Вайделот

Полянка находилась на обочине лесной дороги (впрочем, в те времена все пути не могли миновать обширные лесные пространства), которая тянулась вдоль побережья Балтийского моря. Судя по тому, что она была изрядно избита лошадиными копытами, по ней часто передвигались конные воинские отряды. Это предполагало наличие неподалеку одной из крепостей рыцарей Тевтонского ордена. За стеной из вековых деревьев, окружавших полянку, шумел прибой – море находилось совсем рядом. Впрочем, его присутствие ощущалось не только в звуках, не свойственных лесному раздолью, но и в отвратительном запахе гниющих водорослей, выброшенных штормами на берег. Иногда эти миазмы попадали в ноздри монаха-гурмана, и он страдальчески морщился.

Уж так в этот тихий и ясный июньский день получилось, что не только монах решил путешествовать в гордом одиночестве. По той же дороге, приближаясь к полянке с костром, шел молодой менестрель[12]. Его звали Хуберт. В руках он держал обожженную для крепости на костре длинную палку (свое «оружие»), за плечами у него висела видавшая виды лютня, с левого боку – фляжка для воды, а с правого – нож и сумка с разными принадлежностями его профессии. В те времена менестрель был не только музыкантом, исполнителем песен и баллад, но еще и рассказчиком, фокусником, штукарем и акробатом. Поэтому в сумке лежали странные и непонятные для непосвященных в секреты его ремесла вещи, а также различные порошки в мешочках, без которых у Хуберта не обходился ни одни фокус.

Почуяв аппетитный запах жаркого, менестрель поневоле прибавил шаг. Если до этого он шел неторопливо, беззаботно насвистывая какую-то веселую мелодию, то теперь Хуберт уже почти бежал. Беднягу подгонял голод; он не ел со вчерашнего утра, когда его едва не пинками выгнали с постоялого двора, где Хуберт некоторое время питался, развлекая клиентов харчевни, – убогого и гнусного заведения, самым изысканным «блюдом» которого считались свиные потроха.

Хозяин харчевни и постоялого двора предоставил ему кров и еду с условием, что он не будет вмешиваться в процесс игры в кости – главный источник его доходов. (Уж он-то знал, что менестрели в разных играх чувствовали себя как рыба в воде.)

Хозяин держал двух наемных шулеров, которые обыгрывали доверчивых простаков, имевших несчастье переночевать на его постоялом дворе. Хуберт долго крепился, глядя на хитрые уловки мошенников, а затем не выдержал и в отсутствие хозяина сел за стол к игрокам. Спустя недолгое время все их денежки перекочевали в кошелек Хуберта, но тут появился хозяин и сразу все понял. Деньги отобрать он не решился – Хуберт мог постоять за себя, но за ворота постоялого двора выгнал, да еще и натравил на него сторожевых псов. Хорошо, что менестрель, предполагая нечто подобное, две недели кормил собак кусками мяса, воруя их на кухне. Поэтому, когда псы догнали его в лесочке неподалеку от постоялого двора, то, вместо того чтобы растерзать, начали ластиться. Увы, угостить псов было нечем, и Хуберт лишь вежливо с ними попрощался. Видимо, собаки поняли смысл его проникновенной речи; немного поворчав в досаде, они медленной унылой трусцой побежали обратно…

Притаившись в кустах, Хуберт наблюдал за монахом. Он не стал подходить к нему сразу, и причиной тому была увесистая дубина, окованная металлом, которую монах держал под рукой. Поднаторевший в скитаниях, менестрель знал, что святые отцы не отличаются благосклонностью к попрошайкам, особенно такие, как этот монах-проповедник, каждый день рискующий своей головой. Несмотря на упитанный вид, монах двигался легко и непринужденно; похоже, его грубое одеяние скрывало приличные мышцы и не исключено, что в прежней жизни святой отец был воякой. А это значило, что вместо порции жаркого Хуберт может получить добрый удар дубинкой по башке.

Убедившись, что жаркое готово, монах немного притушил уголья и, подняв голову вверх, начал творить молитву Всевышнему, благодаря за заботу о своей ничтожной персоне. Ведь только благодаря милостям Господа ему удалось заполучить эту благородную дикую козу, которая несомненно поможет ему и дальше нести свет истинной веры погрязшим в дикости и невежестве местным варварам. От экстаза монах прикрыл глаза, и в этот момент блудливая рука менестреля-штукаря метнула в костер мешочек, в котором находился некий хитрый порошок.

Раздался громкий хлопок, и полянку мигом заволокло черным дымом. От неожиданности монах упал, а когда пришел в себя, протер глаза и поднялся, его взору предстало страшное, немыслимое зрелище – тушка косули исчезла! Это было так невероятно, что монах в полной растерянности закрыл глаза и начал читать длинную молитву, отгоняющую бесов. Но и после того, когда он наконец управился с премудрой латынью, жаркое не появилось. Тогда монах, решив, что на тушку косули позарился тот, которого он только что благодарил за его милости, поднял свой негодующий взгляд к безоблачному небу и завопил:

– Господи, не доводи до греха! Не искушай раба своего жестокосердием, ибо он голоден, а на голодный желудок в голову лезут разные дурные мысли, противные истинной вере! Верни то, что тебе не нужно, ведь ты питаешься Святым Духом, а нам, грешным, приходится вкушать мирскую пищу, без которой человек не может жить!

Голос, который ему ответил, был явно не божественного происхождения:

– Что стряслось, святой отец?

Разъяренный монах обернулся и увидел менестреля, стоявшего на дороге. Хуберт глядел на святого отца с таким простодушным и невинным видом, словно только что его увидел. А уж о том, что он способен на пакости, нельзя было и помыслить.

– Иди себе дальше, сын мой! – резко ответил монах. – Не видишь, я беседую с Богом!

– Как интересно… И что он, отвечает?

– Не твое дело! Катись к свиньям собачьим! – рявкнул святой отец, совсем потеряв самообладание.

– Между прочим, меня зовут Хуберт…

– Да будь ты хоть святым Лукой, мне от этого легче не станет!

– Ну, если уж вы прогоняете Хуберта… – Менестрель кротко вздохнул и сделал вид, что собирается идти дальше.

Хуберт! Наконец имя менестреля дошло до замороченного сознания монаха, и он почувствовал невольную дрожь. Неужто он удостоился лицезреть святого Хуберта – покровителя охотников, который иногда появляется перед людьми из огня?! Ноги у него подломились, но менестрель, зорко наблюдавший за святым отцом, не дал ему рухнуть на колени. Он торопливо молвил:

– Я, конечно, не святой Хуберт, но кое-что могу для вас сделать.

Монах выпрямился, с грустью воззрился на Хуберта и сказал:

– Беда у меня…

– Если беду разделить с товарищем, то она становится в два раза легче, – назидательно ответил Хуберт.

– Было бы что делить… – монах невольно облизался, вспомнив, как аппетитно пахла запекавшаяся на костре дичина. – Только что на этом костре томилась тушка жирной косули, а теперь ее нет. Исчезла в дыму и пламени, будто ее и не было! Уж не знаю, зачем меня так жестоко наказал наш Господь?

– А может, это козни того, чье имя нельзя произносить вслух?

– Да, скорее всего! – зажегся новой мыслью монах. – Ибо Господь наш милостив, и он никогда бы не обидел сеющего доброе и разумное в этих варварских краях.

«Если под “добрым и разумным” святой отец подразумевает костры, на которых рыцари Тевтонского ордена сжигают язычников, то у меня с ним – серьезные разногласия», – со скепсисом подумал менестрель, не отличавшийся повышенной набожностью.

– Что ж, против разной нечисти у меня есть некие заклинания, которым научили меня сарацины, – сказал он со значительным видом. – Да вот только уместны ли они будут в присутствии такой персоны, как вы, ваша святость?

– Еще как уместны! – горячо воскликнул монах, почувствовав в пустом желудке голодный спазм. – В этом есть, конечно, доля греха… но я заранее отпускаю тебе все твои прегрешения, сын мой, только верни мне мой обед!

– Наш обед, – мягко, но требовательно поправил его Хуберт.

Монах посмотрел на него с подозрением, но лучистые голубые глаза юноши светились такой простодушной наивностью, что он мысленно попенял себя за излишнюю недоверчивость.

12

Менестрель – жонглер – многозначный термин для поэта-музыканта в разные периоды европейской истории. Обычно трактуется как затейник всякого рода – не только поэт и музыкант, но еще рассказчик, шут, фокусник, штукарь, акробат. Средневековые странствующие музыканты, сочинявшие музыку для французских трубадуров, труверов и немецких миннезингеров, воспевавших в балладах рыцарскую любовь, служение Богу и сюзерену, поэтизировавших военную жизнь рыцарей и Крестовые походы.