Страница 3 из 12
Упав, замерли и долго лежали прислушиваясь. В темноте слышно было только их собственное дыхание.
– Пойдемте дальше в гущу, – сказал наконец Ефрем и попытался подняться.
Он тут же со стоном снова повалился на острые стебли. Точно так же рядом рухнул Михей. Только теперь они почувствовали, как болят их босые израненные травой ноги.
– Кашаф, ты в сапогах, шагай впереди, мы за тобой… Терпи, Михей… Пошли, иначе утром догонят нас… – с трудом промолвил Ефрем.
Они снова взялись за руки и, сквозь боль и высоченные стебли, стали продираться в глубь зарослей. Долго шли цепочкой, Ефрем последним. Камыши смыкались за ними, спасая от возможной погони. Голыми ступнями Ефрем ощущал затвердевавшую почву берега степного почти высохшего водоема… Наконец, измученные, повалились они на упругие стебли и затихли в забытьи…
Ефрем очнулся оттого, что левая рука нестерпимо саднила. Над ухом звенела муха, а щеку припекало поднявшееся уже высоко солнце. Он повел взглядом вокруг и увидел Кашафа, сидевшего, обхватив колени руками. Ефрем приподнялся, сел и огляделся. Михей уже не спал. Он лежал навзничь, прикрыв глаза сцепленными на лбу руками. Взгляд Ефрема скользнул по запачканным кровью и грязью босым своим ногам и остановился на сапогах Кашафа.
– Кашаф, как это тебе обувку-то сохранить удалось?.. Знакомцев что ли встретил? – спросил он.
– Ага! Они мне как знакомцу зуб вышибли и половина башка чуть не сняли!.. А за сапоги мой каптенармус благодарить надобно…
– Как это?
– А так это… Смотри!
Он задрал ногу и покрутил ею. Подошвы его сапог были сделаны из обрезков старых голенищ, кое-как сшитых кожаными ремешками. В дырах виднелись грязные портянки.
– Какой дураки такой сапог нужен?.. Каптенармус воровал… Цельный месяц обещал – не менял!.. Теперь помру с этими дырками… Шайтан!..
– Ты почему мне не сказал? – перебил его Ефрем, морщясь от боли.
– Ты начальство, – спокойно ответил Кашаф, – и каптенармус начальство. Ты хороший, он плохой. Тебе скажу, каптенармус потом сожрет совсем.
– Ну, погодите, дай только доберемся до своих, я ему…
– Тихо! – встрепенулся Михей.
Все повернулись в сторону внезапного шороха в камышах. Подождали. Все было тихо. Только лениво шуршали на утреннем ветру листья камыша.
– Нет никого, – успокаивающе сказал Ефрем, – наверное, корсак или кот камышовый мышкует.
– Что делать-то будем? – спросил Михей. – Сидеть здесь – чего высидим?
– Надо в Оренбург пробираться… А кто видел, как меня взяли? – спросил Ефрем.
Кашаф рассказал:
– Когда тебя сшибли, меня заарканил казак. Я видел, как ты упал. Видел, как Михея дубиной свалили…Остальные прорвались и ушли… Бунтовщики подумали, что мы мертвые. Меня на аркане долго волокли… Вот наши и ушли. А я в памяти был. Петля аркана на руки угодила – не задушила… Сначала меня хотели прибить, но один киргиз-бунтовщик увидел, что мы живые, когда сапоги с нас снимали… Вот тогда вашу обувку взяли, а моя им ни к чему… Потом этот киргиз уговорил своих продать нас кому-нибудь… С мертвых, мол, проку мало…
Кашаф говорил по-татарски. Ефрем и Михей понимали язык.
«Значит, в ясырь я чуть было не угодил! – подумал Ефрем. – Мне бы это с руки, а вот вас, братцы, мне с собой тащить не хотелось бы!»
– Чего же они не повезли нас к своим? – вслух сам себя спросил Ефрем.
– Думаю, – отозвался Кашаф, – они решили отъехать от своих, чтобы барыш не делить. Вот и заночевали в степи. Знали, что их не хватятся. Кто их там считает у бунтовщиков…
Помолчали. Ефрем осмотрел руку. Развязал окровавленную кисть. Ему помогли спутники.
– Хорошо еще, что они стянули тебе ее веревкой, – сказал Михей, – иначе вышла бы кровь, и давно уже с душой простился.
Кисть посинела. На месте отрубленного пальца чернел бугор засохшей крови. Видать, Ефрем много ее потерял. В ушах звенело, в теле была слабость, голова кружилась.
Кашаф разорвал свою рубаху, которой ночью перевязывал Ефрема, сделал новую повязку, получше. Руку подвязал к шее. Ефрем встал, превозмогая слабость. Оглядеться мешали высокие камыши. Посмотрел на солнце, определил, где юг. Сказал:
– Попробуем выйти по своим следам.
Они выбрались снова в открытую степь.
– По всему видать, мы у речки Донгуз или у озерца, не далече от нее, – сказал Михей.
– Наверное. А Оренбург, выходит, там, – ответил Ефрем указывая в сторону против солнца. – Пошли туда.
Пройдя версты три, присели передохнуть. Чтобы сберечь израненные ноги, Ефрем и Михей обрывками своих рубах обмотали их. Мундиры со всех троих сняли еще вчера бунтовщики. Теперь их спины припекало жаркое еще сентябрьское солнце. Они сидели среди холмистой степи, поросшей кустами пахучей полыни. Было тихо. Голод, волнения и безводие начинали сказываться. Передохнув немного, они едва поднялись. И тут сердца всех троих сжались безысходной тоской…
Прямо на них из-за ближайшего холма весело, не спеша ехал киргизский отряд, человек в полтораста.
– Шайтан! – вскричал Кашаф, в отчаянии сжимая кулаки.
– Пришли… – с безнадежностью выдохнул Михей.
– Спокойно, братцы, пока еще не пропали! На все воля Божия! Стоим и ждем, – преодолевая слабость и волнение сказал Ефрем, а про себя подумал: «Ну вот, опять подоспел тот самый случай! Чудно… Видел бы это Потемкин! Я-то все голову ломал, а оно вон как оборачивается!»
Конники быстро окружили их. Постояли, молча разглядывая, не спешиваясь. Наконец плечистый молодой красавец-киргиз в лисьем малахае на ломаном русском спросил:
– Кто такой, путник, куда ходить будешь?
– Мы солдаты российские, идем в Оренбургскую крепость… Поможешь нам, тебя там наградят, – ответил по-киргизски Ефрем.
Родная речь в устах чужака нисколько не удивила киргизов. В те времена на границах со степью почти все говорили и на родном языке, и на языке соседа. Тем в немалой степени держали хрупкий мир друг с другом. До больших драк не доходило.
– Наградят, говоришь… плетьми, что ли? – спросил молодой предводитель отряда.
– Зачем плетьми. Русские – благодарный народ…
– Народ – да! Начальники – нет!.. Они, воры, награду себе возьмут, а нас плетьми прогонят! Это уже знаем!.. Вяжите их, – крикнул вожак своим воинам, – мы их лучше пристроим! На базаре в Хиве!
Несчастных беглецов с хохотом связали, усадили на заводных лошадей, правда, накинули на плечи какие-то лохмотья. Связали под лошадиным брюхом ноги и повезли в глубь степи, на юг, в сторону Аральского моря.
Ефрем трясся в седле и с грустной иронией думал: «Ну, вот, господин сержант, ты все искал пути, как в сердцевину Азии угодить? Все смекал, как ловчее притвориться? Понарошку хотел, дубина стоеросовая!.. Вот теперь не гадаючи, взаправду изопьешь придумки свои!..» Потом немного успокоившись: «… Да что это я, в самом деле!.. Прикидывали, придумывали, а оно само так сложилось, что теперь надобно о деле думать, как замыслили…»
А замышлялось все в Санкт-Петербурге, куда по тайному повелению молодого генерала Григория Александровича Потемкина привезли зимой в начале 1774 года из Нижегородского полка молодого сержанта Ефрема Сергеевича Филиппова. Поместили Ефрема тогда в незаметном домишке, на окраине столицы. Молчаливые стражи его притеснений Ефрему не чинили. Напротив, хорошо кормили и уважительно обходились, но никому не показывали и никуда не выпускали. Сами с ним в разговоры не вступали.
Молодой, тридцати четырех лет от роду, широко образованный, умный и энергичный генерал Григорий Потемкин только что стал главой Российской Императорской Военной коллегии. Наметилась реформа армии. Стали возникать грандиозные стратегические планы. Вспомнились идеи царя Петра Великого. Заманчиво было соединить торговым путем Индию и Китай с Европой через Россию. Но в индийский край этой дороги уже вцепилась Британия. Как далеко проникла она в середину Азии? Каковы планы у самих азиатов?.. Нужны сведения! Нужны люди для их добычи!..