Новый Вавилон

Да, вот еще что. Накануне приезда дяди Жорика у меня с папой состоялся разговор, надолго оставивший неприятный осадок.

— Рита, — подозвав меня, строго сказал отец. — Ты у меня девочка умная и ответственная, тем не менее, хочу повторить: никто не должен знать о том, что «глаз бога», с которым я разрешил тебе играть, находится у нас дома.

— Никто-никто? — спросила я.

— Никто, — очень серьезно повторил Мишель.

— Даже твой друг дядя Жора, который всегда нам помогал?

— Он — в самую первую очередь.

— Но, почему, папочка?

— Это для его же блага. Я тебе потом как-нибудь объясню. Но не раньше, чем ты окончательно повзрослеешь. Поняла?

Конечно, я поняла. Ослушаться отца у меня и в мыслях не было. Но, эпизод запал в память. Еще бы, взрослые порой ведут себя так странно. Например, имеют секреты от самых близких друзей. А отчего так, обещают растолковать, когда повзрослеешь. Чтобы это уразуметь, и взрослеть особо не требуется…

Вопреки тому непонятному мне разговору, с приездом француза настало удивительнейшее, сказочное время. Еще бы. папе на службе предоставили отпуск, и мы отправились в путешествие по стране. В небольшое турне по всяческим интересным местам, которыми знаменит Израиль. Мы посетили Стену Плача и Храм Гроба Господня в Иерусалиме, полюбовались золотым Куполом Скалы, съездили в Вифлеем и Назарет. Было очень здорово. Дядя Жерар оказался очень забавным. Он не был женат, у него не было детей, и скоро он так привязался ко мне, а я к нему, что это стало нервировать Мишеля. Я сейчас понимаю, он возревновал! Что сказать, было от чего. Обычно мы с дядей Жорой ходили, взявшись за руки, и моя детская ладонь тонула в его ручище великана. А когда я уставала, или мне просто хотелось покапризничать, он усаживал меня к себе на плечо. Точно, как одноногий пират Джон Сильвер с Острова сокровищ — своего любимого попугая, научившегося выговаривать слово пиастры. Это сравнение не слишком-то впечатляло, быть попугаем, пускай, даже пиратским, мне не импонировало. Тем более, что и слово пиастры оказалось мне не по зубам, я не выговаривала русскую букву «р», поэтому пиастры у меня становились пиастгами. Дядя Жора угорал со смеху, твердя, что, судя по произношению, я — настоящая француженка. Меня это сравнение тоже злило, толком не знаю, отчего, ведь он хотел мне польстить. Зря, меня вполне устраивало быть еврейкой. Вскарабкавшись к Жорику на плечи, я, бывало, представляла себя укротительницей диких слонов, вот это было воистину здорово!

— Я гаджа, а ты — мой любимый боевой слон, и нам обязательно надо остановить полчища этого пагазита Александга Двугогого…

— Надо так надо, не вопрос, — посмеиваясь, соглашался дядя Жора. — Только не раджа, а рани…

— Мне больше нгавится быть гаджой.

— Ничего не получится, милая, ты же девочка. Княжна, то есть — рани. Но, если тебе не по душе это слово, я буду звать тебя принцессой…

Вот оттуда и пошло его обращение ко мне: принцесса…

В иные дни старые приятели засиживались по ночам, пока в окнах не принимался брезжить рассвет. Меня, конечно же, укладывали спать, но я была хитра, как рысь, и с легкостью вводила в заблуждение обоих. Чтобы подслушивать их разговоры. Долетавшие из гостиной слова завораживали меня, имена древних богов и великих царей давно минувших эпох звучали величественно и грозно. Как-то однажды папа признался приятелю, что хотел бы своими глазами увидеть Борсиппу, древнюю шумерскую цитадель, и, конечно же, знаменитый холм Бирс-Нимруд, внутри которого погребены руины величественного зиккурата Эуриминанки.

— Еще один дар Иштар надеешься откопать? — усмехнулся на это француз. — Из тех, что проглядели Сара Болл с фон Триером?

— Хотя бы место увидеть, где они пролежали столько тысячелетий…

— Не с твоим теперешним паспортом, приятель. Саддам Хусейн, в особенности, после того, как англичане с американцами наподдали ему под зад во время войны в Заливе, совсем вашего брата невзлюбил, так что…

Это папа и без дяди Жорика прекрасно знал. Приехав в Израиль уже после операции Буря в пустыне, мы не застали времена, когда иракцы обстреливали страну советскими баллистическими ракетами «Скад» или «керосинками», как их звали в самой России, но вспоминания об этом еще были на слуху. Получив по шапке, Хусейн утихомирился, но это вовсе не означало, будто граждан Израиля ждут в Ираке с распростертыми объятиями.

— Впрочем, не совсем понимаю, что ты позабыл в Борсиппе? Сдается, теперь, когда мы заполучили оригинальный артефакт, самое время задуматься об экспедиции в Амазонию…

— Мы же не знаем координат Колыбели…

— Для начала, надо бы вывезти дар Иштар из России… — разговаривая с отцом, дядя Жора посасывал сигарету, свой любимый «Chesterfield». Он не хотел курить в доме из-за меня, и потому использовал сигарету, как дитя — пустышку.

— С Украины, — поправил приятеля Мишель.

— Да без разницы, откуда, Моше! Ты что, хочешь дождаться, когда они сроют холм, где ты закопал Ключ экскаваторами, чтобы шлепнуть на освободившемся пространстве парочку торговых центров?

— Не сроют, — заверил папа. — Пойми, Жорик, Владимирская горка — государственный заповедник, он охраняется законом. Там стоит монумент князю Владимиру, который объявил христианство господствующей религией на Руси. Как римский император Константин Великий в Византии…

— Поверь, Мишель, у них там сейчас одна религия — неоязыческий культ Золотого тельца, — возразил Жорик со смешком. — Им его с Запада подкинули, в одном комплекте с гуманитарной помощью и ножками Буша в кредит. А они и рады стараться, как дурачки, которым впервые водки плеснули. И беда эта, кстати, приключилась с ними вовсе не потому, что они — патологические грешники и идолопоклонники, с радостью отдавшиеся Мамоне, как только над ними перестал довлеть зловредный КГБ. Просто их коммунистический заповедник продержался на плаву несколько дольше, чем следовало, отчего они страшно истосковались по «рыжью», преданному мраксистами анафеме. Прикинь себе обжору после затянувшегося поста! Или заядлого блядуна после долгого воздержания. С голодухи они ринутся строить повсюду капища Тельцу, и не остановишь их, пока сами не уймутся, а это еще очень нескоро произойдет. Поэтому, гляди, Мишель, как бы вместо парка твоего с памятником какому-то Крестителю, не выкопали котлован для гипермаркета, который сегодня есть храм Восторжествовавшего Потреблядства. Смотри, как бы не пришлось локти потом кусать…

Но папа лишь отшучивался, хоть, полагаю, на самом деле ему было не до смеха. Зачем он морочил голову старому другу, не раз доказывавшему верность на деле? Почему не показал артефакт, неужели ему не хотелось поделиться с Жориком тем, что он узнал? Думаю, еще как хотелось, но…

Случившееся в России всерьез напугало отца. Знаешь, Дина, это как в старой присказке про английских охотников из Капской колонии. Прежде чем выслеживать льва, спроси у себя, действительно ли хочешь столкнуться с ним нос к носу в саванне, ходила между ними такая вот шутка. Как ты понимаешь, неспроста. Вот и Мишель пережил нечто подобное. Стараниями головорезов, замучивших невинного старика Игоря Ивановича, и только чудом не сцапавших нас, папа, похоже, утратил некоторую часть вышеупомянутой уверенности. Это — для начала. Было и еще кое-что, как я понимаю. Сейчас поясню в двух словах. Кто бы спорил, приятно, конечно, тешить себя мыслью, будто владеешь великой тайной, наделенной исключительным значением для всего Мироздания и лично для тебя. Это придает существованию осмысленности, которой начинает не хватать по мере того, как тикают биологические часы, и, одновременно, ни к чему не обязывает. Папа, ни шатко, ни валко, продолжал собирать сведения о Колыбели, главным образом, через интернет, но, со временем, это занятие превратилось для него в нечто вроде увлекательного виртуального квеста, интеллектуальной игры, которой он баловался на досуге релаксации ради, не отрывая ж… от дивана, ничем, в сущности, не рискуя и теша себя надеждами, что когда-нибудь…