Исповедь гейши

Но чувство это скоро прошло. Когда мы вернулись домой, меня снова поглотила серая рутина. К тому же вдруг ужасно завоняло, стало понятно, что Акира-сан обкакался. Судьба словно наказывала меня за эгоизм – я опять была по локоть в дерьме. Едва отмыв ребенка, почувствовала привычную тяжесть в груди. Завернув Акиру в полотенце, села на стул и приложила его ротик к набухшей груди. Не успел он ухватить сосок, как потекло молоко, намочив мне рубашку и закапав пол.

В тот счастливый день моя грудь напоминала вулкан. Даже Акира-сан не мог с ней справиться. Из кухни была видна коляска, стоявшая в коридоре. Увидев коричневое пятно на сиденье, я нахмурилась. Коляску тоже надо было вымыть. Но потом мой взгляд упал на сумку, все еще висевшую на ручке «макларена». И тут я отчетливо представила, как иду по Омотэсандо, свободная и независимая молодая мамочка, мужчины бросают на меня уважительные взгляды, в которых сквозит вожделение. Я воображала себя одетой в струящуюся блузку и короткие шортики, на высоких-превысоких каблуках. Словно детектив, просматривающий запись с магазинной камеры и вдруг увидевший лицо преступника, за которым он давно охотился, я остановила запись и взяла крупным планом изящные босоножки. Молоко у меня в груди иссякло, и я устало закрыла глаза. Акира-сан заснул, предварительно напрудив в полотенце, в которое я его завернула. Запах молока в сочетании с мочой внезапно вызвал у меня отвращение, и, положив сына в кроватку, я побежала в ванную, чтобы принять душ.

Я не дала ребенку срыгнуть, и, когда стояла под душем, Акира поднял крик. Ну и пусть себе орет. Не одной же мне мучиться. Однако вопли его становились все громче и рассерженней; вспомнив о соседях, я быстренько обмотала вокруг себя полотенце и выскочила из ванной.

На следующий день ко мне явились гостьи. Первая пришла в половине десятого утра, когда я прилегла вздремнуть. Акира мирно играл на кровати рядом, и в доме стояла тишина. Звонок в дверь напугал нас обоих. У него был противный резкий звук, потому что, как и все остальное в доме, он был дешевым и примитивным. Сначала мне показалось, что это сирена, возвещающая о землетрясении. Но потом звук повторился, и я поняла, что звонят в дверь. Я впервые услышала наш звонок. Муж всегда отпирал дверь своим ключом.

Повязав поверх пижамы фартук, чтобы создать впечатление уборки, я помчалась к двери. На пороге стояла женщина лет шестидесяти с седыми волосами давно уже немодного сиреневого оттенка. Одежда на ней была самая простая, не дешевая, но какая-то безликая. Однако ноги в практичных прогулочных сандалиях выглядели маленькими и изящными. В руке она держала небольшую коробочку, красиво завернутую в желтое фуросики[1].

– Добрый день! Извините за беспокойство. Я ваша соседка. Меня зовут Секи Асако, – с улыбкой сказала она, скользнув взглядом по коридору позади меня.

Я чуть шире открыла дверь и пригласила ее войти. Меня очень обрадовал ее визит, и я забыла, что еще не убиралась. Эта незнакомка была моей первой гостьей. Я так возгордилась, что мысль о беспорядке даже не пришла мне в голову. Войдя, она с любопытством стала осматривать дом. Думаю, ее несколько разочаровала бедность нашей обстановки. Она посмотрела на подержанную коляску и, чуть задержав взгляд на коричневом пятне, перевела его на меня.

– У вас мальчик. Поздравляю.

Интересно, откуда она узнала, что у нас сын?

– Вы живете рядом с нами? – с любопытством спросила я.

– Ну, на этой же улице. Я бы заглянула к вам раньше, но не знала, кто здесь живет. Вы с мужем так тихо ведете себя. Вот разве что… – остановилась она, не закончив фразу.

Я поняла, что сделала ошибку. Все эти вопросы следовало задавать за столом. Поэтому я пригласила ее на кухню и усадила за желтый пластмассовый стол, на котором я обычно кормила Акиру-сана и ела сама. Достав свой лучший чай – маленькую баночку «Марьяж Фререс», подаренную мне Томоко, – я развязала фуросики и выложила на тарелку пирожки с бататом, которые принесла моя гостья. Они выглядели как домашние, и мой желудок замер в предвкушении.

Когда чай был готов, я поставила все на поднос и подала на стол. Сев напротив соседки, я налила ей чаю. Она кивнула и, соблюдая этикет, стала ждать, когда я налью себе. А пока ее глаза скользили по кухне, оценивая стоимость холодильника и телевизора, отмечая любые признаки беспорядка и грязи. К счастью, в гостиной, которой мы практически не пользовались, царил относительный порядок, да и на кухне, где проходило все мое время, было довольно чисто. Но тут я подумала о куче грязного белья в ванной и стала судорожно вспоминать, закрыта ли туда дверь. Мы начали церемонный разговор.

– Какие вкусные пирожки, – польстила ей я, откусив кусочек.

– Спасибо. Но это не мои. На улице Хейва есть небольшой магазинчик. Если хотите, могу вам его показать.

– Буду вам очень признательна, – вежливо ответила я.

Мы молча пили чай, а потом она спросила:

– А где вы жили раньше?

– В Окубо.

– Да что вы? С корейцами?

Она произнесла это так, словно мы жили среди преступников.

– Да, там низкая квартирная плата… но сама я не кореянка, – сочла необходимым сообщить я.

– Я знаю, – сказала она с ободряющей улыбкой. – Вы с Кюсю. Как же вы справляетесь с хозяйством? Такая молоденькая, да еще с грудным ребенком.

Я уже приготовилась излить ей душу, но ее следующая фраза заставила меня прикусить язык.

– Последнее время он у вас частенько плачет, – заявила соседка, стараясь не смотреть на меня, и мне вдруг показалось, что я стою перед ней голая и грязная.

Вы спросите, почему грязная?

Потому что стыд как бы марает нас. Меня пристыдил чужой человек, соседка. А для женщины это позор.

– Простите, пожалуйста, – пробормотала я, опустив голову.

– Ничего страшного, – поспешила успокоить меня она. – У всех нас были грудные дети. Сколько вашему?

– Шесть месяцев, – пролепетала я.

– Да неужели? Вы меня удивили. Вчера вечером он так надсадно кричал, что я подумала – ему больше. Ну и легкие у ребенка! Это хорошо. Возможно, из него выйдет оперный певец.

Я промолчала. Это мне в наказание. И тут соседка перешла к цели своего визита.

– Я насчет мусора, – сообщила она с притворным сожалением. – Мы заметили, что вы выбрасываете много мусора. Слишком много для такой маленькой семьи. Возможно, вы просто не отдаете себе отчета – вы молоды и еще неопытны в ведении хозяйства, а ваша мама, наверное, вас не научила. Я пообещала соседям поговорить с вами. Видите ли, чем больше мусора, тем выше плата за его вывоз. Поэтому мы все очень следим за своими хозяйственными отходами.

Я просто оцепенела от стыда.

– Понятно. Мы больше не будем, – промямлила я, не глядя на нее.

Даже закрыв дверь за соседкой, я не избавилась от ощущения, что за мной следят. Иностранцы часто спрашивают, почему в Японии так безопасно. На улицах не так уж много полицейских, и они не вооружены, а порядок никто не нарушает. Объясняю. Это все из-за соседей. Они для нас и полиция, и судьи, и тюремщики. Но прежде всего они наши учителя. Мы следуем правилам, потому что нам очень стыдно, когда нас уличают в нарушении дисциплины. А поскольку за дисциплиной следят те же учителя, от их всевидящего ока никуда не спрячешься. Когда Секи-сан ушла, я задернула все шторы в доме. Но даже сквозь стены я чувствовала прожигающие взгляды. В ушах все еще стоял голос соседки. Я была обречена следовать правилам. За этим будут следить мои учителя-полицейские. И выбора у меня нет. Я вышла замуж против воли матери, полагая, что свободна поступать как заблагорассудится, жила в своем собственном доме и считала себя его хозяйкой, но все это оказалось лишь иллюзией. С самого начала я пребывала в заблуждении. Моя семья не была мне учителем и воспитателем. Им стала Секи-сан. Такая уж у меня судьба. Все утро, пока я, как сумасшедшая, вылизывала дом, меня трясло от возмущения, но деваться было некуда. Оставалось молчать и подчиняться.

1

Фуросики – квадратный кусок ткани, традиционно используемый для заворачивания и переноски каких-либо предметов. – Здесь и далее примеч. пер.