Новый Вавилон

***

Вечерело. Мы втроем сидели у потрескивающего костра. Он с таким аппетитом вылизывал прокопченные бока нашего походного котелка, словно мечтал полакомиться его содержимым. Дядя Жерар подвесил котелок на треноге, внутри булькали макароны, заправленные двумя банками восхитительной говяжьей тушенки. Папа вскрыл обе жестянки острым, как бритва армейским тесаком, который передал ему Жорик. С чего это вдруг нам приспичило набивать желудки суррогатами, должно быть, удивишься ты, если кругом было полно непуганой дичи, и ничего не стоило подстрелить на ужин какого-нибудь зазевавшегося капибару? Что сказать тебе на это, Динуля? Все верно, с тех пор, как мы оставили обитаемые края, дикие животные то и дело попадались на глаза, а, порой, так и вовсе путались под ногами, словно напрашиваясь к нам в котелок. Как, например, глупый молодой капибару, выскочивший на поляну с час назад и уставившийся на нас в тупом недоумении: ой, типа, а вы, собственно, кто?!

Наверное, случись нечто подобное накануне, и праздное любопытство дорого бы обошлось зверьку. Право слово, а чего, собственно, кроме пули, было ждать от троих голодных как волки путешественников, у которых на протяжении суток во рту не побывало и маковой росинки. Которым даже кофе не довелось хлебнуть с утра, а ведь именно за этим мы, если ты помнишь, высадились на безымянном островке. Но, не успели его сварить, я обнаружила грот-мачту затонувшего корабля, и нам стало не до кофе. К трем пополудни мы едва держались на ногах, а, после погружений в ледяную воду, по идее слопали бы средних размеров слона. Но, повторяю, не в тот день. Лишь чудом не угодив на зубы пираний, я напрочь утратила аппетит. И убивать кого бы то ни было мне расхотелось. Поэтому, когда Мишель вскинул ружье, я, перехватив оружие за ствол, направила в землю.

— Даже не надейся, что я позволю выстрелить!

— Тебя колотит, Рита, — возразил отец. — Сварганим мировую похлебку…

— Меня колотит не от голода! — фыркнула я.

— И правда, Мишель, пускай себе идет, — встал на мою сторону дядя Жерар.

— Но, капибару и не думал никуда уходить. Напротив, с интересом пялился на нас своими острыми глазками-бусинками. Потянул мохнатым тупым пятаком воздух, принюхиваясь.

— Откуда он взялся на острове? — удивилась я.

— Капибару плавают, как выдры, — откликнулся Жорик.

— Капибару гораздо вкуснее выдр, — проворчал папа.

— Вряд ли они кошерные, — ехидно заметил француз, воспользовавшись случаем поставить приятелю горчичник.

— Ты что, раввин?! — поджал губы Мишель. — Мне лично не попадалось слово капибару в писании…

Сомневаюсь, будто зверь мог оценить по достоинству предмет их ученого спора. Тем не менее, он неожиданно насторожился. И ринулся наутек в заросли. С минуту мы простояли, вслушиваясь, как капибару на ходу ломает кусты, затем все стихло.

— Он что, взлетел? — удивилась я, поскольку так и не дождалась шлепка, с каким животному полагалось бы плюхнуться в Маморе.

— И не дождешься, Марго, — улыбнулся Жорик. — Вот тебе и ответ, как зверь попал на остров. Мы же со всех сторон окружены кувшинками, ты что, забыла? При их толщине он, теперь, не замочив копыт проскачет куда угодно.

Мне оставалось лишь согласиться. Едва выбравшись из воды, я спросила отца, как могло случиться, что, пока мы исследовали «Сверло», поверхность реки усеяли листья этого удивительного тропического растения? И, была потрясена, когда Мишель сказал, что толком не знает.

— Как это, не знаешь? — не поверил Жорик. — Ты что, заснул?

— Ничего я не спал! — обиделся папа. — За кого вы оба меня держите?! Кувшинки просто усеяли Маморе, вот и все…

— Усеяли?! Ты хочешь сказать, их принесло течением?

— Ниоткуда их не приносило никаким течением! — стоял на своем отец. — Вода — колом стоит. Я сидел у реки с ружьем, задумался. Потом гляжу, вся Маморе в чертовых кувшинках…

***

Стоило капибару благополучно ретироваться, папа, не скрывая досады, поздравил нас с тем, что, по милости двух дурацких альтруистов, теперь нам доведется давиться концентратами.

— Если они еще есть…

— Ничего-ничего, Мишель, я сейчас что-нибудь поймаю для ухи, — обещал Жорик. О, да, это была не пустая похвальба. На протяжении всего путешествия, как-никак, мы ведь плыли по величайшей реке планеты, Жора зарекомендовал себя умелым рыбаком и непревзойденным кулинаром. Докой по части приготовления ухи и прочих рыбных блюд, оставив далеко позади всех известных мне поваров, за исключением, разумеется, бабушки. Ее стряпню я, правда, не помнила, это папа говорил, что Жорику ни за что не превзойти ее заливную рыбу, а уж тем паче — форшмак. Здоровяк не оспаривал папиных слов, наоборот, безропотно соглашался на второе почетное место. Так что, раз уж он грозился побаловать нас ухой, можно было не сомневаться, так и будет.

— Сейчас, только за снастями схожу…

Но в тот день, последний из проведенных нами в Амазонии, от одной мысли о рыбе меня едва не вывернуло наизнанку.

— Ни слова об ухе!!! — взмолилась я, зажимая рот и думая, что отныне, после пережитого под водой кошмара, после атаки пираний и неожиданного спасения благодаря вмешательству семейной пары гигантских арапайм, надумавших полакомиться самими пираньями, ноги моей не будет в рыбных отделах супермаркетов. Любые морепродукты с тех пор для меня табу!

— Да что с тобой?! — удивился Мишель. — Приболела ты, что ли?!

Зато Жорик сразу сообразил, что к чему.

— Что-нибудь вегетарианское, Марго?

— По твоему усмотрению, Жорочка… — честно говоря, мысли о любой пище, включая соевые концентраты, вызывала у меня содрогание…

— Макароны, раз дело приняло военный оттенок, — сдался Мишель. — Лично я — умираю от голода, и, если не капибару, то хотя бы макароны с тушенкой и тем соусом, что ты уже разик готовил. Помнишь, белый такой, остренький…

Как ты догадываешься, Диночка, к тому времени, как Жорик занялся стряпней, наши с ним раны были хорошенько перевязаны и обработаны антисептиком. Мы находились в тропиках, почти на экваторе, где загнуться от гангрены не стоит ровным счетом ничего. Причем, если я отделалась сравнительно легко, то Жорику перепало не по-детски, и мы с папой истратили добрых полтора часа, колдуя над его грудью и предплечьями. Слава богу, у нас были и первоклассные антисептические мази, и антибиотики в ампулах, шприцы и перевязочный материал с запасом на роту солдат. Я думала даже наложить швы, меня научили этому искусству в армии, но Мишель отговорил. Напротив, еще и настоял, чтобы я вставила в самые глубокие ранки порезанный на коротенькие кусочки резиновый кембрик, прежде чем их бинтовать.

— Плохая кровь вышла еще в воде, — сказал папа. — Они сами, даст Бог, потихоньку затянутся. Но дренаж точно не помешает. Черт знает этих сволочных пираний, когда они в последний раз чистили зубы… Если раны все же загноятся, сможем добраться до них без скальпеля…

— Слышь, Мишель, может, хватит каркать? — беззлобно осведомился француз.

— Молчи уже, старый рваный башмак!

Как только с ранами было покончено, я сказала, что сама займусь стряпней.

— Еще чего! — запротестовал здоровяк. Прекратите оба внушать мне, что я инвалид, иначе я точно слягу! А тут, между прочим, кроме как в землю — некуда! Лучше займитесь нашими трофеями… — будучи прирожденным шеф-поваром, Жорик относился к процессу приготовления блюд, как священник к воскресной проповеди. Допустить к нему профанов вроде нас было для него — смерти подобно. В итоге, мы поступили, как он сказал. И, пока готовился ужин, извлекли и разобрали наши находки, добытые в боевой рубке «Сверла». Признаться, это был мой первый опыт участия в археологических раскопках, а как иначе было назвать то, чем мы занимались на борту эсминца? Корабль, погибший без малого век назад, хранил не меньше секретов, чем древний шумерский зиккурат Эуриминанки, над разгадкой тайн которого столь кропотливо трудилась когда-то умничка Сара Болл. Воображала ли я себя знаменитой британской исследовательницей? Признаюсь, именно так и было. Действо с головой захватило меня.