Венецианский контракт

– Фейра, завтра я отправляюсь в путь. А ты вернешься в гарем, но уже как кадина султана, – ответил он, не смея смотреть ей в глаза.

Кровь бросилась ей в голову. Буря чувств охватила её, но сильнее всего был гнев. Все её ежедневные старания скрыть свою красоту оказались тщетны.

Султан разглядел её и сквозь вуаль.

Повторить путь своей матери было бы ужасно, но судьба Фейры оказалась намного хуже: её отдадут в жены собственному брату – какое надругательство над природой! Она сжала руку, которая гладила её щеку.

– Нет, отец, – произнесла она твердо, а затем взмолилась, – ведь ты не позволишь этому случиться, правда?

Он почувствовал, как спало напряжение, и спокойно посмотрел ей в глаза – наконец он нашел ответ. Он поклялся в верности султану в обмен на драгоценнейшую из дочерей. Если он лишится Фейры, что толку будет в его клятве или в его жизни? Он не отправится в эту безумную поездку. Он заберет Фейру, заберет корабль без груза и уплывет – туда, где султан не сможет до него добраться.

Может, они отправятся на Парос – в то место, которое навсегда останется раем для него. Он все ещё помнил запах лимонных деревьев, мимо которых мчался в ту теплую ночь, догоняя прекрасную Сесилию Баффо по дороге к морю. Его будоражило, что она неслась быстрее него. Он вспомнил, как она обернулась и рассмеялась – одновременно испуганная и отважная и обезумевшая от любви.

Он взглянул на лицо, которое держал в своих руках, – несравненное лицо, которое ему редко доводилось видеть открытым. На руке, которая сжимала его руку, он узнал кольцо Сесилии. Ему хотелось о многом расспросить её, а ей – о многом рассказать своему отцу, но времени не было.

– Я не позволю тебе возвращаться туда. Собирайся. Мы отправляемся сейчас же, до захода солнца.

Фейра встала, схватила накидку и застегнула медицинский пояс. На это ушло не больше минуты.

– Готова, – сказала она. – Сегодня не придется закрывать лицо и заниматься всей этой бесполезной маскировкой. – Она взглянула на отца, и они улыбнулись друг другу.

Тимурхан открыл дверь и их улыбки погасли.

Снаружи, загораживая тускнеющие отсветы своим могучим телом, стоял кизляр-ага.

– Капитан Юнус Мурад, – сказал он своим неестественно высоким голосом, – я должен сопроводить вас на корабль, где вас ожидает команда. Госпожа…, – повернулся он к Фейре, – вы пока отдыхайте. Я оставлю стражников у двери, а на рассвете они отведут вас в гарем.

Фейре ничего не оставалось, как попрощаться с отцом, прижавшись щекой к его щеке так сильно, что их слезы смешались, и махать и махать ему рукой, пока он и кизляр-ага не исчезли за углом. Она держалась, пока отец не скрылся из виду, а затем рухнула к ногам стражников – на улице перед дверью своего дома.

На улице, где она когда-то вертела крышку.

Глава 6

Фейра лежала в темноте, теребя хрустальное кольцо. Её больше не терзали сомнения; она точно знала, что делать, и просто ждала своего часа. Она ждала – и крутила кольцо на пальце, словно считая секунды до того мгновенья, когда можно будет действовать.

Кольцо попало к ней не больше четырех часов назад, но уже стало частью её самой. Она поворачивала хрустальный круг на четверть оборота, чтобы каждый раз наверху оказывался следующий конь – вороной, белый, рыжий, бледный. А вдруг и её мать тоже имела привычку так вертеть кольцо?

Ее мать.

Нурбану была матерью для Фейры во всем, кроме имени. Да, она будет горевать по ней, когда пройдет потрясение, но ей не нужно было по-новому оценивать их отношения. Были взаимная любовь и уважение, объятия, ободрения, множество часов, проведенных вместе; больше, чем могла ожидать любая другая дочь. Фейра не мучила себя невысказанными признаниями. Все самое важное прозвучало в те последние страшные часы, как и то, что хранилось в тайне двадцать лет до этого. Единственное, о чем сожалела Фейра, – это о том, что мама не успела подробнее рассказать ей об этих всадниках. О вороном коне, который её отец должен был доставить в Венецию, и о том, что ей самой предстояло сделать.

Наконец, на улице всё стихло. Пора.

Фейра встала, тихо, как кошка. Ей не пришлось одеваться, потому что она так и не разделась, но она решила всё же полностью укрыть лицо вуалью под шапкой. На этот раз она скрывала не свою красоту, а свое имя.

Бесшумно открыла она оконные створки и ажурные ставни, возле которых стояла ещё утром. Кизляр-ага не догадался поставить стражу за домом. Она тихо соскочила на крышу сарая, где соседи держали своих коз. Жалкие создания заблеяли. На неё пахнуло их вонью. Боязливо ахнув, Фейра спустилась на темную улицу. Скользнув за угол, она увидела, что на улице ни души, и со всех ног бросилась к пристани. Там, оглушенная биением собственного сердца, она увидела в лунном свете нагромождение сотен остовов деревянных кораблей, мачты которых, словно вражеские копья, преграждали ей путь. Как она найдет судно, на котором плывет отец? В каждое плавание он отправлялся на новом корабле. А вдруг он уже уплыл?

В отчаянии она бродила по гавани, читая безумные, помпезные названия, которые люди давали кораблям, – глупое бахвальство победой в битвах. Может, ей тайком пробраться на одну из лодок – на любую лодку и рискнуть уплыть с той командой, с которой сведет её судьба, или вернуться домой, а утром отправиться в гарем? Фейра знала, какими могут быть мужчины. Она понимала, что её ждет – единственную женщину на борту незнакомого корабля без защиты отца. Но разве это хуже того, что ожидает её в гареме? Она станет игрушкой одного мужчины, а не двадцати, но этот мужчина – её брат и вдобавок чудовище. Выбора не было.

Но только она собралась повернуть назад в последний раз, как заметила название, написанное желтой краской на корабле: “Il Cavaliere”. Этот отличался от остальных прямыми бревенчатыми боками и украшенным носом и был похож на иностранный. Нурбану не забыла научить её буквам – это слово по-венециански означало просто «всадник».

Фейра спряталась за горой бочек и присмотрелась. Трап был опущен. При свете целого ряда факелов, закрепленных на портовой стене, два матроса из команды её отца грузили на корабль разные устройства и припасы, которые забирали со склада на причале. Она подумала, не попросить ли их проводить её к капитану, но, зная, что там будет кизляр-ага, решила этого не делать, и стала внимательно наблюдать за матросами, которые ходили туда-обратно, туда-обратно. Корабли с детства были для неё местом для игр, и в свое время она исследовала не один трюм, зачарованная бочками и ящиками с грузом, которые там находила. Обычно в трюм попадают через проем на палубе, но такого, как на этом венецианском купеческом корабле, она ещё никогда не видела: двери в трюм открывались наружу, чтобы груз можно было таскать прямо с пристани – через двойные двери, которые герметично запирались высоко над ватерлинией. Трап вел прямо к темному проходу.

В гареме, когда Фейра лечила наложниц, она любила повторять, что самое лучшее решение зачастую оказывается самым простым. Так и было. Выждав удобный момент, она проскользнула, как тень, по трапу вверх – и прямо в темное чрево корабля.

Она опустилась на пол в просторном темном помещении, примостившись за тюками с зерном, и приготовилась ждать. На неё накидали ещё несколько тюков, ей стало жарко и тяжело. Её медицинский пояс – старый друг, давно уже превратившийся в часть её тела, больно давил на талию и ребра. Она подумала, что будет, если одна из бутылочек разобьется, поранив её осколками, а ещё хуже – если её содержимое попадет в кровь: эти лекарства при превышении дозы становились смертельными.

В довершение всего лицо ей сдавливала грубая парусина. Она испугалась, что может просто задохнуться. Пока не было матросов, Фейра проделала себе отверстие для воздуха и устроилась поудобнее. В отблесках простой лампы, висевшей на подпорках, она разглядела, что весь груз с продовольствием складывали только с одной стороны трюма, поэтому её и зажали тюками. В носовой части трюма было место, огороженное муслиновой занавеской и отделенное от продовольственных запасов несколькими футами пустого пространства нетёсанных половых досок.