Разговоры запросто

Конрад. Покушай с нами, если охота.

Хозяин. Мое вино против этого — уксус.

Конрад. И мясо возьми — нам одним слишком много.

Хозяин. Завидная у вас нищета и для меня удачная! Моя супруга ничего сегодня не готовила, кроме капусты и тухлой солонины.

Конрад. Соединим, если хочешь, наши припасы? Нам-то — лишь бы голод утолить, а чем — все равно.

Хозяин. Отчего ж тогда у вас с собою не капуста и не прокисшее вино?

Конрад. Оттого, что именно это навязали нам на дорогу хозяева, у которых мы нынче завтракали.

Хозяин. Задаром завтракали?

Конрад. Конечно! И нас еще благодарили, и гостинцами вот этими нагрузили на прощание.

Хозяин. Откуда вы идете?

Конрад. Из Базеля.

Хозяин. Ба! Так издалека?

Конрад. Да.

Хозяин. Что ж вы за люди такие — странствуете с места на место без лошади, без кошелька, без слуг, без оружия, без хлеба?

Конрад. Перед тобою след евангельской жизни, хотя и очень далекий.

Хозяин. А мне это кажется жизнью бродяги, который рыщет повсюду в поисках поживы.

Конрад. Такими бродягами были апостолы, таким был и господь наш Иисус.

Хозяин. Знаешь ты искусство хиромантии?

Конрад. Нет, совсем не знаю.

Хозяин. Откуда ж на пропитание получаешь?

Конрад. От того, кто обещал.

Хозяин. Это кто такой?

Конрад. Тот, кто сказал: «Не заботьтесь: это все приложится вам»[247].

Хозяин. Да, он обещал, но тем, кто взыскует царства божия.

Конрад. Это мы и делаем в меру своих сил.

Хозяин. Апостолы творили чудеса, исцеляли больных; не мудрено, что им повсюду было чем пропитаться. А вы ничего подобного не можете.

Конрад. Могли бы и мы, если бы были схожи с апостолами и если б наше время требовало чудес. Но чудеса были дарованы лишь на краткий срок — неверующим; ныне нужды нет ни в чем, кроме благочестия. И нередко лучше болеть, чем быть здоровым, лучше смерть, нежели жизнь.

Хозяин. Что же все-таки вы делаете?

Конрад. Что можем, каждый по своему дарованию: утешаем, ободряем, увещаем, изобличаем; иногда, если представится случай, проповедуем — когда узнаём, что пастырь безгласен. Если оказать помощь нельзя, стараемся, чтобы никого не задеть своим поведением и речами.

Хозяин. Хорошо бы, если бы ты завтра сказал проповедь нам: у нас завтра праздник.

Конрад. Чей праздник?

Хозяин. Святого Антония.

Конрад. То был достойный муж. Но почему у вас праздник?

Хозяин. Сейчас объясню. В нашем селе много свинопасов, оттого что рядом дубрава и желудей — пропасть. А всякому известно, что попечение о свиньях поручено Антонию. Вот его и чтут, чтобы он не разозлился, если останется в небрежении.

Конрад. Если бы его чтили, как подобает!

Хозяин. А как подобает?

Конрад. Всех чище чтит святых тот, кто подражает им.

Хозяин. Завтра все село загремит пирушками, плясками, играми, ссорами, драками.

Конрад. Так в давние время чтили своего Вакха язычники. Удивительно, если святой Антоний, видя такое поклонение, не гневается на людей, которые глупее скотины. Какой у вас пастырь? Безгласный и скверный?

Хозяин. Каков он для других, я не знаю, а для меня — лучше не надо: он пьет целыми днями, и никто не водит сюда так много выпивох и таких крепких да неутомимых — к немалой моей выгоде, конечно. Мне даже странно, почему сейчас его нет.

Конрад. Мы нашли его не слишком обходительным.

Хозяин. Как? Значит, вы у него были?

Конрад. Мы искали у него пристанища, но он и на порог нас не пустил, точно волков, и велел идти к тебе.

Хозяин. Xa-xa! Теперь все ясно! Потому он и не пришел, что не захотел встретиться здесь с вами.

Конрад. Так он безгласный?

Хозяин. Безгласный? Нет никого голосистее в трактирной зале, и в церкви ревет, ровно бык; но проповедей я от него никогда не слыхивал. Да к чему тут много говорить? Вы, как я вижу, на себе испытали, какой он безгласный.

Конрад. А в Священном писании начитан?

Хозяин. Говорит, что до тонкостей. Но все эти познания приобрел, как видно, за тайною исповедью, так что другим открывать не дозволено. Скажу коротко: каков приход, таков и поп, и крышка — в точности по кастрюле.

Конрад. Может быть, он и на кафедру не даст мне взойти.

Хозяин. Даст, это я беру на себя. Но на том только условии, чтобы в него камней не бросать, как у вас в обыкновении.

Конрад. Дурное обыкновение. Если мне что не нравится, я усовещаю пастыря тайно. Все прочее — дело епископа.

Хозяин. Птицы вроде тебя к нам залетают редко. Я вижу, что вы и вправду добрые люди. Но к чему у вас платье такое, ни на что не похожее? Ведь и судят-то об вас дурно в большинстве потому, что вы так одеваетесь.

Конрад. Как это получается?

Хозяин. Точно не скажу, но у многих людей такое мнение.

Конрад. А многие по этой же самой причине — что мы так одеваемся — считают, будто мы святые. И те и другие заблуждаются, но заблуждение вторых, которые, глядя на платье, думают об нас хорошо, — добрее и человечнее.

Хозяин. Пусть так, и все же к чему вообще столько отличий в одежде?

Конрад. А как тебе представляется?

Хозяин. По-моему, они вообще ни к чему, кроме как в торжественных процессиях или на войне. В процессиях несут изображения разных лиц — святых, иудеев, язычников, и мы их узнаем по различному платью. А на войне это нужно для того, чтобы каждое войско следовало за своим знаменем и не случалось замешательства в рядах.

Конрад. Прекрасно рассуждаешь, но и наша одежда — тоже военная. Кто следует за этим полководцем, кто — за тем, но все мы сражаемся под началом одного императора — Христа. Впрочем, в одежде следует различать три качества.

Хозяин. Какие?

Конрад. Насколько она отвечает необходимости, привычке и приличиям. Для чего мы принимаем пищу?

Хозяин. Чтоб не умереть с голоду.

Конрад. Так иногда необходимо одеваться, чтобы не умереть от холода.

Хозяин. Согласен.

Конрад. Но в этом отношении наше платье лучше твоего: оно прикрывает и голову, и шею, и плечи — те места, которые застуживать всего опаснее. Кто ездит верхом, тому подходит короткое платье, кто больше сидит — тому — долгое, летом — тонкое, зимою — плотное. В Риме есть люди, которые в течение дня меняют платье трижды: утром надевают подбитое мехом, около полудня — обыкновенное, под вечер — опять иное, потеплее. Но перемена не у всякого найдется, поэтому и придумано наше платье, одинаково годное на очень многие случаи.

Хозяин. Как так?

Конрад. Например, если дует северный ветер или пылает солнце, мы покрываемся капюшоном, стало жарко — опускаем капюшон на спину, надо отдохнуть — опускаем подол, надо идти — подбираем или даже затыкаем за пояс.

Хозяин. Не дурно соображал тот, кто это придумал.

Конрад. А для счастья и благополучия особенно важно, чтобы человек привык довольствоваться малым: если уже мы начнем потакать своим страстям или гоняться за удовольствиями — конца этому не будет. Но невозможно найти другую одежду, которая бы одна доставляла столько удобств.

Хозяин. Не спорю.

Конрад. Теперь поговорим о приличиях. Ответь мне по совести: если бы ты надел платье своей жены, разве не сказали бы все, что ты нарушаешь приличие?

Хозяин. Сказали бы, что я рехнулся.

Конрад. А что бы сказал ты, если б она надела твое платье?

Хозяин. Худого, может, и ничего не сказал бы, зато бока намял бы ей нехудо.

Конрад. А между тем ведь совсем не важно, какое платье носить.

Хозяин. Нет, коли так взглянуть — очень важно!

Конрад. И не удивительно: даже у язычников законы карают и мужчину и женщину, если они наденут платье, принадлежащее другому полу.

Хозяин. И поделом!

Конрад. Ну, а если б старец восьмидесяти лет от роду надел платье пятнадцатилетнего мальчишки или, наоборот, мальчишка — платье старика, разве не скажут все, что по ним плачет палка? Или если старуха нарядится, как молоденькая, или наоборот?

247

«Евангелие от Матфея», VI, 33.