акира устроил за столом во время еды, в дверь позвонили. Удивившись, я пошла открывать. Но это оказался лишь почтальон с толстым конвертом.

– Распишитесь, пожалуйста, – попросил он, вручая мне ручку.

Я машинально расписалась в полной уверенности, что письмо предназначается мужу. Но, перевернув конверт, увидела на нем свое имя. До сих пор помню, как сияла моя карточка. Не золотая, как у мужа, а синяя с серебром. Мне она ужасно понравилась, однако я спрятала ее подальше, предполагая, что никогда ею не воспользуюсь.

Но очень скоро ее пришлось достать. И спровоцировал меня муж. Он сказал, что жена перспективного банковского служащего не должна покупать вещи, сделанные в Японии.

– Тебе следует хотя бы раз в месяц выбираться в магазины и приобретать себе что-нибудь новенькое, желательно европейское, – посоветовал он. – И не показывайся на улице без хорошей сумочки. Никогда не знаешь, кто тебя увидит.

Вы считаете, что я в этой стране чужая и мне следовало отсюда уехать? Да, я всегда мечтала об этом. Мне часто снился сон, в котором я стою у шикарной двери с большим латунным кольцом, какие показывают в голливудских фильмах пятидесятых годов. К этой двери ведут с улицы три ступени. Я легко поднимаюсь по ним в летнем платье от Диора, красном с белым, и красных босоножках от Гуччи на высоких каблуках. В руке белая сумочка-клатч «Дольче & Габбана». Это платье и сумочка до сих пор со мной. Летом всегда ношу клатчи – я ввела их в моду в Японии. До того как меня сфотографировали с одной из них на Омотэсандо, никто их не носил. Но это уже другая история. Как-нибудь я принесу вам фото, и вы увидите, как гламурно я выглядела в молодости. В банке все завидовали Рю. Один из его коллег, прилично накачавшись, как-то раз заявил, что шеф моего мужа завел со мной роман. Но об этом в другой раз. А сейчас вернемся к моей мечте. На чем я остановилась? Да, я стою у зеленой двери. Она открывается, и я вхожу в сверкающее пространство с окнами по обе стороны. Никаких тебе ступенек и обуви в коридоре. И главное, никаких тупорылых домашних тапочек. Я, не снимая босоножек, цокаю каблучками по дому своей мечты, вхожу в огромную гостиную с диванами и мохнатым бежевым ковром, и ноги погружаются в мягкую уютную шерсть. Сажусь на диван, в руке появляется бокал с вином, и я начинаю листать журнал под музыку Моцарта или кого-нибудь там еще. И все вокруг залито светом.

Потом, просыпаясь, вижу, что я по-прежнему в Японии, рядом храпит муж, на полу валяются мои шлепанцы. Маленькое окошко задернуто тяжелыми плотными шторами, а за стеклянной дверью виднеется крошечный балкон. Но это тоже сон. Много лет назад муж поменял наши традиционные японские футоны[2] на европейский пружинный матрас. Когда я утром убиралась в спальне, то поднимала его и прислоняла к стене. Все остальное время он лежал на полу, занимая его почти целиком. Место оставалось только для тапочек. Я не хотела расставаться со старыми матрасиками, но муж настоял – он утверждал, что на пружинах лучше заниматься сексом. Однако к тому времени, когда у нас появилась кровать, сексом мы уже почти не занимались. Считается, что только в спальне мы становимся сами собой. Похоже, наше собственное «я» имеет очень незначительный размер, иначе оно просто не уместилось бы в таких тесных спальнях. Кровать была такой огромной, что для наших с мужем «я» уже не оставалось места. Вероятно, именно это и разрушило наш брак.

Вы заметили, какие у меня ступни? Скорее всего нет, иначе ни за что не подошли бы ко мне. Посмотрите на них внимательно. Видите, какие корявые и некрасивые? Они искривлены, как у старухи, сбоку от больших пальцев торчат огромные косточки, а остальные пальцы скрючены, как птичьи когти. Но мои ноги не всегда так выглядели. Это жизнь их изуродовала. Когда я родилась, они были маленькими и нежными, и мать, наверное, целовала их, как я целовала пяточки младенца Акиры. Его изумительные ножки – мягкие, как подушечки, – обволакивали мой палец. Казалось, что они целуют меня. Бедный Акира-сан. Такой любящий и ранимый. Если кто-то обижал его, мальчик не показывал виду, а хранил эту боль в себе, поэтому и бросил школу. В душе у него накопилось столько боли, что он не выдержал.

У мужа были здоровые крестьянские ножищи – он прочно стоял на земле. И при этом его ноги отличались удивительной белизной. Ночью, когда он клал мне их на живот, они мерцали в темноте, словно два полумесяца. Рю говорил, что может нормально спать, только водрузив ноги на меня. Когда мы жили под одной крышей, ощущение его ног на моем теле стало привычным, они словно ставили на мне печать. Или скорее протирали во мне дыру, которая углублялась каждую ночь, проведенную нами на общей кровати в одних и тех же четырех стенах. Вначале его ноги заполняли собой пустоту, прижимая меня к земле, чтобы я не могла уйти. Но потом этого оказалось недостаточно.

Ножки моей дочки Харуки я совершенно не помню, так что могу лишь гадать, какими они были. Я никогда не присматривалась к ним. А вот ноги моей матери так и стоят у меня перед глазами: маленькие и узкие, несмотря на то что ей приходилось выстаивать на них часами. Настоящие аристократические японские ступни. Она всем пожертвовала ради нас. Даже своей честью.

Я часто вспоминаю, как она была одета незадолго до смерти отца. Персиковое кимоно с белыми облаками и серебряными журавлями по низу и на рукавах. Темно-красный пояс-оби и кружевные атласные дзори[3], из той же ткани, что и кимоно. Плюс ослепительно-белые носки. В то время в Токио редко встречался асфальт. Большинство грязных улиц было вымощено камнем. Как мама ухитрялась сохранить свои носочки в чистоте? Как бы читая мои мысли, она говорила:

– Японка всегда должна быть в чистых носках. Иначе это позор для ее семьи.

Но я сомневалась, что это возможно, и когда мать возвращалась домой и выходила из ванной, я бежала туда, чтобы проверить ее носки. Они и впрямь были чистыми, словно она не покидала дома.

Ноги – это зеркало души. Поэтому их надо прикрывать. Мы в Японии не понимаем, как европейские женщины могут ходить в шортах и сандалиях на босу ногу, демонстрируя всему миру свои бледные некрасивые ступни. Мы всегда надеваем чулки, даже с открытыми босоножками. Так поступать нас заставляет элементарный такт и уважение к окружающим. В молодости у меня были замечательные ступни, маленькие и изящные, даже лучше, чем у матери. Ноготки розовые и выпуклые, пяточки кругленькие, пальчики тонкие. Одним словом, само совершенство. Но поскольку этих чудесных ножек никто не видел, от них было мало толку, пока я не купила свои первые туфли на высоком каблуке.

Высокие каблуки – полная противоположность гэта. Достаточно поставить их рядом, чтобы убедиться в убожестве последних. Гэта – это деревянная дощечка с ремешком и двумя деревянными брусочками внизу. Выглядят они неуклюже, ходить в них тяжело, приходится семенить и шаркать ногами. То ли дело высокие каблуки. Ступня в них красиво выгнута, и кажется, что женщина парит в воздухе, словно богиня или фея. Мои первые туфли на каблуке были французскими, тоже от Луи Виттона. Я не слишком разбиралась в иностранных брендах. Просто пошла в тот же магазин, где купила сумку. Натянув их на ноги, я испытала странное, неведомое раньше ощущение. Казалось, я вознеслась в небеса. Это было райское наслаждение, и мне не захотелось их снимать. Видя мою нерешительность, продавщица пришла мне на помощь.

– Вероятно, вы хотите в них остаться? Тогда я положу ваши старые туфли в пакет.

Я была так переполнена чувствами, что не могла говорить. Она все поняла. Выйдя из магазина совершенно другим человеком, с удивлением смотрела я на свою тень. Кто эта женщина с такими длинными ногами? Мне вдруг пришло в голову, что я наконец выгляжу так, как задумал меня Господь.

Расплата пришла чуть позже, когда дома я сняла туфли. Ноги нестерпимо болели, и по икрам словно пробегало пламя. Я не чувствовала пальцев и не могла ими шевелить. Подошвы горели, словно я весь день ходила по горящим углям. Но, суетясь на кухне, чтобы накормить ребенка, я все же чувствовала себя отлично, словно по-прежнему стояла на каблуках и на меня смотрели сотни восхищенных глаз. Боль меня не смущала – это всего лишь оборотная сторона радости. В своем маленьком, неприбранном и пропахшем рыбой доме я была счастлива, как никогда прежде. Тогда я поняла, что боль может приносить пользу. Она придает остроту нашей жизни и не дает забыть ее важные моменты. К тому же небольшое страдание освободило меня от чувства вины. Ведь я весь день была плохой девочкой, думающей только о себе и транжирящей деньги.

2

Футон – традиционный хлопчатобумажный матрас, расстилаемый на ночь для сна и складываемый в шкаф утром.

3

Дзори – традиционные сандалии с плоской подошвой, изготавливаются из ткани, кожи, соломы и других материалов.