Страница 23 из 34
Часть шестнадцатая.
В субботу после обеда повалялись на кроватях завязать жирок, которого
летом у геолога по определению быть не должно, и Леня напомнил, что мне
пора заняться сооружением шашлычницы из подручного материала, Славе –
найти алюминиевую проволоку и нарубить из нее шампуры, Виталию и
Егорычу – готовиться к ночной охоте. Понимая, для чего все это, сачкануть
никто не попытался, а я, встретив Виталия, попросил его об одолжении: если
сайгу добудут, то голову, ноги и легкие, что обычно выбрасываются при
свежевании, сложить в мешок и привезти мне.
60
«Зачем?» - удивился Виталий.
«Секрет!» - улыбнулся ему.
«Блюдо сделаешь, национальное?»
Я покрутил ладонью, вроде как что-то близкое к этому, но отвечать не
стал, для сохранения интриги. Потому что ответ мой - хочу подкормить
волка-инвалида - восторга у Виталия точно не вызовет. И быстренько от него
смылся, сделал вид, что мне некогда, работа ждет, камни для шашлычницы
собирать.
А вечером в домик заглянул один из канавщиков, и попросил завтра
утром показать двум работягам канавы для воскресенья, то-есть рядом с
отрядом. Пришлось срочно доставать карту, и места, где эти канавы принесут
пользу, выискивать. А потом и будильник завести на пол пятого.
Утром у двери на входе увидел мешок с пятнами крови – значит,
Виталий ночью прокатился по такыру не зря. Я его прихватил с собой в
столовую, на лобном месте разрубил содержимое топором на куски,
повариха, которую я попросил заранее, добавила к ним остатки еды, обрезки
мяса, кости. И после завтрака, с этим добром и прихватив ружье, повел
канавщиков, показывать им новые канавы, уже для себя наметив, что завтра
сюда вернусь, просмотреть законченные. И, с особой тщательностью - две из
них, выкопанные работягами с большого размера сапогами. Не очень то на
что либо надеялся, ну а вдруг? Вдруг один из них, убедившись, что
партизаном все, в том числе и менты, считают их недавнего коллегу Гришу,
ослабит бдительность, и я найду припрятанные рядом с их канавами
похищенные деньги и Макаров? Но это завтра, а сейчас, обеспечив работяг
работой по крайней мере на два-три воскресенья, я навострил лыжи к луже,
от которой волк-инвалид далеко уйти не мог.
Выгнав по пути парочку зайцев, я до водички быстро добежал. Волчьих
следов возле нее добавилось, и их точно оставил мой инвалид: задние лапы
отпечатывались с подволокой, и всегда вместе, будто связанные. От лужи
поднялся в кустарник, и для начала заросшую площадку окинул взглядом. И
сразу услышал, как метрах в семи от меня кто-то кустами шуршит. Пошел на
шорох и вот он: мой волк, живой, и…стоит на ногах! На всех четырех! Только
задние неестественно сдвинуты в сторону. Молодец, бедолага! Наверное, и
ходить потихоньку может!
Я ожидал, что сейчас он от меня попробует хотя бы в кусты заползти,
но волк продолжал стоять на одном месте, и смотрел на меня…показалось,
что по дружески. Медленно снял с плеч рюкзак, достал мешок с едой,
кусочек мяса бросил к волку, поближе к морде. К удивлению, потянулся к
мясу, и… вмиг его проглотил. Молодец!
А молодец вытянул морду в мою сторону, и начал принюхиваться к
мешку с мясом, излучающему очень приятные для него ароматы. Я достал
еще один лакомый кусочек, подбросил его к волку так, что со своего места
достать его он не мог. И что сейчас сделает?
Волк к кусочку принюхался, передними лапами сделал пару маленьких
шажков, а задними - таких же маленьких прыжков… и мясо проглотил.
61
Не стал больше зверюгу мучить: вывалил из мешка всю еду, и
потихоньку ушел. Ешь, бедолага, набирайся сил. И раз ты почти ручной, буду
тебя подкармливать и в среду. Глядишь – к зиме оклемаешься. А там
основная сайга с севера подойдет, в это время в таких вот долинах она от
ветра и мороза любит прятаться, а больные и слабые коньки отбрасывать. Так
что не пропадешь.
Теперь мне пора в отряд, что бы не прослыть лентяем и поучаствовать в
организации сабантуя. Бежал, по пути выворачивал ногой пеньки бывших
саксаулин, которые для шашлычниц лучше угля. Набил ими мешок и рюкзак.
Ребята возле домика и в нем уже крутились, Леня подошел ко мне,
посмотрел, как я вытряхиваю пеньки из рюкзака возле мною же сооруженной
шашлычницы, не мог не распорядиться:
«Можешь разжигать, у нас все готово!»
Сухой шашлык горит отлично, и через пять минут я уже бежал в душ
сполоснуться и переодеться. А когда возвращался к домику, в отряде витал
дымок не только от нашего костерка: точно такой же поднимался рядом с
домиком Паши и Саши, и там же крутилась наша молодежь. Сабантуй,
оказывается, приобретал масштаб почти общеотрядный.
Не буду объяснять, что было дальше. И так ясно, что водку выпили,
шашлык весь, до последнего кусочка, съели. И, самое примечательное, в
разгар веселья к нам в домик зашла смелая Розочка, и прежде чем все
пришли в себя от удара ее красотой и смелостью, протянула Лене… бутылку
вина:
«Вот, Леонид Дмитрович, долг вам возвращаю! Большое спасибо!» - и
одарила его бесподобной улыбкой!
В другое время, будучи при исполнении обязанностей начальника
отряда и в состоянии трезвом, Леня напустил бы на себя серьезность и мог
бы просто бутылку забрать, оставив девушку без ответа. Сейчас же, в
состоянии полной расслабухи, он, как и остальные мужики, расплылся в
улыбке и показал рукой на кровать, рядом с единственной в нашей компании
женщиной – Томочкой:
«Какой у нас гость! Присаживайся, красавица! А бутылку на стол!»
Все на Розочку уставились, в ожидании, на что решится. Она же, пожав
плечиками и изобразив на лице смущение, которое никогда и никто у нее не
замечал, рядом с Томочкой присела и бутылку на стол поставила. После чего
та Леней была вскрыта, вино разлито по стаканам, и провозглашен
подобающий моменту тост:
«За наших женщин!»
Выпили без возражений, хотя было понятно, кого тост касался в
большей мере – за Томочку мы уже выпили раньше и не раз. И за столом все
как то попритихли, не зная, о чем с красавицей-гостьей можно поговорить, а
не просто пялить на нее глаза. Розочке такое положение точно не
понравилось, не привыкла она, что б мужики к ней не приставали все сразу и
по очереди, и наверное ждала, кто первый из нас не выдержит. Не выдержал
62
самый старший – Егорыч. Для которого красота Розочки была лишь фактом, а
не стимулирующим толчком к последующим действиям. Он и предложил:
«Пора перекурить, мужики!» - и начал из-за стола выбираться. К моему
удивлению, остальные тоже начали подниматься и из домика выходить.
Никто рядом с Розочкой остаться не согласился! Побаивался ее народ, после
всех приключений в отряде!
Пришлось девуле из домика тоже выйти, и – даже я это пропустил –
незаметно исчезнуть. И, с перекура вернувшись, никто о ней уже не
вспоминал.
Вечером долго лежал в кровати и не мог заснуть. Что же мне делать
дальше? Принять, как и другие, что партизан – наш канавщик Гриша, и на
этом деле поставить точку? Или же продолжить считать его подставой, а
исполнителем преступления другого, тоже канавщика, с большой ногой? Так
ни к чему и не пришел.
Часть семнадцатая.
Ажиотаж вокруг событий в отряде начал затихать, и я, наверное,
остался единственным, кто в официальную версию, что партизан – это
канавщик Гриша, не поверил. И продолжал бы фантазировать, как личное
убеждение подтвердить, если бы не неотвратимо приближающееся для меня
событие: рождении ребенка. Как у православных принято, я обязан