Страница 46 из 128
«Ну не мог парень, достигший столь заоблачных высот, самостоятельно учудить нечто подобное: на полной скорости, да под поезд, – в который уже раз размышлял следак, незаметно для себя подкуривая оставшийся от сигареты фильтр. – Скорее всего, ему и впрямь кто-то помог. А в этом случае, дело и впрямь дрянь. Статейка попахивает терроризмом и если у истоков заказа стоит некто столь влиятельный, дополнительная шумиха ему вряд ли нужна. Хотя, с другой стороны, что мог парень сотворить такого, за что ему уготовили столь страшную участь? Неужели всё дело в игре?..»
Григорий Викторович оторвался от мыслей, с прискорбием затушил окурок.
«Разве что, ты был не только игроком, парень? Точнее игроком, но не только в покер. Но во что же ты тогда играл, и с чем?.. Уж не со смертью ли?»
Григорий Викторович отложил дело о гибели игрока, взялся за пожелтевшую от дыма газету.
«Из криминальной хроники... – прочитал следователь размашистую шапку. – Вчера оперативными сотрудниками органов внутренних дел в одном из спальных районов микрорайона Канищево были задержаны организаторы проведения собачьих боёв. По сообщению зам. начальника следствия Московского РОВД... данная преступная группировка давно находилась в разработке с целью пресечения незаконного денежного оборота, возникающего в результате приёма ставок на исход драки бойцовых собак... Так же в материалах дела фигурируют пока не подтверждённые факты живодёрства в отношении животных... Операция по задержанию организаторов боёв удалась благодаря особой бдительности, проявленной со стороны местных жильцов, от которых и поступил сигнал о незаконном игорном бизнесе... В ходе грамотно спланированной операции по задержанию преступников, на скамье подсудимых оказались лидеры группировки... По фактам, имеющимся в материалах следствия, ведутся проверки... Возбуждено уголовное дело по статье...»
Григорий Викторович отложил газету, задумался. Перед ним, на внезапно опустевшей поверхности стола лежала небольшая фотография: ещё целёхонький «Митсубиши-Ленсер», внутри которого видны два силуэта... Причём тот, что слева, принадлежит явно не человеку.
4.
Марина стояла на крылечке привлекательного коттеджа с остроконечной крышей и аккуратным палисадником; взор женщины был устремлён на извилистую тропинку, что убегала вдаль от металлической калитки. По ту сторону облупившегося заборчика на пожухлых пригорках сгрудились такие же опрятные домишки, с разноцветными крышами, хлопающими форточками и пустыми скворечниками. Осенняя промозглость, хоть и наложила на постройки свои изъеденные тленом следы, всё же сделала это как-то нерешительно, будто ещё не до конца осознавая, что лета здесь больше нет. Однако суть, скорее, заключалась в самих людях. Здесь они были не такими, как в городе.
Соседи искренне улыбались, здоровались при каждой встрече, звали в гости, словно далёкая и чуждая Марина являлась членом их семьи – даже не смотря на отсутствие родственных связей. В городе всё обстояло иначе – в бетонных монолитах ютились злобные демоны.
Милейшие люди согревали здешние места теплом своих душ, и холоду, со всеми его сопутствующими атрибутами, оставалось только загнанно поджать облезлый хвост, забиться в какую-нибудь сырую щель и наблюдать за размеренной сельской жизнью, лишь изредка недовольно ворча, когда поблизости слышится чей-нибудь беспечный смех.
Троица раскинулась вдоль правого берега реки. Именно из-за этой географической особенности в селении постоянно пахло рыбой, в полуденный зной было немного душно, а поутру, в зажатом с ночи кулачке, оказывалась переливчатая чешуйка... Поначалу данность раздражала Марину. Однако постепенно она привыкла к деревенскому феномену и каждое утро сонно улыбалась, рассматривая то одну, то другую сторону очередного экземпляра.
Возможно, это было обычным дурачеством со стороны Глеба... Хотя, последнее время, муж явно пребывал не в себе и уж точно не был способен на подобное проявление чувств. Что там у них бывает?.. Кризис среднего возраста? Так, кажется.
«Мужчинам, наверное, невероятно сложно растить дочерей, потому что те, рано или поздно, начинают взрослеть. Становятся, так сказать, объектом вожделения. А та, что всё это время была рядом: готовила, стирала, убирала – гробила красу!!! – превращается в этакого одомашненного монстра, которого хочется поскорее задвинуть ногой под кровать, чтобы просто не видеть».
Марина вздрогнула, отскребла ноготком приставшую к фаланге левого пальца чешуйку.
- Ну, вот! Опять... – прошептала она, улыбаясь. – Мистика.
Женщина вдохнула прохладный осенний воздух, обхватила руками плечи.
В доме она осталась одна. Все остальные – Глеб, его престарелая мама, да ещё несколько, вроде как бывших друзей Сергея – уехали на кладбище. Не густо, хотя если учесть род деятельности мужниного брата, иначе и быть не могло.
Глеб позволил ей остаться при дворе, – точнее он просто ничего не сказал, когда Марина поспешила удалиться от погребальной процессии: ещё один визит в царство мёртвых она бы не перенесла. И плевать на приличия!
Естественно, никто из присутствующих ничего не сказал – до Марины никому не было дела. Чуть позже Глеб объяснил, что всё в порядке, друзья понимают её чувства, так что ей не о чем беспокоиться. Хотя Марине, признаться, было плевать на мнение незнакомых людей: она знала, что заставить её пойти на кладбище не сможет ничто на этом свете! Даже грустный взор мамы Глеба.
Кладбище располагалось по соседству с посёлком, на той стороне реки, – что слегка успокаивало Марину. В период отсутствия навигации берега соединяла цепочка деловито раскачивающихся понтонов. Вот это уже не очень нравилось, потому что по этой самой цепочке оттуда, с той стороны, могло приползти что-то ужасное! Естественно, в деревню оно сунуться не посмеет, но всё равно будет ошиваться где-нибудь поблизости: наблюдать, прислушиваться, выжидать.
На понтонах всегда толпились приезжие рыбаки со своими снастями; они расхаживали вдоль поручней, как хозяева, недобро косились на местных жителей и пресекали всяческие попытки говорить нормальным голосом – тут можно было лишь хищно перешёптываться, дабы не вспугнуть потенциальный улов. Это пресмыкающееся шипение, только лишний раз отбивало желание ступать на противоположный берег. Марина знала, что там на многие километры нет ничего живого, вернее человеческого, – лишь необъятные леса Мещеры, заливные луга, да вот такие немногочисленные погосты, отделённые от мира живых своеобразной речкой Смородиной, на середине которой рвётся связь с доступным пониманию миром.
Марина поёжилась, присела на скамейку у крыльца. Поверхность была сырой, но, одновременно тёплой, будто тут только что кто-то сидел. Марина невольно огляделась по сторонам, однако поблизости никого не оказалось. Да, собственно, и не могло оказаться.
После института Глеб собирался забрать мать к себе; старушка к тому времени основательно прописалась в инфекционном отделении областной клинической больницы имени Семашко, с подозрением на острую пневмонию. Если учесть, сколько сигарет она выкуривала за день, в особенности после смерти мужа, то на что-то другое рассчитывать просто не приходилось. Врачи с каждым днём отмечали постепенное ухудшение общего состояния пациентки, ожидая скорого кризиса, но последний всё не наступал. Казалось, всевышний настолько устал от повседневных хлопот, что попросту забыл передвинуть нужный рычажок на новую позицию, чем невольно даровал старушке второй шанс. Тем не менее, оставаться в городе врачи категорически запретили и на деньги, которые Сергей регулярно высылал из Москвы, Глеб купил этот коттедж. Скрепя сердцем, перевёз сюда престарелую маму доживать последние деньки на белом свете. Однако старушка всё не спешила на ту сторону, так что уже пережила мужа и одного из своих сыновей.
Марина не могла сказать с уверенностью, какие чувства у неё вызвала гибель Сергея. Сочувствие?.. Утрата?.. Боль?.. Нет, ничего этого не было и в помине!