Страница 7 из 7
Милиция не нашла ничего, что могло бы связать Насоса и Наташу Малютину, двадцати пяти лет, хозяйку квартиры. Кроме того, они пока не нашли и саму Наташу.
Милиция призналась, что у нее нет никакого разумного объяснения тому, что вообще там делал Насос, кроме того, что он или убийца, или оба они устроили в квартире обыск. Невозможно было также установить, что при этом пропало. Под конец информатор посоветовал Барскому либо не соваться в это дело, либо влезать в него по самые уши, поскольку фээсбэшники вокруг трупа и этой квартиры вьются, как мухи на навозе. В милицию не поступило также ни одного упоминания о «Трубе», несмотря на то, что Наташа была совладелицей заведения, а само оно было хорошо известно милиции как место, где собираются люди с не совсем обычными профессиями и не вполне стандартной репутацией.
Барский положил трубку и оглядел свою «семью». Наташа как всегда что-то задумчиво вырисовывала в блокноте, Марина уже взялась за вязание. Две милых маленьких женщины с большими страстями. В этот миг даже самый самый подозрительный моралист не мог бы себе представить насколько разнузданную плотскую оргию затеяли они втроем накануне ночью. Впрочем, какое до этого дело моралистам? «Хороша она или плоха — это моя Родина»: филосоФСБи говорят в таких случаях американцы, когда им в нос тыкают Гранадой или Вьетнамом. Перефразируя эту поговорку Барский мог сказать: «хороша или плоха — это моя семья». А значит не могло быть вопроса, браться ему за дело или нет, браться предстояло в любом случае и решить его следовало так, чтобы оградить от неприятностей девчонок и, по возможности, себя.
Итак, Фима Лифшиц. В «Трубе» он появился примерно три года назад. Наташа познакомилась с ним на каком-то джазовом «сейшне» (оба были помешаны на хорошем джазе) и притащила в «Трубу» всем на удивление и посмеяние. Долговязый сутулый лысеющий блондинчик, он классически картавил и знал массу еврейских анекдотов. Больше того, он любил надевать черную ермолку (при этом всех учил, что правильно называть ее «кипой») и этим настолько шокировал публику, что несколько состоятельных клиентов из националистов, облюбовавших было этот кабачок, наотрез отказались посещать «Трубу».
Барский недолюбливал его, хотя, как знать, может быть, по той же причине, по какой он недолюбливал любого Наташиного ухажера?
— Ты не понимаешь его, Валера, — сказала ему однажды Наташа, задумчиво чертя что-то на салфетке. — Ты не можешь простить ему еврейства, да? Так вот, евреи бывают разные. Есть Мойша Рабинович, а есть Альберт Эйнштейн. Твоя нелюбовь к нему гораздо глубже. Дело в том, что Фимка принадлежит не твоему миру.
— А какому еще? — скрипнул зубами Барский. — Потустороннему?
— Можно сказать и так. Вспомни Ильфа-Петрова. Есть мир мелочный, чайников, примусов, коммунальных квартир, где суетятся, бегают, горланят какие-то людишки — и это мир твой, Маришки, всего этого сброда, — она обвела рукой внутренность кабачка, — а есть мир в котором творят Ландау, Роберт Оппенгеймер, Спиноза. Фимка принадлежит их миру. Он — гений, ты понимаешь? Обыкновенный гений, со всеми своими гениальскими зай…бами, привычками, дурью. Ты знаешь, что ему чуждо даже чувство любви? Оно — слишком земное, это чувство, оно принадлежит нашему мирку.
— Вот как? — поразился Барский. — А как же…
— Я? — в голосе девушки звучали слезы. — А никак. Он ко мне просто привык. Я ему стараюсь не очень надоедать. И поэтому мы с ним сосуществуем. В этаком симбиозе. А я его люблю… — И Наташа заплакала.
Этого Барский тем более не мог простить Фимке и всякий раз при упоминании об этом человеке, поскрипывал зубами и сплевывал.
— Кто-то держит все это дело под колпаком, — сказал Барский. Он был слегка разочарован, так как надеялся, что через милицию найдет достаточно информации для того, чтобы начать собственное расследование, не прибегая к помощи ФСБ. — Однако у каждого постового и гаишника уже есть фотография и приметы Фимы и его тачки. Тебе хоть известно, чем он занимался в последнее время на основной работе?
— Он сказал, что каким-то «русским щитом». Это что-то вроде противоракетной системы.
— Знаю, — кивнул Барский.
Идея «Русского щита» отчаянно дебатировалась в научно-военных журналах США. Информация об этой новой системе защиты территории от возможного ракетно-ядерного удара просочилась на Запад еще года три назад. Идея эта отчасти брала начало со схемы «звездных войн», но станция слежения по отечественной версии базировалась не в космосе, а в ионосфере, где постоянно должны были барражировать три сверхскоростных и сверхвысотных самолета с радарным оборудованием. В случае запуска ракет на наземные пульты отдавалась соответствующая команда, и поднимавшиеся в воздух ракеты сбивали ракеты противника, не позволяя им долететь до границы. После полуторагодовых дебатов Запад дружно решил, что сделать наведение ракет «щита» достаточно точным возможно только на компьютерах следующего тысячелетия.
— Он как-то показал мне один американский журнал и сказал, что америкашки выполнили за него всю работу, — продолжала Наташа. — Они произвели все мыслимые варианты расчетов и пришли к выводу, что выполнить эту задачу сможет только компьютер на базе 786-го процессора. А он почему-то раньше думал, что можно обойтись 686-м.
— 686-х компьютеров не существует, — буркнул Барский. — Все, чего достигла человеческая мысль — это 586-е — то есть пентиумы.
— Раз их еще не существует, значит он их придумал, — упрямо сказала Наташа.
— Он не мог их придумать.
— Послушай, ты его не знаешь, а я его знаю. Всякий раз, когда он покупает себе очередную рухлядь на колесах и лезет под нее, он выполняет какой-то очень важный этап своих работ и передает их вниз, исполнителям. Он, конечно, и сам мог бы делать эти электронные штучки, но он считал достаточным того, что он их придумывает, а собирают потом пускай другие. А сам предпочитал возиться с напильником и горелкой под своими самокатами.
— Значит ты всерьез думаешь, что он изобрел 786-й процессор? — насупился Барский.
— Я не говорю, что он уже сделал его и опробовал, но то, что он придумал, как его сделать — это точно. Я даже скажу на основе чего — на основе какой-то там супер… нет, «сверхпроводимости трансурановых». Тебе это что-нибудь говорит?
Барский закивал головой.
— Еще как говорит. Если бы он изобрел новую бомбу, ракету или самолет, за ним бы охотился четко очерченный круг лиц, а именно — разведки сверхдержав, чтобы воспользоваться изобретением. Или какие-нибудь чехи или болгары, только чтобы перепродать эту информацию. Ну и, разумеется, Израиль. Но раз он изобрел суперкомпьютер, и информация об этом просочилась на Запад, то в охоту за ним пустится любая страна мира, любой электронный концерн, работающий над той же проблемой, любой шантажист или прохиндей, сообразивший как погреть на этом руки. Неудивительно, что ФСБ и милиция сбились с ног, разыскивая его.
— Похоже, они не особенно стараются найти меня, — заметила Наташа.
— Ошибаешься. К этому времени каждый мент в Москве и области уже получил твое описание, — возразил Барский. — Просто они пока об этом помалкивают. И это нам на руку. Мы сможем отсиживаться здесь, пока они не обнародуют твое фото в газетах и по телевидению.
— Мы обе?
— Да.
— Нам понадобится одежда и все остальное, — сказала Марина.
— Я загляну домой и подберу кое-что. Наташа, запиши мне твои размеры, и я постараюсь подобрать все необходимое на несколько дней.
— Но ведь милиция наверняка следит за квартирой, — предположила Марина.
— Возможно. Это не имеет значения. Мне все равно надо переговорить со следователем, ведущим это дело, и с фээсбэшниками, чтобы разузнать, как обстоят дела на самом деле. — Он сунул ноги в туфли и завязал галстук, не глядя в зеркало. Надевая пиджак, он спросил: — Я тебе оставлю пушку, солнышко?
— А зачем она мне? — отозвалась Марина.
— Если кто-нибудь, кроме меня, попытается войти сюда, воспользуйся ей, — сказал Барский, положил на кровать пистолет, взял шляпу и вышел.
Конец ознакомительного фрагмента. Полная версия книги есть на сайте ЛитРес.