Сын повелителя сирот

Еще через две ночи трюм «Чонма» заполнился до отказа, и судно повернуло на запад, домой. Чон До покуривал с капитаном и лоцманом, когда они заметили красный огонек, мигающий в рубке. Ветер дул с севера, подгоняя их, так что палубу почти не раскачивало, словно они стояли на месте. Огонек снова зажегся и погас.

– Ответите? – спросил капитана лоцман.

Капитан вытащил сигарету изо рта и взглянул на нее.

– Какой смысл?

– Какой смысл? – переспросил лоцман.

– Да, какой смысл? Ничего хорошего нам все равно не светит.

Наконец, капитан встал, поправил куртку. За время, проведенное в России, он перестал пить, однако поплелся к рубке так, словно там его неотвратимо ждала выпивка, а не для того, чтобы ответить на вызов морского министра из Чонджина. Когда красный огонек исчез, они поняли, что капитан ответил. Выбора у него не было. «Чонма» всегда оставалась в зоне досягаемости. Русские, которым когда-то принадлежал корабль, установили на нем радио с подводной лодки – его длинная антенна была предназначена для того, чтобы посылать сигнал из глубины, и она работала от 20-вольтного жидкостного аккумулятора.

Чон До смотрел на силуэт капитана в рубке и старался представить себе, что он говорит, – по тому, как он дергал шапку и тер глаза. В своем трюме Чон До только принимал сигналы. Ему никогда не приходилось передавать сообщения. Он тайно собирал передатчик на берегу и чем ближе был к завершению, тем больше нервничал по поводу того, что же он скажет.

Вернувшись, капитан сел на перилах, под раскачивающейся лебедкой, свесив ноги за борт. Он снял свою грязную шапку, которую надевал лишь изредка, и положил рядом. Чон До рассматривал медный герб на ней – серп и молот, отчеканенный поверх компаса и гарпуна. Такие шапки уже не делают.

– Ну? – сказал лоцман. – Что они сказали?

– Креветки, – ответил капитан. – Живые креветки.

– В этих водах? – удивился лоцман. – В это время года? – Он покачал головой. – Это невозможно.

– Разве они не могут купить креветок? – поинтересовался Чон До.

– Я так и спросил, – ответил капитан. – Сказали, что креветки должны быть из Северной Кореи.

Такой приказ мог идти только сверху, возможно – с самого верха. Они слышали, что креветки, обитающие в холодных водах, пользуются большим спросом в Пхеньяне. Это новая мода – есть их живьем.

– Что будем делать? – спросил лоцман.

– Что делать, – задумался капитан. – Что делать.

– Делать нечего, – вмешался Чон До. – Нам приказали достать креветок, так что надо доставать креветок, да?

Капитан ничего не ответил, он лег на палубу, свесив ноги за борт, и закрыл глаза.

– Она верила в это, понимаешь, – произнес он. – Моя жена. Она считала, что социализм – единственное, что сделает нас снова сильными. Нас ждет тяжелый период, придется многим пожертвовать, так она всегда говорила. А потом все наладится. Не думал, что мне будет этого не хватать, понимаешь. Я даже не осознавал, как сильно нуждаюсь в ком-то, кто напоминал бы мне, зачем все это.

– Зачем? – спросил лоцман. – Да затем, что другие люди зависят от вас. Вы нужны всем на этом корабле. Кому бы тогда второй помощник задавал свои глупые вопросы весь день?

Капитан отмахнулся от него.

– Русские дали мне четыре года, – продолжал он. – Четыре года на рыборазделочном судне, всегда в море, мы ни разу не зашли в порт. Я добился, чтобы они отпустили мою команду. Это были в основном молодые деревенские парни. Но в следующий раз? Сомневаюсь.

– Мы просто поищем креветок, – сказал лоцман. – Не найдем – значит не найдем.

Капитан ничего ему не ответил.

– К нам постоянно прибывали траулеры, – произнес он. – Они неделями бороздили воды, а потом появлялись, чтобы перегрузить свой улов на наш тюремный корабль. Никто не знал, что это будет. Мы сидели в разделочной и слышали, как глушили мотор траулеры, как открывались гидравлические затворы, и иногда мы даже забирались на разделочные столы, потому что вниз по желобу, словно волна, на нас обрушивались тысячи рыбин – ставрида, треска, морской окунь, даже маленькие сардины – не успеешь оглянуться, как ты по пояс в рыбе, и приходится пускать в ход пневматические пилы, иначе оттуда не выбраться. Иногда приходилось разделывать рыбу, покрытую инеем после шестинедельного пребывания в трюме, а иногда скидывали свежепойманную рыбу, все еще подающую признаки жизни.

К вечеру тысячи литров рыбьих потрохов сливались в море. Мы всегда поднимались на палубу, чтобы посмотреть. Откуда-то налетали тучи чаек, а за ними появлялись и акулы – поверьте, это было настоящее буйство. Затем из глубины поднимались кальмары, огромные, из Арктики, белые, словно разбавленное водой молоко. В возбужденном состоянии они становятся красно-белыми, а когда нападают, то начинают светиться, чтобы ошеломить жертву, словно яркая вспышка, как будто под водой в них ударила молния.

Однажды два траулера решили поймать этих кальмаров. Один из них выбросил накидную сеть, которая ушла глубоко в воду. Дно этой сети привязали к другому траулеру, который играл роль буксира. Кальмары не спеша поднялись на поверхность, некоторые из них весили по сто килограммов, и когда они засветились, сеть под ними потянули и завязали.

Мы все наблюдали это с палубы и радовались, верите? А потом вернулись к работе, словно сотни кальмаров, наэлектризованных яростью, не хлынут сейчас на нас по желобу, грозя погубить многих. Уж лучше тысяча акул – у них нет десяти щупалец и черного клюва. Акулы не злятся, у них нет гигантских глаз и присосок с острыми кольцами. Боже мой, звук скользящих по желобу кальмаров, струи чернил, их клювы, скрипящие по нержавеющей стали, их цвет, сияние. У нас был один щуплый парень, вьетнамец, я его никогда не забуду. Милый паренек, совсем зеленый, как наш второй помощник, и я вроде как взял над ним опеку. Он был еще мальчишкой, ничего не понимал. Если б вы только видели, какие узенькие у него были запястья!

Чон До слушал рассказ, словно его передавали из далекого, неизвестного места. Реальные человеческие истории, такие, как эта, могут привести тебя в тюрьму, и неважно, о чем они – о старухе или о нападении кальмаров. Если они отвлекают от мыслей о Великом Руководителе, то считаются опасными. Чон До хотел сходить за пишучей машинкой, все записать, – ведь ради этого он и занимался прослушиванием в темноте.

– Как звали этого вьетнамца? – спросил он капитана.

– Дело в том, – продолжал капитан, не отвечая на его вопрос, – что ее отняли у меня не русские. Русским нужны были лишь четыре года. А потом они отпустили меня. Но здесь ничего никогда не заканчивается. Здесь не видно ни конца ни края.

– Что это значит? – спросил лоцман.

– Это значит – разворачивай корабль, – приказал капитан. – Мы опять идем на север.

– Но вы ведь не собираетесь наделать глупостей? – воскликнул лоцман.

– Я собираюсь найти креветок.

– Вы ловили креветок, когда русские взяли вас? – поинтересовался Чон До.

Но капитан промолчал, прикрыв глаза.

– Ву, – наконец произнес он. – Того паренька звали Ву.

Следующей ночью луна светила ярко, и они ушли далеко на север, к отмелям Чолджуксана, островной цепи вулканических рифов – спорной территории. Весь день капитан просил Чон До слушать все – «все или всех рядом с нами», но когда они подошли к южному атоллу, капитан приказал выключить все приборы, чтобы усилить мощь прожекторов.

Вскоре они услышали прибой, вода пенилась, ударяясь о невидимую черную пемзу и лишая рыбаков остатков мужества. Даже луна не поможет, если не видно скал. Капитан стоял рядом с лоцманом возле штурвала, пока первый помощник держал на носу большой прожектор. Вооружившись фонариками, второй помощник перешел на правый борт, а Чон До – на левый, все старались максимально осветить воду в попытке измерить дно. С полным трюмом «Чонма» сидела глубоко в воде и поворачивалась медленно, так что машинист дежурил у двигателя на тот случай, если срочно понадобится действовать.