Страница 21 из 25
— Это хорошо, а то я совсем убегалась, — выдохнула Мышь, — уж-жасно неудобно, когда крылья постоянно путаются в ногах, — пожаловалась она.
— Так, значит, мы ещё не домой?.. — уныло поинтересовался приободрившийся было Птах.
— Что ты, что ты, какое домой! — с неподдельным удивлением замахала крыльями маленькая сыщица. — Самое интересное только начинается.
В лунном свете Икка была чудо как хороша. Не было в этот миг коровы на земле красивее её.
— И почему они все так не любят Икку? — тихонько вздохнула Мышь, — она такая хорошая… Особенно, когда спит…
— Я думаю, потому что она не такая, как все, — авторитетно ответил птенец, ему тоже нравилась спящая корова, но от мысли о том, что придётся до утра сидеть в тёмной и мокрой засаде, начинали зябнуть крылья. — Вела бы она себя, как все нормальные звери, её бы никто не трогал.
— Все нормальные и ненормальные в Нечаянном Лесу как только себя ни ведут, — возразила маленькая мыслительница, — что же делать «нормальной» Икке? Порхать с цветочка на цветочек, как нормальная бабочка?.. Или рыть подземные ходы, как нормальный крот?..
Птах тихонько хихикнул, представив порхающую Икку.
— Как ведут себя обычные, «правильные» коровы, мы всё равно не знаем, — продолжала его подружка. — Может, они кровожадные, как волки. Может быть, нам ещё повезло, что Икка такая…
— Мой папа говорит, что нет, — с достоинством возразил Птах. Он не сдавался, — ну сама посуди, если бы все принялись вот так бродить и плакать…
Что получилось бы? Каждый должен поступать так, чтобы другие брали с него пример. Об этом даже в книжках пишут. Вот.
— В книжках каких только глупостей не напишут, — отмахнулась Мышь, — посмотрела бы я, как ты станешь брать пример с дедушки Ежа… Или с гусеницы… — добавила она, подумав.
— Почему же непременно с гусеницы, — обиделся Птах.
— А что?.. Она не бегает, не плачет, она только ползает и лопает, лопает, лопает… Представляешь, если бы все так… От Нечаянного Леса за неделю бы только пеньки остались… Нет уж, — решительно закончила Мышь, — если мы все, такие разные, станем делать что-то одно, это будет большая глупость.
Птенец задумался.
— Но ведь обманывать, например… — неуверенно чирикнул он, — это же для всех нехорошо.
— А разве Икка кому-нибудь врала?! — возмутилась его подружка, — она плакала. Это разные вещи.
— Ну… — начал было Птах, но закончить мысль ему не дали.
— Tccc… — страшным шёпотом цыкнула Мышь. — Начинается! — и она ткнула крылом в направлении спящей Икки, возле неё наблюдалось какое-то странное шевеление.
Больше всего это походило на маленький стожок сена, он неторопливо перемещался в сторону спящей коровы — так, во всяком случае сперва, показалось озадаченному птенцу.
Мышь с её замечательной способностью различать предметы в абсолютной темноте заметила больше — стожок неведомым образом волочило за собой Мелкое-Вредоносное-Создание. Как ему удалось сдвинуть с места такую огромную кучу травы, было совершенно непонятно, но факт оставался фактом — оба они — и Создание, и стожок медленно, но верно подбирались к Икке.
— Ага! — взволнованно зашептала Мышь, становясь на цыпочки, чтобы лучше видеть, — смотри! Я всё-таки была права. Сейчас оно сделает какую-нибудь пакость!
Но минута шла за минутой, а никаких гадостей, вредностей и даже обычных шалостей всё не происходило. И то сказать, нелегко одновременно волочь здоровенную охапку травы и устраивать кому-нибудь пакость. В конце концов, решив, по-видимому, что стожок доставлен по назначению, Мелкое-Вредоносное ловко вскарабкалось на самый его верх и несколько мгновений шуршало травой.
— Сейчас начнётся, — шепнула Мышь, лихорадочно соображая, куда в случае чего бежать, — вперёд, спасать романтическую корову, или назад, — звать на помощь кого-нибудь из взрослых. (Птенцу такого рода сомнения были чужды, он в любое мгновение был готов сорваться и лететь. Прочь. Домой). Сейчас начнётся…
Но ничего так и не началось. Немного пошебуршав в траве, Мелкое-Вредоносное спрыгнуло со стожка и, как ни в чём не бывало, побежало обратно в Лес. Следующие несколько минут прошли в томительном ожидании. Ничего не происходило.
— Что бы это всё могло значить? — шёпотом спросила Мышь.
— Не знаю, — так же тихо ответил Птах. От беспокойства он изо всех сил топорщил перья, и это делало его похожим на маленького испуганного ёжика.
— Давай подождём, — с опаской предложила Мышь.
— Давай, — охотно согласился птенец.
Они прождали час, а скорее всего, и дольше, ведь очень трудно уследить за временем, когда стоишь по колено в холодной росе. Небо на востоке мало-помалу бледнело, приближался рассвет. Маленьким разведчикам, продрогшим к этому времени до самых костей, стало понятно, что Мелкое-Вредоносное действительно не собирается возвращаться сюда этой ночью, а значит, надо побыстрее, до того, как проснётся Икка, разобраться с загадочной кучей травы.
— А вдруг это и есть та самая пакость?.. — неуверенно пискнул Птах, когда друзья рискнули, наконец, выбраться из укрытия.
— Не похоже, — принюхиваясь, ответила Мышь, — трава себе и трава… Только свёрнута валиком. Может быть, конечно, она ядовитая… — с надеждой протянула рукокрылая сыщица…
— Конечно, всё может быть… — с сомнением покачал головой Птах, — но как ты себе представляешь — отравить корову? Да она на этой траве собаку съела…
— Что ты говоришь?! Неужели? — немедленно восхитилась Мышь. — Ай да Икка! Собаки, они ведь как волки, только со странностями?.. Если, конечно, я ничего не путаю… — на всякий случай уточнила любознательная кроха.
— Ну не совсем… — пробормотал честный птенец. — Я просто хотел сказать, что Икка наверняка очень хорошо разбирается в травах. Ведь она столько лет их ест и вообще… — Птенец взлетел на стожок и уже совсем другим голосом закончил, — а вообще-то здесь есть записка…
— Ага! — гордо воскликнула Мышь, словно это была её собственная находка. — Записка! Записочка! А ну-ка, тащи её сюда!
Птах послушно слетел вниз с бумажкой в клюве.
Записка была написана мелким круглым почерком, совершенно не похожим на вчерашний — злобный и корявый.
— Ик-ка я те-бя лб-лю, — запинаясь, прочитала по слогам маленькая грамотейка из домика с круглыми окнами и нахмурилась. — Это что ещё за новое ругательство, — сурово спросила она, — кто ему позволил лбить нашу Икку?!
— Не «лбить», а «любить» — укоризненно поправил её приятель и прочитал с выражением:
«Икка, я тебя люблю. Ешь на здоровье. Это тебе».
— Ox… — только и смогла выдохнуть Ночная Мышь… Ей было ужасно стыдно за непрочитанную букву и не только…
«Зачем я всё это затеяла? — грустно подумала кроха. — Бегаю, суечусь… Может быть, всего-то и нужно было сказать: „Икка, мы тебя любим“ и накормить её яблочным пирогом? А мы в каких-то дурацких разведчиков играем. И какой я ей после этого друг?..»
От скошенной травы приятно пахло мятой и чабрецом и Мышь живо представила себе, как Мелкое-Вредоносное-Создание ночь напролёт бегает по Лесу с крошечной серебряной косой (теперь понятно, что поблёскивало и позвякивало в лунном свете), чтобы накосить самой вкусной травы в подарок несчастной Икке. А она, Мышь, шныряет по кустам и думает только о том, какое это новое замечательное приключение — сбежать из дома на целую ночь…
Ей было очень стыдно, настолько, что она даже Птаху постеснялась признаться. Напротив, она изо всех сил принялась изображать, какая она бодрая и энергичная. (Так оно обычно и бывает — когда кто-то из кожи вон лезет, чтобы убедить окружающих, что он ого-го, какой! Ему или очень стыдно, или очень страшно).
— Вот видишь, я всё-таки была права, — бодро и энергично произнесла Мышь, засовывая записку обратно в стожок, — Мелкое-Вредоносное действительно пишет по ночам!
И прежде чем Птах нашёлся, что ответить, быстро распорядилась:
— А теперь по домам!
Глава 24,
в которой Людмила взывает к помощи правосудия
Перед художником, задумавшим написать картину «Утро в Нечаянном Лесу», встала бы непростая задача. Утро здесь начиналось не с первым солнечным лучом, а гораздо раньше — с первой птичьей трели, а вернее, с первой птичьей перебранки. При этом самих крылатых спорщиков и спорщиц было не разглядеть за густой листвой, а как отобразить на картине невидимую глазу перепалку, весь тот щебет и свист, который люди несведущие называют птичьими песнями? Как передать в линиях и красках гомон и переполох, царящий в лесу на рассвете? Наверное, поэтому картина «Утро в Нечаянном Лесу» так никогда и не была написана…