Ковчег

— Ладно, не бери в голову, — примирительно заговорил Джесси. — Наш промах. Подписываемся и исправляем.

Джесси сорвал табличку с двери и сломал об колено пополам. Поступок подобного характера Занудина в известной мере обезоружил. Он запер наконец комнату и, развернувшись лицом к собравшейся компании, принял позу вопросительного ожидания.

— Готов?

— Как видите.

— Да уж видим-видим, — саркастическим тоном промурлыкал Факки, скользя по Занудину взглядом.

Джесси тоже уставился на Занудина, и куски разломанной таблички попадали из его рук на пол.

— В натуре! Ты как вырядился-то? Ты что, инструкцию не прочитал?!

— Что хотите со мной делайте — другой одежды у меня нет, — ответил Занудин, взглядом ища поддержки со стороны Музыканта, но Музыкант лишь со скукой наблюдал за всем происходящим.

— Да уж сделаем-сделаем, — ухмыльнулся Факки, потирая ладони.

С видом заправских стилистов принялись вертеться вокруг Занудина Панки. Их шепот походил на шипение змей. Они качали головами, щурились, что-то прикидывали и примерялись. Джесси при этом важно раздувал щеки. Факки с наигранной рассеянностью теребил себя за мочку уха. Все закончилось тем, что не успел Занудин и глазом моргнуть, как его одежда с треском превратилась в рваные лохмотья.

От негодования Занудин принялся глотать ртом воздух.

— Зачем?! — вскричал он.

Панки только тихонько хрюкали от смеха, а Занудина вовремя призвал остыть вышедший из прострации Музыкант:

— Это всего лишь тряпки, не кипятись. Теперь они успокоились — и отстанут. Посмотрим, что будет дальше.

В это же время дверь одной из комнат отворилась, и в коридоре появился заспанный Жертва в просторной ночной рубахе, доходившей ему до пят. Уставившись на компанию, встал как вкопанный.

— Ну чего вылупился, недоделанный? — погрозился в его сторону Джесси. — А ну, иди дрыхни!

Жертва одним прыжком заскочил обратно в номер и заперся на засовы. Край безразмерной рубахи, защемившись, остался торчать снаружи.

— Мы как агитационная делегация какая-то. Внимание привлекаем. Пошли! — сделавшись серьезным, поторопил собравшихся Джесси.

Факки проворно распахнул дверь в номер Панков, и все четверо проследовали внутрь.

В «Ковчеге», Занудин давно это заметил, мало кто отличался любовью к порядку — но жилище Панков было запущено вообще вне всякой меры. Хотя тут, скорее, имел место какой-то безмотивационный юношеский протест. Например, над завалом заскорузлых склянок, пыльного тряпья и тому подобного хлама возвышался громадный черный рояль, рядом с ним соседствовала перевернутая индейская пирога с пробитым в нескольких местах днищем, а на стене висело искореженное велосипедное колесо — под стеклом и в раме, точно музейный экспонат. Иными словами, глядя на все эти предметы, невозможно было не отметить полную безыдейность их нахождения в номере. Ничем не захламленными оставались лишь небольшой пятачок в самом центре комнаты, застеленный ковром, а также ведущая от него узкая дорожка к двухъярусной кровати у стены. Панки, Занудин и Музыкант сгрудились на свободном пятачке и долгое время стояли с ничего не выражающими совиными лицами без движения.

— Ладно, мы сейчас, — промолвил Джесси и подал знак рукой, чтобы все сошли с ковра.

Занудин с Музыкантом неловко вскарабкались на кучу мусора. Панки скатали ковер и, отбросив в сторону крышку проделанного в полу люка, друг за другом спустились в темень осклабившегося лаза. Занудин вопросительно взглянул на Музыканта.

— То, что там внизу, мы называем «конференц-залом», — пояснил Музыкант.

— А через наши комнаты тоже можно туда попасть?

— Нет, нельзя. Только через Панков и больше никак. Такая уж своеобразная у «Ковчега» планировка.

Занудин, не зная чем себя занять, долго смотрел в люк, из которого, ему казалось, сквозило.

Время текло, часы на стене показывали за полночь, а Панки все не возвращались.

— Музыкант, кто такая Лэнси? — задал вопрос Занудин, лишь бы прервать затянувшееся молчание.

— Откуда же я могу знать, про кого ты спрашиваешь? — удивился Музыкант.

— От Вашаса ее имя слышал, — Занудин помялся. — Я ведь с ним, говорил тебе или нет, еще раз встречался…

Музыкант, почесав щеку, с сомнением поглядел на Занудина.

— Ах, это, наверное, девчонка его. Такая же наркоманка. Убил он дуреху…

— Как?! Убил?! Значит, все-таки… убил. А я думал, он только себя порезал, ненормальный… Постой! И ты уже знал?! Надо же в полицию обратиться — а мы вместо этого…

— Мы тут сами себе полиция, Занудин, не переживай. И налоговая, и нравов, и криминальная, и какая хочешь. Да и потом, дело это давно минувших времен — что нас ровным счетом не касается.

— Минувших?.. Не касается?..

Музыкант резким движением откинул волосы с лица.

— Меня, например, другое интересует. Я ведь знаешь, чего поперся сегодня на эту Ночь дурацкую? Если Панки со своим Вашасом слишком зарвутся — все Ною выложу без зазрения совести. Так и так, скажу, чего это они зарываются?! Пусть прижмет им хвосты. Каждый должен знать свое место. Правильно я рассуждаю, как по-твоему?

Занудин молчал и казался подавленным. Он и Музыкант друг друга не слушали.

— Да ты не тушуйся.

— Я не тушуюсь.

— Вот и хорошо.

— Убил, значит, Вашас свою подружку… ножом зарезал — и ничего, — промямлил Занудин себе под нос.

— Снова-здорово! Заладил! Какая нынче-то важность?

— Из головы не выходит…

— Любили они друг друга, во-о как, — усмехнулся Музыкант. — А он ее — чик! — и того…

— Любили?

— Любили-любили…

— Да разве же Вашас кого-то любить способен? Нет… я судить не берусь… но… он очень озлобленный…

— Это мы с тобой, Занудин, никого не любим. А к падали всякой, я заметил, прекрасное само тянется. В этом есть какая-то неподвластная объяснению высшая ирония, знаешь. Даже обидно порой.

Слова Музыканта ввели Занудина в глубокую задумчивость, отогнать которую помогли вернувшиеся Панки.

— Тащите свои анусы сюда, придурки! Панковская Ночь в разгаре!

— Пойдем, — Музыкант пропустил Занудина вперед.

Спустившись по винтовой лестнице, они оказались в небольшой мрачной комнатушке, походившей на некий «гибрид» актерской гримерки и наркопритона. На стенах висели глянцевые плакаты и зеркала, множество измятых цветастых костюмов на алюминиевых крючках. Пол был усыпан использованными шприцами, пустыми пакетами из-под сока, пластиковыми стаканчиками. В центре комнаты красовался покосившийся стол-треножник, несколько табуреток и туго перетянутые скотчем короба с вопящими надписями:

! НЕ КАНТОВАТЬ!

Джесси пригласил собравшихся присесть и, подобрав с пола четыре стаканчика, из грязной банки с затертой этикеткой разлил в них подозрительного цвета жидкость.

— Панки хой! — раздался его звонкий голос. — Пейте, гоблины! Пейте нашу молодую кровь, наше молодое семя, столовую соль, заменившую наши молодые невыплаканные слезы, и славный алкоголь, дающий напитку жизни — горечь и цвет жизни! Пейте…

Занудин оторопело покосился на Музыканта.

— Я думаю, это просто сок с водкой, — успокаивающе пробурчал Музыкант.

Все кроме Занудина выпили. Занудин медлил и озирался по сторонам. Только сейчас он обратил внимание, как стены «наркогримерки» сотрясались под давлением психоделических басов гремевшей где-то музыки. Занудин поднес стакан к лицу — в нос ударил резкий запах спирта с примесью прелой вони. Занудин залпом выплеснул в рот жидкость, и стены тотчас завибрировали сильнее.

— Вперед-труба-зовет! — выкрикнул Джесси и вскочил с табуретки, тут же с грохотом за ним опрокинувшейся.

Все остальные тоже поднялись на ноги. У Занудина кружилась голова.

Джесси отворил пискнувшую петлями дверь, которую Занудин среди плакатов и платьев до этого момента не замечал, и четверка дружно двинулась по слабоосвещенному проходу с низким потолком. Басы планомерно нарастали.