Сын повелителя сирот

Почему эти люди, говорящие на английском, посылают сообщения так, словно читают вслух свой собственный дневник? Если б корейцы так говорили, может, Чон До понял бы их намного лучше. Он бы понял тогда, почему одни люди безропотно принимают свою судьбу, а другие нет. Почему люди иногда обходят все приюты в поисках одного конкретного ребенка, хотя любой малыш сгодится. Почему все рыбаки «Чонма» сделали себе на груди татуировки с изображением жен, а он – сидит в наушниках в темном рыбном трюме на судне, которое каждый месяц двадцать семь дней проводит в море.

Не то чтобы он завидовал тем, кто греб днем. Свет, небо, вода – на все это не обращаешь внимания днем. А ночью именно это и пытаешься разглядеть. Вглядываешься в звезды, вглядываешься в темные волны и удивительный платиновый блеск их гребней. Днем никто не станет разглядывать кончик сигареты, и когда солнце светит в небе, кому придет в голову выставлять «дозорных»? А ночью на «Чонма» царили тишина и покой. У членов команды появлялся такой взгляд – одновременно отрешенный и обращенный внутрь. Скорее всего, на таком же рыбацком судне сидит еще один знаток английского языка, бесцельно прослушивающий радио с восхода до заката. Наверняка такой же неприметный дешифровщик, как он сам. Он слышал, что языковая школа, где действительно учили говорить по-английски, находится в Пхеньяне, и там учились янбаны – дети элиты, которые проходили военную подготовку как обязательное требование Партии, а затем отправлялись на дипломатическую стезю. Чон До представлял себе их патриотические имена и модную китайскую одежду, в которой они проводили время в столице, разучивая диалоги о том, как заказывать кофе и покупать иностранные лекарства.

Еще одна акула шлепнулась на палубу, и Чон До решил, что наступила ночь. Отключая оборудование, он услышал необычный сигнал: примерно раз в неделю он ловил сообщения на английском языке, четкие и короткие, всего несколько минут. В ту ночь у говоривших были американский и русский акценты, и, как обычно, он поймал их с середины разговора. Двое беседовали о траекториях, стыковочных маневрах и топливе. На прошлой неделе с ними был японец. Чон До потянул за рычаг, который медленно развернул направленную антенну, но куда бы он ни направлял ее, мощность сигнала оставалась прежней, – как это ни странно. Как сигнал мог идти отовсюду?

Внезапно сигнал исчез, но Чон До схватил УВЧ-приемник и ручную параболическую антенну и помчался на палубу. Это был старый советский корабль со стальным корпусом, сделанный специально для холодных вод, и благодаря своему заостренному высокому носу он нырял глубоко в волны и перелетал через впадины.

Чон До схватился за перила и направил тарелку в утренний туман, заволакивающий горизонт. Он поймал болтовню лоцманов с контейнерных кораблей, а ближе к Японии – советы для ремесленников вперемежку с христианскими передачами. На палубе была кровь, и военные ботинки Чон До оставили петляющий след до самой кормы, где удалось поймать только скрежет американской военно-морской шифровки. Он прочесал воздух и напал на тайваньского летчика, который жаловался на близость воздушного пространства КНДР. И все, сигнал исчез.

– Что-то случилось? – спросил капитан.

– Не уклоняйтесь от курса, – ответил Чон До.

Капитан кивнул в сторону направленной антенны над штурвалом, замаскированной под репродуктор.

– Эта ловит лучше, – сказал он.

Согласно договоренности, Чон До не должен был делать глупостей, например выносить шпионское оборудование на палубу. Капитан был намного старше него. Когда-то он был крупным мужчиной, но после пребывания в течение некоторого времени на русском штрафном корабле настолько похудел, что кожа висела на нем. Сразу видно, что когда-то он был отважным, напористым капитаном, отдававшим дальновидные приказы, даже тогда, когда им приходилось рыбачить в водах, оспариваемых Россией. А еще видно, что он был несгибаемым заключенным, упорно трудившимся, без жалоб и ошибок. А теперь он стал и тем и другим вместе.

Капитан предложил Чон До закурить, а затем вернулся к подсчету акул; он отщелкивал на счетах каждую рыбину, которую поднимали на лебедке. Когда акул выхватывали из воды, ударяли о корпус судна и поднимали на лебедке, они висели на тросах над водой, оцепеневшие от нехватки кислорода. На палубе они двигались медленно, тыкаясь во все носом, словно слепые щенки, пасти у них открывались и закрывались, как будто им хотелось что-то сказать. Второму помощнику – молодому новичку – поручалось вытаскивать крючки, пока первый помощник семью быстрыми взмахами – от спинного плавника до хвоста – срезал плавники, а затем сбрасывал акулу обратно в воду, где она, лишенная возможности передвигаться, исчезала в темных глубинах, оставляя за собой тонкий кровавый след.

Чон До смотрел, как одна из них опускается на дно, направив на нее свою параболическую антенну. Вода, захлестнув жабры акулы, пробуждала ее мозг и возвращала ощущения. Они теперь были над впадиной, почти четыре километра в глубину, полчаса свободного падения, и в наушниках фоновое шипение бездны походило на жуткий треск и хруст, словно что-то сдавливалось. Там, внизу, нечего было слушать – все подводные лодки общались на сверхнизких частотах. Все же он направил антенну на волны и медленно провел от носа к корме. Сигнал должен же откуда-то идти. Как он может появляться сразу отовсюду, если не идет снизу? Чон До чувствовал на себе взгляды команды.

– Ты что-то нашел там внизу? – спросил машинист.

– Вообще-то, – сказал Чон До, – я кое-что потерял.

Когда забрезжил рассвет, Чон До отправился спать, пока команда – лоцман, машинист, первый помощник, второй помощник и сам капитан – весь день упаковывали акульи плавники, пересыпая их солью и льдом. Китайцы платили твердой валютой, так что плавникам уделяли особое внимание.

Чон До проснулся перед ужином, для него это было время завтрака. Ему предстояло еще напечатать отчеты до того, как стемнеет. На «Чонма» был пожар, спаливший камбуз, нос и половину коек, оставив только жестяные тарелки, обуглившееся зеркало и туалет, который развалился надвое от нагрева. Но печка все еще работала, к тому же было лето, так что все уселись поесть на люках, откуда они могли наблюдать совершенно необычный закат. На горизонте показались авианосцы американского морского флота – настолько огромные, что, казалось, они не в состоянии двигаться, не говоря о том, чтобы держаться на поверхности. Это походило на цепь островов, столь неподвижную и древнюю, что на них появился собственный народ, язык и боги.

На ярусе они поймали морского окуня, которого частично съели сырым прямо на месте, и черепаху – неожиданный улов. Черепаху придется тушить целый день, а вот рыбу запекли целиком и вытаскивали косточки пальцами. Еще попался кальмар, но капитан не терпел их на борту. Он много раз рассказывал им про кальмаров. Он считал осьминогов самыми умными существами в океане, а кальмаров – самыми свирепыми.

Рыбаки сняли рубашки и закурили, греясь на закате солнца. Никто не управлял судном, неторопливо шедшим по волнам, буйки перекатывались по палубе, а канаты казались оранжевыми в отсветах печи. Жизнь рыбака хороша – нет бесконечных норм выработки, как на фабриках, никаких репродукторов, трубящих правительственные отчеты весь день. Тут есть еда. И хотя команда не одобряла присутствия на борту офицера прослушки, это означало, что у «Чонма» будет полно топлива, а если Чон До направит корабль туда, где меньше улова, все они получат дополнительные продовольственные карточки.

– Итак, третий помощник, – обратился к Чон До лоцман. – Как поживают наши девочки?

Так они иногда в шутку называли Чон До третьим помощником.

– Они приближаются к Хоккайдо, – сказал Чон До. – По крайней мере, вчера ночью они были там. Они гребут по тридцать километров в день.

– Они еще голые? – спросил машинист.

– Только та, что гребет по ночам, – ответил Чон До.

– Плыть вокруг света, – сказал второй помощник. – Только симпатичные женщины пошли бы на это. Это так бессмысленно и высокомерно. Только симпатичные американские женщины считают, что мир нужно завоевать.